[274]. Обращает на себя внимание любопытная деталь — местные воеводы сообщают о вторжении неприятеля и получают из Москвы инструкцию о том, как им надлежит действовать. Но от Юрьева и Пскова до Москвы несколько дней пути, да еще столько же обратно — и хорошо, если гонец обернется туда и обратно недели за полторы, а то и больше. А что будут все это время делать воеводы?
Ответ на этот вопрос следует из очередной воеводской отписки, полученной в Москве в начале ноября. Как отписывали З. Плещеев со товарищи в Москву, «они приходили на немецких людеи и не в одном месте, и немецких людеи побили и языки поимали трожды». И те «языки» на допросах показали, что-де «пришол Трегороцкой князец Мошкалко (ландмаршал Ф. Шалль фон Белль. — В. П.), а с ним немецкие люди и заморския, маистра и арцыбискупа им дожидатца в тех мызах», а как соберутся вместе маистр и арцыбискуп, то-де «идти им к Юрьеву и стояти у Юрьева зима вся: не взяв, от Юрьева прочь не ити». И еще пленные заявили, что-де весь план магистра снова, как и в предыдущем году, строился вокруг «пятой колонны» в Дерпте. Обеспокоенный Иван спешно приказал Темкину и Басманову выступать из Пскова в Юрьев, туда же выдвигаться и Плещееву с его людьми, а также отправил в Юрьев «стрелцов многих»[275].
Увы, эти меры, как показал дальнейший ход событий, запоздали. Пока шла переписка между псковскими и юрьевскими воеводами и Москвой, фон Белль получил подкрепление. 19 октября в его лагерь прибыло 3 фенлейна ландскнехтов из Ревеля во главе с тамошним гауптманом В. фон Штрассбургом (700 человек). Почувствовав себя более уверенно, ландмаршал приказал переместить лагерь к мызе Нугген в 3 милях от Дерпта-Юрьева. И 22 октября произошла первая крупная стычка между русскими и ливонцами — увы, для русских неудачная. Как отписывал в Москву Захарья Плещеев, «приходили немцы на них Мошкалка (все тот же фон Белль. — В. П.) со многими людми да их (т. е. русских. — В. П.) истоптали и воеводу Алексея Ивановича Скрябина убили и детеи боярских дватцать человек убили да тритцать человек боярских людей (кстати, в переписке орденских чиновников отписано, что разбит был русский отряд в 4 сотни человек, а их воевода был взят в плен. — В. П.)…»[276].
Новость была, что и говорить, из разряда пренеприятнейших — снова ливонцы застали русских врасплох и, владея инициативой, навязывали русским свою волю. Позднее Иван Грозный, попрекая Курбского со товарищи, с горечью писал, что зря он, «лукаваго ради напоминания Датцкого короля, лето целое дасте безлепа рифлянтом збиратися», и к чему это привело? К тому, что «они ж (ливонцы. — В. П.), пришед пред зимним временем, и сколько тогда народу християньского погубили…»[277]. И ведь это была не последняя неудача русских в той кампании. Противник продолжал наращивать свои силы. 24 октября в лагерь под Нуггеном к ландмаршалу прибыло 300 конных латников, затем 8 ноября — рижский коадъютор с рижскими кнехтами и конницей (по большей части наемными рейтарами, ибо после Тирзенского разгрома из 600 списочных «коней», выставляемых по мобилизации рижским архиепископством, вряд ли осталось много способных воевать и дальше). И наконец, 10 ноября в лагерь прибыл сам магистр с главными силами и с «нарядом». Как результат, на следующий день, 11 ноября, ливонцы совершили успешную вылазку из своего лагеря, атаковав походный стан Захарьи Плещеева. Воевода со товарищи, по словам Басманова и Темкина, «стояли оплошно», «подъещиков и сторожеи у них не было», потому и вышло нехорошо — «зашли их немцы всех на станех» и побили. Хорошо побили — согласно воеводской отписке, было убито 70 детей боярских да «с тысечю боярских людеи» и вдобавок ко всему воеводы потеряли весь свой обоз (очевидно, этим и объясняются столь большие потери в боярских людях — большую часть от побитых составили обозники-кошевые). Кстати, данные поминальных синодиков позволяют с высокой степенью уверенности предположить, что рать Плещеева состояла из новгородских детей боярских всех пяти пятин, посковичей, торопчан и ржевичей[278].
Ситуация под Дерптом складывалась, что и говорить, напряженная, ибо два поражения подряд привели в небоеспособное состояние большую часть полевых русских сил в районе Юрьева (и не столько из-за потерь в живой силе, сколько из-за утраты обоза-коша со всем имуществом детей боярских). Подкрепления же запаздывали — «по грехом пришла груда великая и безпута кроме обычая, и в нужу рать пришла великую, а спешить невозможно…»[279]. К счастью, пресловутая «безпута», когда ехать было невозможно «ни верхом, ни в санех», в равной степени сдерживала и действия самих ливонцев (и даже в большей степени, ибо основную часть их войска составляла пехота, да и «наряд» со всем обозом тащить по размокшим «дорогам» было весьма затруднительно). Только 19 ноября Кеттлер со своей ратью придвинулся к самому Дерпту на расстояние одной версты. Ближе, правда, магистр подойти не рискнул, опасаясь русской городовой артиллерии. По сообщению Реннера, у магистра было на 19 ноября 2 kartouwen, 3 halve kartouwen, 3 feltslangen, 2 fuirmorsern и 3 quarter slangen[280]. Этого было явно недостаточно для успешной осады Юрьева, обороняемого умелым и решительным военачальником князем А.И. Катыревым-Ростовским, в распоряжении которого был захваченный летом 1558 г. обильный артиллерийский парк.
Магистр и коадъютор стояли под Юрьевом 10 дней. Эти полторы недели обе стороны активно обменивались ядрами, а русские совершили несколько вылазок из крепости. Самая большая и успешная из них состоялась 24 ноября. По сообщению русского летописца, навстречу подступившему было к городу магистру со своими людьми «вылазили на него дети боярские конные из города и стрельцы, убили у маистра из пищалей и дети боярские, человек со сто, а стрельцов государевых убили тритцать с человеком да двух сотников стрелецких». На следующий день, 25 ноября, русский гарнизон в Нойхаузене предпринял успешную вылазку против старого лагеря фон Белля под Сангацкой мызой. И вдобавок ко всему посланные Иваном Грозным «стрелцы многие» (по сообщению Реннера, как всегда преувеличивающего численность русских — 1 тыс. Хотя, если быть точным, к концу 2-й осады Дерпта в нем находилось по меньшей мере три стрелецких приказа — Г. Кафтырева, Т. Тетерина и А. Кашкарова) сумели пройти в осажденный город[281].
Безуспешное «стояние» даже не под стенами, а на виду у Дерпта, да еще в условиях той самой «безпуты», привело к разногласиям в немецком лагере. Сам магистр хотел отказаться от бесцельного пребывания под Дерптом и попытаться совершить набег вглубь занятой русскими территории, перенеся боевые действия в псковские земли, тогда как коадъютор и его дворяне настаивали на продолжении осады. В конце концов, не найдя общего языка, магистр и коадъютор решили снять осаду с Дерпта и отступили на 12 верст к северу, под хорошо укрепленный монастырь Фалькенау, где 29 ноября разбили новый лагерь.
Под стенами Фалькенау Кеттлер и Кристоф простояли еще почти две недели. Все это время им приходилось отбивать непрерывные атаки мелких русских отрядов — гарнизон Юрьева, ободренный одержанной над «маистром» победой, не оставил их в покое. Юрьевский воевода князь А.И. Катырев-Ростовский раз за разом отправлял вдогонку за отступившими «немцами» «лехкие» рати, и они, «доходя» до «последних немецких людей», их «побивали», беря пленных. Сведения, сообщенные языками на допросе, оказались чрезвычайно важны — согласно им, «маистр» решил осадить Лаис, который обороняли 100 детей боярских и 200 стрельцов под началом голов князя А. Бабичева и А. Соловцова[282].
Лаис (русские называли его Лаюсом, а в сегодняшней Эстонии это городок Лайузе), орденский замок в Эстляндии, находился к западу от Чудского озера и к северо-западу от Дерпта. Замок был возведен, видимо, во 2-й половине XIV в. (после памятного для ордена восстания эстов летом 1343 г.?) и впервые был упомянут в 1406 г. На протяжении всего XV столетия замок неоднократно перестраивался и укрепления его постоянно совершенствовались и усиливались. В середине XVI в. его, конечно, нельзя было считать верхом совершенства, однако 4 мощные башни (две из них приспособленные для установки артиллерии) и высокие (до 13–14 м) стены (при толщине больше 2 м) выглядели внушительно. По словам ливонского хрониста Й. Реннера, «небольшой, 4-угольной формы, замок Лаис расположен на ровном месте, имеет 2 небольшие башни и 2 расположенные друг напротив друга артиллерийские башни (в оригинале eggen crutzwis. — В. П.) ров и стену…»[283]. Взять такой замок с налету было проблематично — строили орденские рыцари свои замки по-немецки надежно и добротно, на века.
В русские руки Лаис попал в самом начале Ливонской войны 1558–1561 гг., в памятную кампанию 1558 г. Как писал летописец, воевода П.П. Заболоцкий и голова Ж.А. Вешняков с небольшим отрядом (не больше 300–500 «сабель»), выступив из взятого 7 июля 1558 г. Нейшлосса/Сыренска «по государеву велению к Ракобору (Везенбергу, ныне Раквере. — В. П.)», на подступах к Лаюсу наткнулись на «заставу немецкую». Заставу они побили и двинулись дальше к Лаису, «Лаюс взяли, и князца и инех немец из города выпустили», а местных жителей, и без того напуганных свирепостью русских воинов (еще зимой 1558 г., о чем уже было написано выше, окрестности Лаиса и его форштадт были опустошены и выжжены войском бывшего казанского «царя» Шах-Али/Шигалея и воеводы князя М.В. Глинского), привели к присяге на