верность новому господину («а черные люди все государю приложилися и правду дали изо всего уезда, что им от государя неотступным быти и до века…»)[284]. По возвращении из похода (а тогда Заболоцкий и Вешняков вместе с воеводой князем М.П. Репниным прошлись огнем и мечом по Центральной и Северной Эстляндии) Ждан Вешняков был назначен комендантом Лаиса.
Отсюда, из Лаиса, уже в октябре того же года П.П. Заболоцкий ходил на городок и замок Оберпален (Полчев, нынешний Пылтсамаа), «Полчев городок немецкои взял и выжег и наряд из него и колокола в Лаюс вывез»[285], усилив тем самым артиллерию замка. Представление о том, сколько было пушек и прочего «наряду» в Лаисе, дает ведомость, составленная в начале 80-х гг. XVI в. — когда по условиям Ям-Запольского перемирия Иван Грозный обязался предать взятые его войсками ливонские замки Стефану Баторию. Тогда в Лаисе было 14 пушек, «тюфячок с кладнем» и 27 гаковниц. Примечательно, что в реестре прописано следующее — «а который наряд, с чем который город взят, в котором городе Лифлянтском, оставити по списком…»[286]. Следует ли это понимать, что в городах и замках Ливонии, взятых в свое время русскими, должна была быть оставлена их прежняя артиллерия? Но вернемся обратно к лаисскому «стоянию». Причина, по которой Кеттлер решил штурмовать Лаис, очевидна — завершать кампанию на столь минорной ноте ему не хотелось, нужна была хотя бы небольшая, но победа. Над малочисленным гарнизоном Лаиса нависла угроза повторить судьбу Рингена — «маистр» имел и на этот раз немалое преимущество в живой силе (только у ландмаршала было в начале ноября около 2 тыс. пехоты и конницы — и это без учета тех сил, что подошли позднее с самим Кеттлером и с коадъютором). Вдобавок ко всему тяжелая артиллерия тоже была на этот раз при магистре, и ждать, пока ее подтянут из Феллина ли, Оберпалена ли, или из еще какого-нибудь замка, было не нужно. Юрьевский воевода отправил на помощь гарнизону Лаиса сотню стрельцов под началом опытного головы А. Кашкарова (согласно Реннеру, в Лаисе находилось 500 русских воинов — надо полагать, что ливонец посчитал вместе с детьми боярскими и стрельцами, в том числе и пришедших вместе с Кашкаровым, еще и послужильцев боярских. — В. П.). Еще 300 человек были посланы на помощь Бабичеву и Соловцову из занятого русскими тем же летом 1558 г. Раковора/Везенберга тамошним воеводой князем М.П. Репниным. Однако, по словам Реннера, они замешкались и потому, подойдя на полторы мили к Лаису и обнаружив, что он уже осажден ливонцами, повернули назад[287].
Казалось, что гарнизон замка практически не имел шансов устоять в предстоящей битве и мог или капитулировать (что было маловероятно — боевой дух русских в начале войны был чрезвычайно высок, равно как и преданность государю), или постараться подороже продать свою жизнь. Однако на этот раз ситуация все-таки была не такой безнадежной, как год назад. Кампания была на излете (а под Ринген подошла свежая ливонская армия), войска и ордена, и рижского архиепископа были потрепаны неудачной осадой Дерпта и арьергардными боями, устали и терпели жестокую нехватку провианта и фуража. Еще 23 ноября Кеттлер порицал бургомистра и ратманов Ревеля за промедление с отправкой провианта в лагерь орденского войска. Спустя три недели, 13 декабря 1559 г., гауптман ревельских кнехтов В. фон Штрассбург жаловался ревельским же бургомистру и ратманам, что его люди, не имея денег на покупку провианта, голодны и мрут от болезней. Рижский же архиепископ, выказывая беспокойство за состояние коней, предлагал перевести лагерь в другое место[288]. Продолжались и распри между Кеттлером и Кристофом. В конечном итоге магистр и коадъютор окончательно разругались, и, когда Кеттлер со своими людьми («со всеми нашими господами, рыцарями и нашим воинством, на замок Лаис с нашими большими орудиями»[289]) собрался было выступить из лагеря под Фалькенау на Лаис, коадъютор же отправился в Ригу[290], благо и повод появился уважительный. До него дошли известия, что в ночь на 9 декабря русские напали на Мариенхаузен, пограничный епископский замок, имея намерение после его взятия двинуться дальше, разоряя владения рижского архиепископа[291].
Уход рижского войска не изменил планов Кеттлера. Отправив в авангарде в ночь с 13 на 14 декабря ландмаршала фон Белля с 3 ротами (geschwader) рейтар и 2 сотнями стрелков (hacken schützen), наутро магистр двинулся вперед с главными силами (по некоторым данным — 8 ротfenlyn кнехтов и столько же — рейтар[292]). К вечеру того же дня орденская артиллерия уже открыла огонь по стенам Лаиса, а выделенные для штурма 4 роты кнехтов под прикрытием артиллерийского обстрела начали осадные работы — позднее юрьевский воевода со слов лаисских «сидельцев» отписывал в Москву в своем рапорте-«отписке», что «приходил маистр к Лаюсу со многими людми немецкими и с нарядом со многим и поставя туры бил по городу из наряду»[293].
Кеттлер торопился — суровая бесснежная зима («зима тогды была безснежна, толко сем недель было снегом…»)[294], беспрестанные нападения мелких русских отрядов, проблемы со снабжением и глухой ропот среди кнехтов не позволяли затягивать осаду надолго. С горькой иронией писал позднее ливонский хронист Ф. Ниенштедт, «зима окончательно разложила войско. Так всегда бывает, когда хочешь искать роз в снегу: Ганс Гау не может сносить лифляндской зимы с ее сильными холодами и, таким образом, пиво, как говорится, утекло»[295]. Потому-то в тот же день, 14 декабря, орденские кнехты попробовали атаковать. Однако, подойдя к стенам, под огнем русских и градом камней они замешкались. Когда же один из их командиров, Ганс Утермарке, бесстрашно подошедший к самому подножию лаисской стены, получил удар камнем по затылку и без памяти рухнул на землю, кнехты и вовсе бесславно повернули назад, не рискнув взбираться на стены. Так закончился первый день осады Лаиса.
Обескураженный Кеттлер, несмотря на неудачу, отнюдь не собирался сдаваться. Орденская артиллерия продолжила обстреливать Лаис, и, как писал Ивану Гроз ному Катырев-Ростовский, «маистр» «бил из наряду по городу и розбил город до основания на пятнатцати саженях» (псковский летописец, правда, поправил воеводу, сообщив, что немцы сумели разбить замковую стену всего лишь на 6 саженях)[296]. На 15 саженях или на 6 была разбита стена — не столь уж и важно, поскольку пролом в ней выглядел внушительно. Кеттлер приказал готовиться к новому штурму, но тут из замка запросили прекращения огня и предложили начать переговоры. Хинрих Штединг, комтур Голдингена, вышел, по словам И. Реннера, на встречу с неким знатным русским, который передал предложения гарнизона, на которых он, гарнизон, согласился бы сдать замок и отступить к своим. Однако военный совет, собранный Кеттлером, отверг предложение русских. В самом деле, ведь стена Лаиса была разбита, продолжим обстрел, а потом снова пошлем на штурм кнехтов, и все, победа в наших руках!
Однако ливонские гебитигеры просчитались — русский гарнизон, судя по всему, не очень надеялся на благополучный исход переговоров (а может, это и вовсе была военная хитрость — нужно было выиграть время). И пока канонада прекратилась, дети боярские и стрельцы не покладая рук возводили позади пролома деревянную стену (по словам псковского летописца, проломное место «древяною стенъкою заделали»[297]), заодно еще и отрыв ров глубиной, по словам И. Реннера, «в половину пики» («half speitzen», около 3 м)[298]. И сделали это они как нельзя более вовремя!
17 декабря ливонцы снова попытались штурмовать Лаис. И тут оказалось, что русские использовали перемирие на все сто! На штурмующие колонны обрушился ливень стрел, ядер и пуль, лаисские пушкари сумели метким огнем сбить с лафетов два орденских орудия («из города из наряду розбили у маистра две пушки»), и орденские кнехты и наемники, стройными рядами двинувшиеся было на приступ, уполовиненные, откатились в беспорядке назад. На подступах к замку остались лежать 384 павших кнехта, и среди них два ревельских гауптмана — уже упоминавшийся выше Вольф фон Штрассбург и его напарник Эверт (Эйлерт) Шладот. Высыпавшие на стены русские радостными криками проводили бегущих в беспорядке неприятелей[299].
Провал второго штурма, сопровождавшийся большими потерями (Лоренц Берг, профос герцога Финляндского Юхана, писал из Ревеля 22 февраля 1560 г., что магистр забрал из города 700 кнехтов, из которых обратно вернулось всего лишь полторы сотни. Берг также подтвердил, что при штурме Лаиса был застрелен со стены гауптман ревельских кнехтов Штрассбург и его коллега Шладот, а также четыре сотни кнехтов[300]. Об этом же сообщал ревельским бургомистру и ратманам сам Кеттлер 19 декабря 1559 г.[301]), нехватка пороха, доставить который по грязи не представлялось возможным, начавшиеся волнения среди наемников, требовавших выплаты жалованья, — все это заставило Кеттлера снять осаду Лаиса. 19 декабря магистр отступил в Оберпален[302]. Юрьевский воевода несколько позже в своей «отписке» с гордостью сообщал в Москву, что хотя «маистр» и «приступал по два дни всеми людми в розбитое место и к иным местам», но «Божим милосердием и государя нашего православнаго царя правдою побили у маистра многих людей и поимали в городе доспехи и всякое ратное оружие многое поимали». И «пошел маистр от Лаюса прочь с срамом (19 декабря. —