В. П.) с нарядомъ». Поперед себя Мстиславский отправил в «посылкоу» 3-полковую «лехкую» рать под началом князя В.И. Барбашина с наказом «город (Феллин. — В. П.) осадити…». Курбский добавляет к этому летописному известию, что решение Мстиславского было продиктовано тем, что Фюрстенберг решил «выпроводити кортуны великие предреченные (чуть раньше Курбский отмечал, что в Феллине находились «кортуны великие, ихже многою ценою из-за моря з Любка места великого, от германов своих достали было». — В. П.) и другие дела и скарбы свои в град Гупсаль (Гапсаль, Хаапсалу. — В. П.), иже на самом море стоит», и чтобы не допустить этого, вперед и была отправлена «лехкая» рать Барбашина (12 тыс. (sic!) ратных — согласно «баснословным» сведениям Курбского. Согласно разрядным записям, рать вели три воеводы, а значит, в ней вряд ли было больше 600 всадников)[329].
Если верить Рюссову и Ниенштедту, то Барбашин со своими людьми объявился под Феллином в ночь перед днем Марии Магдалины (22 июля)[330]. В принципе в этом нет ничего невозможного — преодолеть верст 70–80 за сутки-полтора, двигаясь налегке, вполне реально. Да и дорога была уже знакома — тот же Курбский и «торонщики» из Пскова и Дерпта-Юрьева проторили путь к Феллину. Реннер, к примеру, писал, что русские жгут и грабят мызы и деревни в окрестностях Феллина 28 июня, сам старый магистр отписывал в Ревель 4 июля, что русские rauben, morden und brennen в окрестностях города. И Фюрстенберг, чувствуя, что тучи над его резиденцией сгущаются, судя по всему, решил покинуть ее, но не успел. Главные же силы русского войска двигались к Феллину не торопясь, согласно сведениям Курбского, участника этой кампании, несколькими дорогами. Пехота и артиллерия на стругах («кгалеях») поднялись вверх по реке Эмбах (современная Эмайыги) до озера Винцерв (нынешнее Выртсъярв), а оттуда вверх по реке Тянассильма почти до самого Феллина («за две мили от Фелина выкладахом их (пушки. — В. П.) на брег»), откуда и начали марш к городу. Главные же силы (конница) во главе с самим Мстиславским двигались другой дорогой (какой — Курбский не уточняет, но, скорее всего, параллельной маршруту судовой рати). «Лехкая» же рать с приближением главных сил выдвинулась южнее, прикрывая феллинское направление от появления неприятельских сил с южного и юго-западного направлений[331].
2 августа именно князь Барбашин и его ратники стали героями последнего более или менее крупного полевого сражения Ливонской войны, в котором были разгромлены остатки орденского воинства (Реннер так и называет это событие — groter nedderlage des Ordens). Орденский ландмаршал (псковский «ламошка», «ламмакшалка» Лебедевской летописи) Ф. Шалль фон Белль, «благородный и набожный человек» (по выражению С. Хеннинга), во главе небольшого отряда орденских и рижских войск (согласно Курбскому, 500 всадников-рейтар и 400–500 пехотинцев, Реннер же сообщает, что у Белля было 300 «коней» и 2 фенлейна пехоты)[332], не дождавшись обещанной помощи от Империи и Сигизмунда II, 1 августа выдвинулся под небольшой замок Эрмес, получив известие о том, что в его окрестностях объявились русские. В утренней стычке 2 августа немецкому дозору удалось взять нескольких пленных, которые показали, что им, немцам, противостоит небольшой, всего лишь в 500 человек, русский отряд (кстати, если рать Барбашина не была усилена, то эти сведения довольно точно отражают ее реальную численность, хотя, судя по всему, князь Василий пошел на Эрмес, получив от Мстиславского подкрепление). Ландмаршал решил атаковать неприятеля, и, как вспоминал потом Курбский, «пред полуднем, на опочивании, ударили на едину часть смешавшися со стражею наших, потом пришли до конеи наших, и битва сточися…». Ратники Барбашина, привыкшие к легким победам, недооценили решимость фон Белля, и за это едва не были сурово наказаны. К счастью для русских, под удар попался лишь один из полков «лехкой» рати, и, пока немцы добивали его и хватали «животы», ратники других полков, «имеющее вожеи добрых, ведомых о месцех, обыдоша чрез лесы вкось, и поразиша их (немцев. — В. П.), иже едва колько их убеже з битвы…»[333].
Разгром ландмаршала был полный. 261 (согласно Реннеру, у Рюссова и Ниештедта — 500) немец был убит или взят в плен (по счету Курбского — «единнатцать кунтуров живых взято и сто двадесять шляхтичеи немецких, кроме других»). Среди убитых были фогт и комтур замка Кандау, 2-й комтур замка Голдинген и 2 гауптмана ландскнехтов. В плен попали сам ландмаршал (Курбский писал, что его взял послужилец Алексея Адашева), его брат, гольдингенский комтур, и комтур Руена, не считая прочих (у Реннера приведен список из 32 знатных ливонцев, убитых и взятых в плен русскими в этом бою)[334]. Впечатление, которое произвело известие о поражении фон Белля под Эрмесом, на ливонцев, было гнетущим. Фактически, конфедерация лишилась не столько последних боеспособных сил (в конце концов, в последний бой с ландмаршалом пошли отнюдь не все фенлейны, были и другие. Да и в той же Риге и том же Ревеле были и деньги, пусть и немногие, на которые можно было нанять новых наемников), сколько воли к борьбе. Казненный в Москве по обвинению в нарушении перемирия фон Белль, судя по всему, был душой сопротивления конфедерации (чего не скажешь о самом магистре), и теперь ее, этой души, не стало. Неудача следовала за неудачей — Господь явно отвернулся от ливонцев! И вслед за печальной новостью о эрмесском разгроме пришла другая — русские взяли Феллин и пленили старого магистра.
Осада Феллина, которая, как уже было отмечено выше, началась в ночь на 22 июля, полторы недели шла ни шатко ни валко. Лишь после того, как в лагерь Мстиславского прискакал гонец от Барбашина, а затем под охраной были доставлены пленники и трофеи эрмесской победы, осадные работы активизировались. По словам Курбского, «тогда под Филином стояхом, памятамись, три недели и вящее, заточя шанцы и биюще по граду из дел великих («день и ночь», tagk und nacht[335] — добавлял к этому Кеттлер в своем письме своим дворянам. — В. П.)…». Пока пушкари, стрельцы и казаки осаждали город и замок, русская конница продолжала опустошать прилегающие к Феллину местности — сидючи в Риге, магистр жаловался, что московиты mordt, raub und brandt не только окрестности самого Феллина, но их отряды действовали в Йервенском фогстве, под Каркусом, Руеном, Буртнеком, Венденом и Зегевольдом. Об этом же писала и Псковская летопись: «А как стояли воеводу оу Вельяна, и в то время посылали воеводы князя Андрея Коурбского и иных воевод по Рижской стороне воевати…»[336]
Сам Курбский по своему обыкновению похвалялся (приписывая себе чужие успехи), что он-де ходил к Кеси (Вендену) и там имел три сражения с ливонцами, в которых побил неприятелей, а под Вольмаром разгромил нового орденского ландмаршала, сменившего плененного фон Белля (а вот Псковская летопись полагает, что под Вольмаром-Володимерцем немцев побила «посылка князь Дмитрея Овчинин сын…»). Более того, князь разбил под Кесью, по его словам, еще и литовских ротмистров, посланных виленским каштеляном и старостой жемайтским И. Ходкевичем, после чего испуганный Ходкевич «поиде скоро из земли Лифлянские, аж за Двину реку великую от нас…»[337].
Факт столкновений между русскими и литовцами под Венденом подтверждают и другие источники. Так, Сигизмунд II в послании Ивану Грозному писал в августе 1560 г., что-де «некоторые охочие люди (литовские. — В. П.) и под войско твое (Ивана. — В. П.) приходили, поторжки с тобою мели…». Об этом же наказывал говорить в речи пред Сигизмундом своему посланнику и Иван Грозный, называя и место «поторжки» («под Кесью»), и имя «ротмистра» («князь Александр Полубенской с товарыщи», а Реннер говорит, что это были «польские татары»), и Псковская летопись (согласно которой князь А. Полубенский пришел-де изгоном на князя Андрея, да князь Андрей-де «литву побил под Кесью»). Правда, М. Стрыйковский сообщал, что князь Полубенский поразил под Кесью московскую «стражу» в 400 человек и взял в плен воеводу князя Ивана Мещерского (похоже, что это кто-то из Мещерских, кто был испомещен в Новгородской земле. В «Тысячной книге» есть два Ивана Мещерских с Новгорода — княж Федоров и княж Васильев сыны. — В. П.) и нескольких других знатных русских. Но и польскому хронисту доверять тоже не стоит, поскольку Иван Грозный отмечал, что в той стычке с Полубенским были «поиманы» и присланы к нему в Москву несколько литовских пленников — так что, скорее всего, состоялся обмен ударами[338].
Вне зависимости от того, насколько успешно действовали русские загоны и кто кого побил под Кесью, русские ли литвинов или же литвины русских, осада Феллина продолжалась. По словам Курбского, многодневная (невиданная — по словам Кеттлера) бомбардировка города и замка дала свои результаты — русские пушкари «разбихом стены меские». В ночь на 18 августа в городе начался сильный пожар. «В нощи стреляющее огненными кулями, — писал русский летописец, — и едина куля упаде в самое яблоко церковное, яже в верху великие церкви их бе, и другие кули инде и инде, и абие загорелося место». Псковская летопись связывала начало пожара в Феллине с прибытием в лагерь осаждающих по случаю празднования дня Успения Богородицы бывшего игумена псковского Печерского монастыря Феоктиста «с проскоурами и со святою водою», и, выходит, что молитвами игумена Печерского монастыря Корнилия и братьи «в неделю вечере», то есть 18 августа, случилось чудо, описанное Курбским, и «град Вельян загорелся ото огненных ядер и выгорел весь, ни хлеба не осталось»