В. П.), то мужчины, женщины и девушки, большею частью из дворян, единодушно решились взорвать себя на воздух порохом, на что согласились пасторы и проповедники. Тогда триста человек, молодых и старых, отправились в одну комнату, под которую подкатили четыре бочки с порохом. Когда все собрались, то все причастились. Затем маршал Генрих фон Эльспе взял горящий уголь, стал на колени; все прочие с проповедниками окружили его, простились друг с другом, и таким образом взорвали себя на воздух. Комтур Вольтер Квад добровольно велел слуге застрелить себя; слуга после этого сам застрелился. Генрих фон Эльспе был еще немного жив; русские нашли его лежащим в развалинах, принесли к великому князю, но он тотчас же умер; на другой день его тело посадили на кол. После этого великий князь производил в Вендене такое тиранство и поругание над женщинами и девушками, о каком не было даже слыхано у турок и других тиранов. Многих мужчин он велел сечь, затем избитых и окровавленных живьем жарить на огне; одному шефферу он велел живому вынуть сердце, одному священнику велел вырвать язык из гортани; прочих велел убивать с неслыханными пытками и муками, а потом велел бросить мертвые тела в кучу на съедение птицам, собакам и диким зверям, запретив под страхом смерти своим людям хоронить их как теперь, так и впредь…»
Итак, 19 декабря последняя крупная и серьезная преграда на пути к Риге перед главными силами русского войска пала. Дорога к морю была открыта. Примерно 80 верст, оставшихся до цели, русские полки преодолели бы самое большее за 4–5 дней (двигаясь не торопясь), а наряд — за неделю (с запасом). И Ивана уже заждались под Ригой Басманов, уже две недели блокировавший город, и подошедшие туда центральная и южная колонны.
Центральная колонна, состоявшая, как уже мы писали выше, из полков Передового и Правой руки (еще раз о воеводах, ими командовавших, — в первом князь М.В. Глинский и боярин И.П. Яковлев Хирон, во втором — князья И.Ф. Мстиславский и А.М. Курбский, да-да-да, тот самый Курбский, и дворецкий казанской и нижегородский М.И. Воронова Волынской) начала марш на запад 24 ноября. Вскоре после перехода границы князь Мстиславский, «большой» воевода этой колонны, отделил часть сил под началом князя М.В. Глинского (примерно 1 тыс. детей боярских с послужильцами, с полтысячи татар и примерно столько же стрельцов и казаков) и отправил их в юго-западном направлении на Шваненбург и Зессвеген с приказом если и не взять эти замки, то уж, во всяком случае, не дать их гарнизонам создать проблемы главным силам колонны в их движении к конечной цели.
К Шваненбургу Глинский и его люди подошли вечером 27 ноября 1557 г., и, как было записано в разрядной книге Государева похода 7066 г., «воеводы пришед государеву грамоту послали к немцом в город, чтоб немцы город отдали». Отправка грамоты была подкреплена парой залпов по замку из бывших при рати нескольких легких пушек-фальконетов, установленных на салазки. Намек был более чем толстый, и вскоре к Глинскому «привел сотник стрелецкой Федька Рожеин немчина Вольфа Амоса». Оный немчин на допросе показал, что-де «вышол он из города, а прошаетца к государеву воеводе». И дальше в разрядной книге было записано (в кратком пересказе протокол допроса): «И государев воевод князь Михайло Васильевичь Глинской немчина тово Вольфа Амоса розспрашивал, хто в городе большой человек и сколько немец в городе и что ево прошенье к нему, государеву воеводе», на что немчин Вольф Амос «в роспросе сказал», что-де «в городе большой человек немчин Ернист Фалмыкин да мызников 12 человек, а Ернист ранен, застрелен из лука, и с тое раны умирает, «чаю, и умрет»; а ево, Вольфа Амоса, Ернист и все мызники к нему, князю, послали бити челом, чтоб он их пожаловал, от смерти им живот дал и из города выпустить велел, а оне ему, князю и воеводе город отворяют и во всей воли государской учинитца готовы». Одним словом, наутро договор был заключен, желающие покинуть Шваненбург отправились восвояси, а в городе был оставлен головой сын боярский Михайло Ржевский, да с ним «детей боярских Вотцкие пятины 70 человек», да с тем самым стрелецким сотником Федькой Рожеиным «стрельцов ямогороцких 50 человек, да копорских стрельцов 50 человек, а впредь им тут жить». А еще «наряду в городе оставил воевода 4 пищали меденых, 30 пищалей затинных, да пушка железная верховая, да тюфяк, да на городе часы боевые».
Разобравшись по-быстрому с Шваненбургом, Глинский поспешил к Зессвегену. К вечеру 29 ноября он и его люди уже разбивали свои шатры под стенами замка. Тамошние немцы, немало к тому времени наслышанные о том, что сам московит с превеликой ратью вступил к ливонские пределы, brennen, morden und rauben все и вся на своем пути. Они не стали дожидаться, когда до них дойдет очередь, и, бросив замок, бежали на запад. И когда передовые русские отряды подступили к Чествину (так русские прозывали Зессвеген), то оказалось, что (как было отмечено в воеводской отписке) «город горит, а ворота-де городовые, выгорев, завалились». И дальше Глинский доносил государю, что, прознав о том, что случилось в замке, он отправил сына боярского Ивана Лобанова «всево досмотреть и переписать, что в городе испорчено, и что утло, и что от огня розвалилось, и что в нем надобно поделатъ», после чего, «досмотря тово всево и переписав», ему, воеводе, «тот час отписатъ», что и было Иваном сделано.
Ознакомившись с докладом сына боярского, Глинский решил оставить в нем Лобанова головой, а с ним, чтобы воеводе было нескучно, оставить «детей боярских Вотцкие пятины 30 человек да новагородцких стрельцов 50 человек. А наряду в Чествине оставить пищалей затинных 18 пищалей; да пищаль полуторная, да пищаль меденую, ядро 3 гривенки, а зелья оставить по наряду, да 6 человек пушкарей; да для поделки городовой плотников 50 человек да каменщиков 30 человек». Выполнив поставленную пред ним задачу, отряд Глинского пошел на замок Берзон (по-русски — Борзун), предварительно отправив туда грамоту с сыном боярским Григорием Ростопчиным. В грамоте сей говорилось: «Милосердия ради милости бога нашего, в них же посети нас восток свыше, во еже направити ноги наша на путь мирен, сего убо в троицы славимого бога нашего милостию удержахом скифетр Росийского царствия, мы, великий государь царь и великий князь Иван Васильевичь всеа Русии, владимерский, московский, новгородцкий, царь казанский, царь астораханский и великий князь смоленский, государь псковский, тверский, югорский, пермский, вятцкий, болгарский и иных, великий князь Новагорода Низовские земли, черниговский, резанский, ростовский, полоцкий, ярославский, белозерский, удорский, обдорский, кондиский, и всея Сибирския земли и Северныя страны повелитель и иных. В нашу отчину в город Борзун Индрикту Фантизу Бузену (надо полагать, речь шла о Генрихе фон Тизенгаузене. — В. П.). Здесь наше царское величество пришли з божиею волею своей отчины Лифлянские земли созрить и очистить. И вы б из нашие отчины из Борзуна вышли вон, а город бы есте нам отворили, а мы вас пожалуем, живот велим дать…»
Тизенгаузен, как и его предшественники, также решил не геройствовать, и, побросав все и вся, бежал из замка, оставив в нем немалый арсенал («11 пищалей скорострелных, да 13 пищалей затинных, да тюфяк, да зелья в полатке в трех бочках пудов с пять, да 400 ядер железных и свинцовых, да к затинным пищалям 170 ядер»). 2 декабря 1557 г. Глинский и его люди вступили в брошенный замок. Оставив в нем небольшой гарнизон, князь покинул 5 декабря городок (предварительно взяв «изгоном» «Канцле мызу», где также был взят немалый арсенал — «5 пищалей скорострелных со въкладни, да 5 пищалей затинных гладких, да 5 самопаловсвицких, да 4 пищали з змейками, да две пары самопалов малых, да 3 лукошка зелья, да 200 ядер свинцовых»), после чего отправился на соединение с главными силами Мстиславского, которые к тому времени двигались севернее. Поставленную перед ним задачу Глинский более чем перевыполнил и теперь мог рассчитывать, что он и его люди если и будут «застроены» Иваном Грозным за их «художества» на Псковщине перед походом, то не слишком сильно…
Пока Глинский искупал кровью свои грехи, Мстиславский с главными силами центральной колонны медленно продвигался к Мариенбургу (совр. Алуксне). Татары, шедшие в поход налегке, подлетели к замку к середине дня 26 ноября, а главные силы вышли к нему на следующий день. У страха глаза велики, и ливонский хронист И. Реннер насчитал в рати Мстиславского 20 тыс. чел., которых сопровождал наряд в количестве 7 kartouwen (картаун), 5 halve kartouwen (полукартаун), 2 scharpe metzen, 4 slangen, 6 fuirmorsers (огнеметательных мортир) и 5 grote steinbussen (больших камнеметов), не считая более мелких орудий (и в самом деле весьма и весьма приличный «наряд». — В. П.). Ответа на предложение бить челом государю и открыть ворота из Мариенбурга не последовало, и Мстиславский приказал готовиться к осаде. По словам летописца, «князь Андрей княж Михайлов сын Курпский наряд за озеро перевез на то же место, где город стоит, а стоит на острову середи великого озера… и стрелцов и казаков всех у города поставя и туры поделав, наряд прикатя».
Подготовка к бомбардировке заняла весь день 27 ноября и была завершена к вечеру следующего, а наутро 29 ноября пушки наряда «учали бити с утра до обеда и стену до основания розбили». Комтур Мариенбурга, Каспар фон Зиберг, не стал дожидаться, когда московиты пойдут на штурм, прекрасно понимая, что отбить приступ шансов у него и его людей мало, а вот потерять головы — напротив, очень и очень много. Потому он не стал проявлять излишний героизм и служебное рвение и выкинул белый флаг вечером того же дня. Устроив дела во взятом городке и оставив в замке гарнизон, Мстиславский утром 1 декабря пошел дальше, по направлению к замку Тирзен.
К нему главные силы колонны вышли к вечеру 3 декабря 1557 г. Оказалось, что замок и городок брошены гарнизоном и его жителями, ворота стоят открытыми нараспашку — заходи, бери что хочешь. Мстиславский немедля отправил занять брошенный городок стрельцов, а сыну боярскому рязанцу Якову Микитину сыну Измайлову наказал «в городе всево досмотреть и переписать, что в городе испорчено, и что утло, и что от огня розвалилось, и что в нем надобно поделатъ». «А досмотря тово всево и переписав, велел воевода Якову тот час ему отписатъ».