[431]), следует отнести и пристрастие к св. Георгию. Так, он посылает архитектора и строителя В. Д. Ермолина в Юрьев Польской для восстановления обрушившегося храма – Георгиевского собора; призывает Георгия Победоносца помощником «во бранех», собираясь в поход на Новгород[432]. Идея покровительства св. Георгия великому князю видится в установке скульптуры Георгия-Змееборца на Фроловской башне Кремля и введение этого святого (вместе с Дмитрием Солунским) в деисус московских церквей (возведение в ранг заступника перед троном Всевышнего, как писал В. М. Алпатов).
Итак, как бы ни казался нам образ Змееборца светским, вряд ли он был таковым в то время. Георгий-Змееборец в качестве покровителя великого князя Московского «устраивал» и Церковь: не случайно ведь один из идеологов складывающегося Русского государства, архиепископ Ростовский Вассиан Рыло, указывал Ивану III на пример борьбы с монголо-татарами его прадеда, великого князя Дмитрия Ивановича, напоминая о его обещании «крепко стояти за благочестивую нашу православную веру и оборонити свое отчьство от бесерменьства»[433]. Образ защитника православия как нельзя лучше увязывался с подвигами Георгия Победоносца.
Все вышесказанное об эмблемах печати 1497 г. делает ее памятником, прокламирующим властные позиции Ивана III Васильевича. Печать великого князя Московского, благодаря новой форме титула, изображению двуглавого орла и материалу – красному воску, приравнивалась к западноевропейским образцам. Таким способом русский великий князь демонстрировал в общеевропейском масштабе свое политическое кредо. В то же время создание печати с символикой, соответствующей официальной концепции и выражавшей, с одной стороны, древность и законность принадлежащей Ивану III власти, а с другой – знатность русского государя, отвечало политическим потребностям эпохи. Официальное оформление идеи высокого происхождения русского государя, равенства его по рождению западноевропейским правителям (и прежде всего императорам Священной Римской империи), по-видимому, вызвало ассоциацию с определенной эмблемой, каковой являлся двуглавый орел.
Георгий Победоносец как защитник православия и символ великой победы над неверными, скорее всего, был рассчитан на «внутреннее употребление».
Итак, печать 1497 г. в плане выбора эмблем и их художественной и символической трактовки, как мы сейчас ее охарактеризовали бы, «соответствовала моменту».
О датировке большой государственной печати Ивана IV[434]
В правление Ивана IV существовало несколько вариантов государственной печати[435], история возникновения которых не исследовалась. С точки зрения государственной символики, интерес представляет печать Ивана I V, на которой кроме обычных эмблем – двуглавого орла и всадника, поражающего копьем дракона, имеется комплекс новых изображений[436].
Немецкий ученый Г. Штёкль впервые попытался интерпретировать данную печать как памятник, отражающий концепцию государственной власти Ивана IV[437]. Он считает, что в плане выяснения взглядов Ивана IV на власть и государство печать не уступает по своему значению знаменитой полемической переписке царя с Курбским. Автор подверг анализу изобразительные компоненты печати. Методическая непоследовательность автора, которая, с одной стороны, привела к выводу о случайном характере отдельных элементов композиции, с другой – к определенной изолированности при рассмотрении сюжетики эмблем (несоотнесение их с титулом царя, с письменными свидетельствами и т. д.), делает, в частности, малоубедительной предлагаемую Штёклем датировку памятника. Определение же времени изготовления печати очень важно, ибо позволяет связать ее с конкретными историческими событиями, поставить вопрос о литературной основе сюжета композиции или обнаружить близкие по хронологии письменные свидетельства. На них можно опереться при расшифровке эмблем и объяснении иносказательного языка печати. Вопрос о датировке данного памятника приобретает, таким образом, первостепенное значение.
Согласно подписи под рисунком, изображающим лицевую и оборотную стороны печати, помещенным в издании «Снимки древних русских печатей…»[438], она скрепляла русско-шведские трактаты 1583–1584 гг. Штёкль уточнил датировку документов. По сведениям из Стокгольмского архива, полученным им, печать была привешена:
1) к грамоте, подтверждающей полномочия русских послов (1583 г., май), которые должны были подписать перемирный договор 10 августа 1583 г. со Швецией;
2) к письму царя шведскому королю, также датируемому 1583 г.[439]
Однако Штёкль, подобно ряду исследователей[440], отмечает, что печать могла появиться раньше этого времени. Действительно, аналогичные печати скрепляли два документа 1578 г. из Копенгагенского архива[441]. К договору от 28 августа 1578 г. Ивана IV и датского короля Фредерика II привешена большая красновосковая печать (11,2 см в диаметре), иконография которой идентична той, что привешена к документам, хранящимся в Стокгольме. К верительной грамоте русским послам, также датированной 28 августа 1578 г., приложена печать, оттиснутая штемпелем лицевой стороны большой печати[442].
За отправной момент при датировании печати Штёкль принимает наличие среди 24 эмблем, окружающих центральную фигуру, полоцкой и соотносит этот факт с присоединением в 1563 г. Полоцка к Русскому государству[443]. Дополнительным аргументом служит форма креста, появление которой он связывает с деятельностью Макария (крест подобной формы имеется на печати юрьевского наместника 1564 г.). Штёкль предлагает датировать печать 1563–1564 гг. Им не учитывается сообщение официальной летописи о создании по приказанию царя комплекса печатей. Третьего февраля 1561 г. «учинена» новая печать – «орел двоеглавной, а середи его человек на коне, а на другой стороне орел же двоеглавной, а середи его инрог», в августе 1564 г. царь «повелел зделати» печать для юрьевского наместника, «а на печати клейно: орел двоеглавный, а у орла у правые ноги герб печать маистра Ливоньского, а у левые ноги герб печать Юриевского бискупа». Первого сентября 1565 г. царь приказал сделать печать для новгородских наместников, «а на ней клейно: место, а на месте посох, а у места с сторону медведь, а з другую сторону рысь, а под местом рыба»[444]. Оговаривалось, что предпоследней печатью «грамоты перемирные с Свейским королем печатати и грамоты в ыные государьства печатати», а последнею – «перемирные грамоты с Свейским королем… и грамоты посылные печатати о порубежных и о всяких делех ко Свейскому королю». Первой из названных печатей скреплены многие документы международного характера[445]. Учитывая личное участие Ивана IV во многих мероприятиях по оформлению истории его деяний и даже в выборе сюжетов изобразительного искусства[446], можно утверждать, что и в символике печатей нашли отражение образ мыслей и воззрения самого царя.
Отсутствие в официальной летописи упоминания о факте создания более крупной (11,2 см в диаметре) и более сложной по композиции, чем все предыдущие, печати объясняется тем, что ее «учинили» после 1567 г., когда обрывается официальное летописание[447]. Появление композиции, использованной в новгородском клейме большой государственной печати, в 1565 г. также может свидетельствовать в пользу изготовления последней не перед, а вслед за этой датой. Таким образом, хронологические рамки возникновения памятника ограничиваются 1567–1578 гг.
В это время существовали следующие эмблемы: двуглавый орел, всадник, поражающий копьем дракона, единорог, восьмиконечный крест[448]. Историки отмечают многовековое (ко времени Ивана IV) существование эмблем двуглавого орла и всадника, поражающего копьем дракона. Единорог в качестве государственной эмблемы известен уже при Иване III, но еще в XIV в. он был обычным сюжетом изобразительного искусства[449]. Двадцать четыре эмблемы, расположенные вокруг двуглавого орла, называют обычно гербами городов, хотя подписи свидетельствуют, что изображены печати, и не городов, а земель, областей, княжеств, царств.
Когда появились печати с подобными эмблемами? В отечественной литературе бытует мнение об их древности, особенно это подчеркивается в отношении Новгорода и Пскова. Н. Г. Порфиридов доказал, что эмблемы новгородской печати (точнее, «вечевая степень» с лежащим на ней жезлом – посохом) принадлежали не Новгороду периода независимости, а новгородским воеводам, назначаемым в Москве, конца XVI–XVII в. Это были «государевы» печати. Порфиридов пишет, что степень и жезл (посох) не являются узкоместными новгородскими и республиканскими эмблемами, а выступают как эмблемы власти вообще и в первую очередь служат символами княжеской и царской власти