[512]).
Карамзинская интерпретация версии В. Н. Татищева о происхождении российского государственного герба оказалась принятой русским обществом настолько, что превратилась в своего рода политическую доктрину, и в 1897 г. даже отмечалось 400-летие государственного герба в империи (по печати 1497 г.), так же, впрочем, как и 100 лет спустя отмечалось его 500-летие в новой, демократической России.
В этой доктрине нашлось место и всаднику, поражающему копьем дракона (с XVIII в. – Георгию Победоносцу). На основании трудов известного москвоведа И. М. Снегирева высказывали прямо-таки фантастические идеи и к «подаркам» Софьи Палеолог относили теперь не только двуглавого орла, но и всадника, поражающего копьем дракона. На протяжении целого столетия в отечественной историографии принималась версия Снегирева[513], который видел в каменном резном изображении Петропавловского придела Успенского собора Московского Кремля Константина Великого, побеждающего копьем язычество и освобождающего Церковь или Рим. На эту мысль его натолкнула латинская надпись над головой всадника, содержание которой Снегирев соотнес с прославлением деяний Константина на Триумфальной арке в Риме. В результате он высказал суждение: барельеф римский, датируется IV в., а привезла его в Москву Софья Фоминишна. Известная концепция «Москва – Третий Рим» хорошо увязывалась с этим мифом, находившим одобрение даже в ученом мире, пока в начале XX в. известный искусствовед Я. И. Смирнов не доказал, что «Устюжский рельеф» изображает святого Георгия, сделан мастерами Великого Устюга и служил в качестве иконы на Русском Севере в XVI–XVII вв.[514]
Исторический труд Карамзина, а также менее заметные труды его последователей, несомненно, укрепляли официальную идеологию. Не случайно о ценности подобных трудов Н. М. Карамзин писал: «Правители, законодатели действуют по указаниям истории и смотрят на ее листы, как мореплаватели на чертежи морей»[515].
В царствование Николая I вместе с упрочением «охранительных» теорий начинается изменение государственной символики в том же направлении. Согласно правительственному указу 1832 г. создавалась новая композиция, украшающая поднятые вверх крылья двуглавого орла. Николай I был инициатором создания гимна России. В. А. Жуковский и А. Ф. Львов сочинили «Боже, царя храни!». Назывался гимн, славящий самодержца, «Народная русская песнь». Однако название шестистрочного стиха, где ни одной строчки не было о народе, являло собой «народность», о чем мечтал Уваров и другие глоссаторы идеи официальной народности, под которой подразумевалось единение царя и подданных.
Николай Павлович чрезвычайно большое внимание уделял созданию официальной атрибутики и гербов. В 1848 г. по его распоряжению существующая в довольно жалком виде Герольдия преобразовалась в учреждение более высокого ранга – департамент Сената. В 1851 г. царь дал указание «принять на будущее время за правило на гербах губерний, областей и губернских городов, как впредь будут представлены на высочайшее утверждение, изображать всегда императорскую корону…»[516].
Настроение царя и его замыслы по преобразованию не только гимна, но и другой атрибутики – государственного герба, например, – чутко улавливались в придворных кругах. Однако трудно было найти человека, сведущего в символике. В конце концов такой человек объявился в Эрмитаже: Бернгард Кёне. Он был известен в Европе как ученый-нумизмат, теперь стал «ученым геральдикой». При покровительстве и поддержке обер-гофмаршала графа Шувалова и министра императорского двора графа Адлерберга он занял должность управляющего Гербовым отделением Департамента герольдии Сената. Как когда-то при Петре I граф Франциск Санти по царскому указу организовал российскую геральдическую службу, занимаясь в первую очередь государственным гербом, так и Б. (Борис Васильевич) Кёне, как и Санти, не говорящий по-русски, выполнил волю российского императора, преобразовав государственную атрибутику Российской империи. Создавая целый комплекс гербов – большой, средний и малый государственные, аналогичные печати, личные гербы членов императорской фамилии, до этого никогда таковых не имевших, Кёне ориентировался на вкусы монархов, на их пристрастие к помпезности, на общепринятые в европейской монархической геральдике нормы и правила. Однако не случайно во всей этой нероссийской геральдической пышности заметны следы заданности: использование русских средневековых эмблем и символов – шлем Александра Невского, щитодержатели в виде фигур архангелов, над гербовыми щитами царств – мифические, в большинстве случаев «старые» короны.
Российская общественность была подготовлена к восприятию столь глобальных «геральдических свершений», ибо в 1854–1855 гг. впервые появилось отечественное сочинение о гербах – книга А. Б. Лакиера «Русская геральдика». Автор – зять П. А. Плетнева, издателя «Современника», друга Пушкина и Жуковского, ректора Санкт-Петербургского университета – был тесно связан как с правительственными, так и с научными кругами. Общая историческая концепция его книги, сразу же ставшей библиографической редкостью и получившей самые благожелательные отзывы иностранных ученых (в частности, чешского просветителя В. Ганки), вполне соответствовала уровню развития русской официальной исторической науки середины XIX в. Это наложило отпечаток на постановку вопроса о возникновении гербов в России, стремление доказать их наличие здесь с глубокой древности, поиск «русскости» в любом символе, любом геральдическом изображении. Лакиер явился автором до сих пор повторяемой в отечественных изданиях версии о причинах двуглавости российского орла: «Око государя было обращено на Восток и на Запад, а распоряжения обеими странами исходили из одного источника»[517].
Сотворенные «самозванным геральдистом» (так называли Б. Кёне многие ученые-современники) необыкновенно претенциозные гербы были одобрены русским монархом Александром II, и 11 апреля 1857 г. подробное описание Государственного герба (большого, среднего, малого), Государственной печати (соответственно) и гербов членов императорского Дома было опубликовано[518]. Одновременно с описанием публиковались и рисунки гербов. Большой Государственный герб, кроме орла и всадника, дополнялся многими атрибутами. Это были сень (мантия), щитодержатели, государственная хоругвь. Главный щит с двуглавым черным орлом, несущим на груди Георгия Победоносца, повернутого в нетрадиционную для русского глаза левую сторону, был увенчан шлемом святого великого князя Александра Невского. Вокруг щита располагалась цепь ордена Святого апостола Андрея Первозванного, с обеих сторон его поддерживали архистратиг Михаил и архангел Гавриил. Сень золотая, коронованная императорскою короной, усеянная российскими двуглавыми орлами, подложена горностаем. На ней червленая надпись: «С нами Бог!». Вокруг главного щита располагались щиты с гербами царств и великих княжеств, входивших в Российскую империю. Щиты увенчивались как бы подлинными, но не существующими в действительности коронами. Обрамление из дубовых и лавровых ветвей и лент придавало этому самодержавно-православному рисунку необыкновенную помпезность. В большом государственном гербе впервые появился и герб рода Романовых, никогда ранее не фигурировавший. В основу этого герба была положена эмблема с прапора предка царствующих особ – двоюродного брата царя Михаила Федоровича Романова, воеводы Никиты Ивановича Романова. К 300-летию Дома Романовых российские ученые-генеалоги преподнесли царю более древнюю версию родового герба: данная эмблема «усвоена» боярином и воеводой Никитой Романовичем Захарьиным-Юрьевым, одним из родоначальников Романовых, в качестве личной – «в воспоминание его лифляндских походов», и в частности взятия им Пернова (Пярну) в 1575 г.[519]
В течение XIX в. и в начале XX в. российские монархи неоднократно обращались к государственным эмблемам: цветам флагов, кокард. Александр II 11 июня 1856 г. утвердил рисунок и расположение «гербовых цветов на знаменах, флагах и других предметах, употребляемых для украшений при торжественных случаях». Цвета флага были связаны «с палеологовским орлом и армейскими кокардами». Флаг Российской империи устанавливался, таким образом, в черно-желто-белых цветах.
Император Александр III с некоторыми художественными добавлениями утвердил большой Государственный герб в 1882 г., средний и малый – в 1883 г.[520]
В контексте «охранительной» политики самодержавия монархической символике придавался исключительно общероссийский, народный смысл. «Клич России!.. Боже, Царя храни! Этот клич останется навсегда призывным кликом России на путь к совершенству и славе!»[521] – захлебывалась от восторга пресса по поводу российского гимна. Дифирамбы пели и гербу, подчеркивалось, что «Российский герб все в больших и больших случаях, предметах и видах стал проявляться как символическое знамя всего Русского, как эмблема всего государства Русского, во всем его пространстве, со всеми гражданами от Самодержавного Царя до последнего простолюдина»[522]. В то же время не забывали и о легендарных истоках российского орла, восходящего якобы к черному орлу Палеологов. Таким образом, феномен символики Российской империи как бы воссоединялся с концепцией Третьего Рима, которая в конце XIX – начале XX в. становится все более многофункциональной.
Преувеличенное внимание сегодняшнего общества к официальной атрибутике Российской империи, к старым формам городских гербов в свете вышесказанного об