е) предка Романовых воеводы Н. И. Романова (двоюродного брата царя Михаила Федоровича), умершего бездетным. Эта эмблема – гриф с поднятым мечом в одной лапе и щитом в другой – долгое время оставалась в забвении. В 1913 г. (год 300-летия царствования дома Романовых) в Русском генеалогическом обществе был прочитан доклад, в котором выдвинута гипотеза: эмблема-гриф (напоминающая лифляндский герб) была усвоена родоначальником Романовых, боярином и воеводой Н. Р. Захарьиным-Юрьевым в качестве личной – в воспоминание его лифляндских походов, в частности взятия им Пернова (Пярну) в 1575 г. Именно в этом городе получил распространение новый лифляндский герб, так как здесь имели широкое хождение монеты с изображением грифа.
В 1917 г. вместе со старым миром уничтожали и зримые его образы, его символы, а таким символом, наряду с прочими гербами, был и государственный герб России. Как когда-то Французская революция смела королевские лилии, как пал двуглавый орел Австро-Венгерской монархии, так и знакам царской власти нечего было символизировать в нарождающемся мире. «Как же нечего? – может спросить наш современник. – А историю русской государственности, а прошлое родного края, города? Ведь историческая память, причастность к деяниям предков, к исконным корням своим воскрешается в старых символах, которые важны прежде всего как памятники прошлого».
В марте 1917 г. собралась комиссия по делам искусств «для разъяснения вопроса о государственном гербе». Председателем комиссии был А. М. Горький, его «товарищами» – А. Н. Бенуа и Н. К. Рерих. Однако «разъясняли» вопрос специалисты В. К. Лукомский, С. Н. Тройницкий, Г. И. Нарбут, И. Я. Билибин. Это были прекрасные знатоки геральдики, однако решение их отличалось выжидательностью. Они не признавали возможным до созыва Учредительного собрания решать вопрос о Государственном гербе России, но считали, что допустимо использование «во всех предусмотренных законом случаях» двуглавого орла без всяких атрибутов. Этого орла нарисовал Билибин; он украшал печать Временного правительства.
Двуглавый орел был не единственным претендентом на символ России при Временном правительстве. Конкурировала с ним свастика – бегущий крест, когда-то солярный знак и символ вечности, благополучия, прогресса. По-видимому, именно в таком качестве она «приглянулась» Временному правительству, которое избрало ее вместе с двуглавым орлом, изображением Таврического дворца (где размещалась Государственная дума) в качестве символов новой, демократической России. Об этом свидетельствовало размещение этих трех эмблем на бумажных денежных знаках, выпущенных Временным правительством и явившихся своеобразной декларацией экономической и политической доктрины взявшей власть русской буржуазии. В июне 1917 г. в обращении появились государственные кредитные билеты стоимостью 250 и 1000 рублей и датой «1917» с изображением вышеописанных эмблем. Массовый их выпуск пришелся на ноябрь 1917 г., когда ситуация уже изменилась.
В первые месяцы существования Советского государства официально утвержденных символов не было, хотя новое государство нуждалось в новой символике. От услуг профессиональных геральдистов, по-видимому, решено было отказаться, поэтому «геральдическое художество» на первых порах воплощалось в довольно странных формах. Известен рассказ скульптора Н. Андреева об одном из проектов «нового» государственного герба. На рисунке был все тот же двуглавый орел, но с выщипанными перьями на крыльях, головы его вместо корон украшали красные звезды, а вместо третьей короны над орлиными головами возвышался красноармейский шлем. В лапах вместо скипетра и державы – камень и палка. Предлагались и другие, не менее фантастические и гротескные варианты герба.
Начиная с января 1918 г. над созданием новых эмблем работали художественные и производственные коллективы Петрограда, а также некоторые художники Петрограда и Москвы. В марте – апреле 1918 г. композиция «серп и молот» была избрана для помещения на Государственной печати. Пятый Всероссийский съезд Советов 10 июля 1918 г. принял Основной закон РСФСР, в котором содержался раздел «О гербе и флаге». С этого времени эмблема, представляющая собой золотые серп и молот (крест-накрест, рукоятками книзу), стала основной фигурой в гербе Советского государства.
Первый советский герб – герб РСФСР – был составлен в соответствии с геральдическими канонами. Его символика проста, наглядна, основное изображение – эмблема серпа и молота в лучах восходящего солнца – лаконично и выразительно; для герба свойственно правильное композиционное построение – эмблема размещена в гербовом щите; сохранена геральдическая гармония цветов; девиз – характерная деталь герба – подчеркивает его политическую направленность.
Из истории советской политической символики[538]
Политическая символика представляет собой малоисследованную страницу российской истории. Одной из причин является интегрированность данной тематики в иные области научного знания – в политологию, философию, социолингвистику, психологию. Под данным углом зрения политические символы (вербальные, визуальные, обрядовые знаки, являющиеся средством коммуникации в массовом обществе) рассматриваются преимущественно начиная со второй половины XX в. зарубежной историографией[539]. Подобный подход хронологически распространяется прежде всего на XX в. – «век идеологий». В последние годы все чаще начали публиковаться работы, касающиеся политических символов и эмблем, отечественными философами, политологами, психологами[540].
Определения понятий «политическая символика», «политическая эмблема» включены в каждую политологическую энциклопедию[541]. Политическая эмблематика как предметное выражение средствами живописи, графики, дизайна, ювелирного искусства символики государственной власти, политических идей, течений, различных социальных объектов, достоинства и власти должностных лиц и т. д. включает символы государственного суверенитета (герб, флаг), гербы городов, эмблемы политических партий, движений, молодежных организаций и другие подобные знаки.
Исключительно важная роль политической символики в жизни российского общества периода революции 1917 г. и первых послереволюционных лет проанализирована в ряде выступлений отечественных и зарубежных ученых, которые приняли участие в Международном коллоквиуме, проходившем в Москве в 1993 г.[542] Здесь впервые ставились вопросы о комплексе использованных большевиками символов, рассматривалась специфика последних, определялись их аналогии, давалась оценка ритуалам и обрядам Советской России. К сожалению, не всегда высказывания, прежде всего зарубежных исследователей, основывались на широком и глубоком знании российского материала, на исчерпывающем источниковедческом анализе, поэтому многие их выводы кажутся конъюнктурными, а иногда просто некорректными. Например, Ю. Шеррер по поводу выслушанных докладов (см. сн. 4) заявила с сожалением, что она ничего не услышала о сравнении символов фашизма и национал-социализма с новыми символами Российской революции[543]. Можно предположить, что известный исследователь мало знакома с историей возникновения социалистической символики, однако на Западе опубликовано немало работ, посвященных существовавшим в Германии с конца XIX в. оккультным обществам и организациям, оказавшим влияние на подъем нацизма, который, как известно, развился из национал-реваншистского сопротивления коммунистическому интернационализму, широко распространившемуся в странах Европы в период Первой мировой войны и революции 1917 г. «Общество Туле», основанное оккультистом Гвидо фон Листом, насаждавшее идеи чистоты и превосходства немецкой расы, использовавшее особую систему символов, которые закрепляли это превосходство, и лозунг нацистов «Германия превыше всего», посещали Гитлер, Гесс, Геринг, Гиммлер. Впоследствии они заимствовали многие идеи этого общества в своей политике, придав рунам, систему которых столь долго выстраивал фон Лист, искусственное значение, приспособив некоторые для графического выражения воспринятых ими идей. Так, считается, что свастика (модифицированная фигура) была выбрана в 1920 г. в качестве символа возрождения немецкой нации и эмблемы национал-социализма по рекомендации самого Гитлера[544].
Акцентируя внимание на подобном, относящемся к символике вопросе, подтекст которого ясен, госпожа Шеррер не уделила должного внимания выступлению П. К. Корнакова, который обратился к проблеме появления эмблемы «Серп и молот» и других революционных символов, предлагая вполне доказательную версию их возникновения. Можно привести другие примеры необоснованных и тенденциозных заключений зарубежных специалистов по отечественной истории, в частности Р. Стайтса о ментальности российских граждан, которые не только изничтожали старые символы, но «сжигали сотни, может быть, и тысячи музеев», причем «в городах подобное разорение носило сознательно символический характер»[545]. К сожалению, исследователь «русского революционного хаоса» («революционной культуры») не учитывает источников, которые содержат иную оценку революционных действий, исходившую от очевидцев этих действий. В 1923 г. в Берлине вышла книжка «Художник и революция» русского эмигранта, замечательного художника, члена «Мира искусства» Г. К. Лукомского, брата известного отечественного геральдиста В. К. Лукомского. Г. К. Лукомский в первые революционные годы являлся членом Всероссийской коллегии по делам музеев и Всеукраинского комитета по охране старины, Председателем Царскосельской художественно-исторической комиссии, организатором ряда музеев на Украине. Оказавшись в результате «человеческого фактора» за рубежом, он активно сотрудничал и с «мирискусниками», покинувшими Советскую Россию, и с другими художниками, желавшими ее покинуть. Вот что он записал в самом начале 20-х гг.: «Как-никак, а спасены все музеи, целы бывшие императорские дворцы, сохранены почти все лучшие великокняжеские дома, многие особняки, часть усадеб… Все это наводит на радостные мысли (особенно если сопоставить во сто раз более пострадавшее имущество Франции в эпоху Французской революции». Далее Лукомский возмущается теми художниками, кто, попав за границу, уверяют находящихся там коллег, что «в России убили русскую живопись так же, как весь советский режим убил печать, школы, театр». Кто же дает такую информацию? По убеждению Лукомского, это те художники, которые «двуличничают, подхалимничают», подобно прочим в Москве художникам рисуют портреты Ленина, а в Париж присылают (1921 г.) жалобы на то, что живут «в грязи и хамстве большевистской блевотины»