Рассказывая об одном из своих концертов в Германии (в Гейдельберге), Львов вспоминает, что закончил он концерт «нашим народным гимном. Все слушатели были в неизъяснимом удовольствии, а музыканты, встретив меня на другой день, ходили за мной по улицам целою толпою»[1032]. В другой раз в Дрездене после основного концерта «был исполнен наш народный гимн… рукоплескания, стук ногами и стульями, крики “форо” раздавались, как молния, по всей зале. Я должен был повторить: тот же восторг, те же крики “Vivat Nicolaus!”. Меня целовали, шептали мне на ухо: “Wir sind Russen geworden” (мы стали русскими)»[1033].
Показательно, что точно такое же чувство восторга вызывала музыка гимна Львова почти через 80 лет после своего создания. Офицер лейб-гвардии Кирасирского полка В. С. Трубецкой вспоминает о своих ощущениях, когда он стоял в строю на параде, который посетил Николай II: «Секунда – и старый литаврщик энергичным движением разом опустил руку, коснувшись кожи старых кирасирских литавров… Во все усиливающемся человеческом вопле вдруг с новой силой и торжеством родились воинственные звуки наших полковых труб, запевших гимн, полный величия. К горлу подступил какой-то лишний, мешающий комок, усилилось ощущение бегающих мурашек по спине. Что вдохновило господина Львова, композитора малоизвестного и не слишком одаренного, не знаю, но в строгие и спокойные гармонии этого небольшого хорала ему удалось вложить огромную идею силы и величия»[1034].
Выше мы старались показать, что «вдохновило господина Львова» на создание поистине музыкального символа Российской империи, который стал мировой музыкальной классикой, и никто не мог опровергнуть этот факт. Музыкальная тема «Боже, Царя храни!» варьируется в нескольких произведениях немецких и австрийских композиторов, великий П. И. Чайковский «цитирует» гимн в двух музыкальных произведениях – «Славянском марше» и увертюре «1812 год», написанной в 1880 г. и исполнявшейся по случаю освящения храма Христа Спасителя в Москве.
Между тем восприятие музыки гимна не было адекватным восприятию личности его автора, о котором до публикации его «Записок» в середине 80-х гг. и воспоминаний родственников примерно этого же времени было известно мало.
Ближе к концу XIX в. появляются статьи (прежде всего в «Русской музыкальной газете»), прямо или косвенно подвергающие критике шедевр А. Ф. Львова. В частности, издатель этой газеты Н. Финдейзен поддержал миф о конкурсе русских национальных гимнов, в котором якобы принимал участие М. И. Глинка. Между тем каждый, кто знаком с биографией великого композитора, знает, что Глинка весной 1830 г. уехал в Италию и вернулся в Россию из Берлина весной 1834 г.[1035] Далее Финдейзен опубликовал найденный в бумагах Глинки набросок мелодии под названием «Motif de chant national», которое позднее получило очень вольный перевод как «Патриотическая песнь». Современные музыковеды из Санкт-Петербурга пришли к выводу, что этот фрагмент создан Глинкой в 1837–1838 гг., намного позднее предполагаемого 1833 г., к тому же вряд ли как набросок Государственного гимна[1036].
В начале XX в. та же «Русская музыкальная газета» в анонимной статье оспорила авторство Львова, который якобы использовал для гимна «Боже, Царя храни!» мелодию, уже ранее написанную как марш капельмейстером Ф. Гаазом. Профессор Н. Ф. Соловьев приложил много сил, чтобы опровергнуть эти измышления, для чего он вынужден был обратиться к германскому императору, приказавшему для выяснения действий фирмы Шлезингера, издавшей марш Гааза, провести поиск в архивах. К 75-летию Национального гимна, в 1908 г., его «радетелю» Н. Соловьеву был пожалован даже орден. Итог дискуссии о плагиате[1037], казалось бы, подвела большая статья начальника придворного оркестра барона Штакельберга, опубликованная в 1910 г. в «Новом времени», которая была написана на основании подлинных документов и разбивала «все доводы против приоритета Львова»[1038].
Тем не менее в 1911 г. появился еще один пасквиль по поводу русского Национального гимна: якобы его мелодия была «списана со старинного голландского псалма». Потребовались новые доказательства нелепости обвинений; эти доказательства на сей раз официально были присланы из Голландии. Тем не менее «Русская музыкальная газета» продолжала печатать «разоблачительные» материалы в отношении русского Национального гимна и его автора[1039].
Все домыслы о «неподлинности» мелодии первого российского Национального гимна не умалили ее величественности (о чем свидетельствует впечатление от музыки гимна, как было показано, даже после всей суеты в газетах). Что же касается автора музыки «Боже, Царя храни!», то А. Ф. Львов навсегда вошел в плеяду русских композиторов, о чем свидетельствует, в частности, картина И. Е. Репина, висящая на площадке лестницы Московской консерватории. Картина называется «Славянские композиторы», и на ней вместе с Глинкой, Шопеном, Римским-Корсаковым и другими изображен в расшитом золотом генеральском мундире автор официального российского гимна А. Ф. Львов[1040].
Через 6 лет после публикаций о «недостаточно русском» гимне Львова все та же «Русская музыкальная газета» включилась в борьбу за новый гимн. Через неделю после отречения от престола Николая II, 10 марта 1917 г., на ее первой странице была напечатана «Анкета о новом народном гимне». По условиям анкеты:
1) гимн не может превышать 8 стихов;
2) по содержанию стихов он должен быть патриотичен и внепартиен;
3) текст гимна должен подходить к какой-либо популярной на Руси мелодии торжественного характера (специально подчеркивалось: выбор мелодии старого – львовского – гимна, по своей форме напоминающего старый немецкий хорал, исключается).
Вероятно, как пример нового всероссийского гимна рядом с анкетой были напечатаны стихи В. Б. Чешихина, которые надлежало петь на мелодию Д. С. Бортнянского «Коль славен…».
Ты победишь весь мир, Россия!
Ты Третий и последний Рим.
Паси, любя, стада людские
Последним пастырем земным.
Затем воскликнет мир: «Мессия»!
Тысячелетье церкви с Ним!
Земля сольется с небосклоном,
И станет Русский Рим Сионом![1041]
По-видимому, самих организаторов анкеты подобный текст гимна, претендующий на символ российской государственности, не слишком вдохновил, поэтому страницы газеты заполнили в дальнейшем рекомендации по использованию для нового гимна державы той или иной мелодии известных русских композиторов Глинки, Глазунова, Римского-Корсакова; гимн берендеев из «Снегурочки» казался издателям газеты «готовым гимном»[1042].
Ни одно из предложений общественности, касающееся нового гимна демократической России, Временным правительством принято не было[1043].
Однако практически роль гимна в 1917 г. исполняла французская «Марсельеза». Казалось бы, к России французская «Боевая песня рейнской армии», сочиненная в этом качестве в апреле 1792 г. офицером Клодом Жозефом Руже де Лилем и ставшая в революционной Франции ее сугубо патриотическим символом, не имеет отношения. Но, во-первых, в период русских революций 1917 г. вообще имели место многочисленные подражания Великой французской революции – будь то использование античной символики, примеры аналогичного оформления дензнаков, марок, образцом служило французское искусство эпохи Революции и т. д.[1044] Во-вторых, «Марсельеза», которая пелась в начале XX в. в России, по словам и отчасти даже по музыке (из-за размера новых стихов) отличалась от французского гимна[1045].
«Марсельеза» пришла в Россию еще в конце XVIII – начале XIX в. Ее распевали декабристы, революционное студенчество, однако она была доступна лишь знающим французский язык. Все меняется, когда видный деятель русского революционного движения, участник Парижской коммуны народоволец П. Л. Лавров создал новый русский текст «Марсельезы». Стихи впервые были опубликованы в 1875 г. в Лондоне в народнической газете «Вперед» под названием «Новая песня». Через год она становится известной уже в Петербурге, где ее поют на мотив «Марсельезы» во время первой русской политической демонстрации, а в 1895 г. текст Лаврова появляется с названиями: «Марсельеза», «Русская Марсельеза», «Песня рабочих»[1046], а затем – «Рабочая Марсельеза». Вот эта «Рабочая Марсельеза», распространяемая в виде листовок, напечатанных на папиросной бумаге, чтобы легче было провести через границу, широко расходилась благодаря агитаторской деятельности социалистов по России. В революционные дни 1905–1907 гг. это любимая песня рабочих. Однако не только. В многочисленных донесениях в Департамент полиции от жандармских начальников разного уровня говорится об изъятии листовок со стихами «Рабочей Марсельезы» и у крестьян, и у мещан, сообщается об использовании «Марсельезы» актерами, учителями[1047]; словом, она являлась звуковым символом для всех, кто озвучивал лозунг: «Долой самодержавие!»
С. К. Маковский (сын художника) вспоминал, как он слышал исполнение «Марсельезы» Ф. И. Шаляпиным, который пел ее в Петрограде весной 1916 г. на банкете в честь 25-летия подписания франко-русского соглашения. По протоколу, должны были быть пропеты русский и французский гимны. Шаляпин спел «Марсельезу» по-французски, но с таким чувством и необыкновенным подъемом, что, исполненная за год до падения власти российского самодержца, «она прозвучала каким-то пророческим предвестием революции»