«Марсельеза» являлась официальным гимном Франции, поэтому принятие ее в качестве гимна России было проблематичным. И тем не менее при Временном правительстве, так и не утвердившем символику новой, постсамодержавной России в ожидании Учредительного собрания, «Марсельеза» выполняла некоторые функции гимна государства. Ее исполняли при встрече членов Временного правительства, при приеме иностранных делегаций, перед началом спектаклей в театрах. Причем оркестры исполняли классический – французский – вариант «Марсельезы», а пелась русская «Рабочая Марсельеза». Многие полки отправлялись на германский фронт с красными революционными знаменами, в бой они шли под звуки «Марсельезы»[1049].
Как «Марсельезе», так и «Интернационалу» в зарубежной историографии посвящено много работ, писали о них и отечественные музыковеды и историки[1050]. Нередко утверждается, что «Интернационал» стал гимном Советского государства сразу же после октябрьских событий 1917 г. При этом ссылаются на книгу Дж. Рида «Десять дней, которые потрясли мир», где автор пишет об исполнении «Интернационала» в Смольном уже 25 октября 1917 г. Для отечественных авторов точкой отсчета является приезд В. И. Ленина из эмиграции в Петроград 3 апреля 1917 г., и описывается случай, вошедший в воспоминания многих очевидцев: на перроне Финляндского вокзала единомышленники встречали Ленина пением «Марсельезы», однако позднее, когда большевики начали петь революционные песни и кто-то запел «Марсельезу», Владимир Ильич поморщился и сказал: «Давайте петь «Интернационал»[1051]. Как вспоминают очевидцы, слов последнего почти никто не знал, хотя «Интернационал» к тому времени имел уже русский текст. Ленин же, напротив, их хорошо знал, ибо еще в 1912 г. он написал статью, посвященную 25-летию со дня смерти Эжена Потье, члена Парижской коммуны, поэта и великого гражданина Франции, который создал текст «Интернационала» буквально сразу же после падения Коммуны в 1871 г. Стихи, однако, были напечатаны лишь через 16 лет, незадолго до смерти автора, в 1887 г. в сборнике «Chants revolutionnaires», который через полтора месяца проник в Россию[1052]. Как показало источниковедческое исследование, тексты 1871 и 1887 гг. существенно разнятся (из 48 строчек только 17 совпадают[1053]): автор сделал изменения текста под влиянием растущего пролетарского движения, в частности, выразил его кредо: «Прошлое сотрем начисто, мир должен измениться в своей основе» («Весь мир насилья мы разроем до основанья, а затем – мы наш, мы новый мир построим». – в русском переводе). Предполагают, что «Интернационал» Э. Потье был написан на музыку «Марсельезы», которую как революционную песнь использовали в XIX в. во многих странах мира. Однако переводить стихи Э. Потье на языки других народов начали только после того, как они зазвучали во Франции на музыку Пьера Дежейтера, композитора-любителя из Лилля. В исполнении хора лилльских рабочих песня «Интернационал» 23 июля 1888 г. впервые прозвучала на местном празднике продавцов газет, произведя такое впечатление на всех присутствующих, что ноты и стихи немедленно издали тиражом 6 тыс. экземпляров. Известно, что в 1890 г. появились переводы «Интернационала» на испанский язык, в 1899 г. – на норвежский, в 1901 г. – на английский и итальянский, в 1902 г. – на русский, немецкий, шведский и т. д.[1054] Надо отметить, что переводы стихов Э. Потье 1887 г. в различных странах не всегда соответствуют французскому тексту, в том числе русский текст. Русский текст «Интернационала» написал в 1902 г. поэт А. Я. Коц. Еще в 1899 г. он, бывший горный мастер из Донбасса, присутствовал, находясь в эмиграции, на Первом генеральном конгрессе французских социалистов. Исполнение «Интернационала», возникшее при звуках этой необыкновенной, воодушевляющей вплоть до экзальтации мелодии, так потрясло молодого русского эмигранта, что он решил сделать «Интернационал» достоянием борцов с российским самодержавием. Он не перевел несколько куплетов, принадлежавших Э. Потье, но в Россию проникла музыка, завораживающая миллионы, которая в значительной степени способствовала принятию и усвоению слов песни.
Некоторые современные авторы, не принимая во внимание эпоху и обстоятельства написания текста «Интернационала», отмечают его агрессивный характер, считая, что «его мрачное содержание полно угроз, призывов к насилию, к захвату чужого достояния»[1055]. В нем видится даже символ языческой веры («Никто не даст нам избавленья – ни Бог, ни царь и ни герой»). Однако никто не мог раскритиковать музыку «пролетарского гимна», как стали вскоре называть творение П. Дежейтера. Музыка «Интернационала» оценивалась как «торжественная и величественная». «Хорально-аккордовый склад фактуры отсылал к церковным истокам. Несмотря на антицерковную направленность гимна, авторы “Интернационала” создали гимн все же в традициях церковного песнопения»[1056].
С русским переводом «Интернационал» быстро превратился в России в агитационное средство. Социал-демократы печатали текст «Интернационала» и даже его отдельные фразы в листовках и прокламациях, не говоря уже о публикации стихов в революционных газетах, в специальных сборниках революционных песен. Можно сказать, что «Интернационал» с начала XX в. соперничал «по революционности» с «Марсельезой».
Вопреки существующему до недавних пор в отечественной историографии мнению о том, что «Интернационал» использовался лишь в большевистской агитации[1057], в настоящее время аргументированно доказано и другое мнение: в 1917 г. большевики не были монополистами в его «внедрении» в России.
«Интернационал» публиковался в песенниках, выпускавшихся издательствами разной политической ориентации – большевиками, меньшевиками, социалистами-революционерами, печатью Советов и войсковых комитетов, а также беспартийными издательствами, преследовавшими коммерческие цели[1058]. Однако, несмотря на то что «Марсельеза» с февраля 1917 г. у разных слоев населения пользовалась репутацией революционного гимна, «Интернационал» все сильнее соперничал с ней, а большевики явно отдали предпочтение ему как своему партийному гимну, о чем говорит завершение пением «Интернационала» Апрельской конференции и VI съезда большевиков, а также съездов местных Советов (например, Иваново-Вознесенска).
Октябрь 1917 г. не принес окончательной победы «Интернационалу» как музыкальному символу над «Марсельезой», которая воспринималась русским обществом в качестве неотъемлемого атрибута предстоящего Учредительного собрания.
Тем не менее 5 января 1918 г. в момент его открытия в Таврическом дворце и большевики, и эсеры дружно запели именно «Интернационал». Один из присутствовавших на нем эсеров впоследствии вспоминал: «Этот гимн для многих эсеров… был такой же заветной боевой песнью, как и для большевиков. Не помня себя, я вскочил и запел с ними… Это была величественная картина, когда все Учредительное собрание в целом, без различия фракций единодушно пело боевой гимн революционных социалистов»[1059]. А на III съезде Советов, состоявшемся вскоре, снова звучали и «Марсельеза», и «Интернационал», затем «Марсельеза» постепенно уходит как символ «буржуазной» революции, а символом «пролетарской» окончательно становится «Интернационал».
Таким образом, выбор музыкального символа пролетарского государства произошел не сразу, в одночасье, а постепенно, как и оформление другой атрибутики, путем заимствования «нужного» из предшествующих революционных знаков и эмблем. Государственная символика Советской страны складывалась в течение трех-четырех лет. В 1923 г. впервые не только в нашей стране, но и вообще в мире, была издана брошюра, посвященная «Интернационалу»: М. Арик. «Международный пролетарский гимн “Интернационал”. Его происхождение, история и толкование»[1060].
С образованием в 1922 г. Советского Союза слова «Интернационала» переводятся почти на все языки народов (даже ранее бесписьменных) Страны Советов. После переезда правительства социалистического государства в Москву «Интернационал» зазвучал в курантах Спасской башни Кремля – сначала попеременно с революционным «Похоронным маршем», а затем был оставлен как единственная мелодия главной песни Страны Советов; вплоть до 1943 г. «Интернационалом» (музыкой и пением) сопровождались в 20-30-е гг. все государственные мероприятия, а также церемонии с присутствием государственных деятелей всевозможных рангов. Так, в 1919 г. по прибытии К. Е. Ворошилова в штаб батьки Махно оркестр махновцев заиграл «Интернационал»[1061], а по воспоминаниям князя С. Е. Трубецкого, посаженного большевиками в Таганскую тюрьму, куда на один из праздников приехал министр юстиции Д. И. Курский, все заключенные, а это были в основном уголовники, причем часть из них сидела в камерах смертников, пели («общее пение») «Интернационал» перед речью советского министра и после нее[1062].
Хотя «Интернационал» не имел «государственных приоритетов», характеризующих в той или иной степени определенную государственность, деяния государства и правителя, их прославление, т. е. имел внегосударственный, классовый характер, он был созвучен интернационалистским идеям советского правительства, которые принимались и народом. Не случайно с таким воодушевлением был воспринят приезд в СССР в 1928 г. автора музыки «Интернационала» П. Дежейтера. «Это апофеоз моей жизни», – говорил старый французский коммунист, стоя на трибуне Мавзолея рядом с участниками VI Конгресса Коминтерна, а перед ним проходили под звуки «Интернационала» тысячи советских трудящихся