вать что-то новое. Великие основатели религий до него все были правы. Моисей, Зороастр, Будда, Иисус Христос — все они были подлинными пророками, но только ему было предначертано прояснить и увенчать их неправильно понятое учение. Делал он это, используя зороастрийские символы. Он объяснял сложности и противоречия жизни конфликтом света и тьмы. Ормазд был Бог, а Ариман — Сатана. О его идеях про то, как был создан человек, как он пал из света во тьму, как он будет освобожден из-под власти тьмы, и о той роли, которая Иисусу была отведена в этой необычной смеси религий — мы не сможем рассказать здесь, даже если бы это было в наших силах. Наш интерес к этой доктрине — исторический, а не богословский.
С исторической же точки зрения чрезвычайно интересен тот факт, что Мани не только исходил весь Иран, проповедуя свое новое и, как он считал, окончательное учение. Он побывал также в Туркестане, в Индии и, перейдя через горные перевалы, — в Китае. Следует обратить внимание на эту свободу передвижения и потому, что Туркестан, как мы видим, больше не был страной свирепых кочевников. Теперь это была страна, в которой процветали города и люди обладали образованием и досугом, достаточным для богословских диспутов.
Идеи Мани чрезвычайно быстро распространялись на Восток и на Запад, став питательной почвой для ересей по всему христианскому миру почти на целое тысячелетие.
Где-то около 270 г. Мани вернулся в Ктесифон и многих обратил в персидской столице в свою веру. Это навлекло на него гнев государственной религии и жречества. В 273 г. правящий монарх приказал распять его. С его тела, неизвестно зачем, содрали кожу, и начались неистовые преследования приверженцев новой религии. Тем не менее манихейство сохраняло на протяжении нескольких веков свое положение в Персии наряду с несторианским христианством и ортодоксальным зороастризмом (маздаизмом).
Совершенно очевидно, что в V и VI столетиях н. э. не только Персия, но и весь регион нынешнего Туркестана и Афганистана был значительно цивилизованнее Франции и Англии того же времени. Покров неизвестности над историей этих регионов был приподнят в начале нашего века; была открыта очень значительная литература, написанная не только на языках тюркской группы, но и на согдийском и еще на одном из арийских языков. Эти рукописи, дошедшие до наших дней, датируют временем, начиная с VII в. Их алфавит — адаптированный вариант арамейского, принесенного манихейскими миссионерами. Многие из открытых манускриптов — лоскуты пергамента, которые еще совсем недавно вставляли в оконные проемы вместо стекла, написаны в изящном стиле и не уступают любому манускрипту, вышедшему из-под руки бенедиктинского монаха-переписчика. Среди обширной манихейской литературы во множестве встречаются переводы из Священного Письма христиан, а также буддийские тексты. Многое из этого материала еще ожидает своего изучения.
Эта область Центральной Азии оставалась все еще преимущественно арийской по речи и культуре, а ее искусство тяготело к индийским и персидским образцам. Все это говорит о том, что эти века, в которые Европа оказалась отброшенной назад, были временем сравнительного прогресса Центральной Азии к востоку от Китая.
Из-за благоприятных климатических изменений азиатская цивилизация в то время переживала период развития и утонченности. В Берлине можно видеть коллекцию фресок из Туркестана того периода, на которых изображены костюмы и утварь, предвосхищающие самым удивительным образом одежду и утварь Франции и Германии XIII в. (то есть шести столетий спустя). Также на этих картинах можно увидеть знакомые фигурку и символы королей, королев и валетов из карточной колоды. Культурная жизнь этого региона в VI–VII вв. сравнима с расцветом европейского средневековья. На сценах, представленных на этих картинах, светловолосые и темноволосые люди соседствуют с множеством рыжеволосых, что говорит о межрасовом смешении.
Западная миграция к северу от Каспия гуннских народов, которых теперь называли татарами и тюрками, все еще продолжалась в VI в., но теперь ее следует воспринимать скорее как отток избыточного населения, чем переселение целых народов. Мир от Дуная до китайских границ был по-прежнему преимущественно кочевым, и города, большие и малые, вырастали лишь на основных торговых путях.
Мы уже упоминали о том, как юэчжи переселились в Индию, подобно индоскифам (индопарфянам) во II столетии. Остатки этих юэчжей кочевали в Центральной Азии, становясь все более многочисленными в степях Туркестана. Теперь их знали как эфталитов, или белых гуннов. После того как они три века оставались постоянной угрозой для персов, эфталиты начади вторгаться в Индию по следам своих сородичей — примерно в 470 г., менее чем через четверть столетия после смерти Аттилы. Они не мигрировали в Индию, а лишь совершали периодические набеги, оставляя после себя разграбленные города и села, и возвращались с добычей в свою степную родину. Так и гунны, обосновавшись на просторной Дунайской равнине, опустошали оттуда Европу.
На Индию этих семи столетий, которые мы сейчас рассматриваем, огромное влияние оказали вторжения юэчжей и индо-скифов, которые, как мы уже говорили, стерли последние следы греческого правления, а также эфталитов. До индоскифов еще одна волна снявшихся со своих мест кочевников, саков, нахлынула на Индию. Таким образом, Индия пережила три волны варварских вторжений: в I в. до н. э., в начале II в. н. э. и около 470 г. Но только второе из этих вторжений представляло собой постоянное завоевание и заселение захваченных земель. Индоскифы осели возле северо-западной границы и дали начало Кушанской династии, которая правила большей частью Северной Индии, вплоть до Бенареса на востоке.
Наиболее заметным среди кушанских монархов был Канишка (датировка неизвестна, вероятно, начало II в.), который присоединил к Северной Индии Кашгар, Яркенд и Хотан. Как и Ашока, Канишка был ревностным буддистом и одним из величайших покровителей буддизма. Канишка способствовал распространению буддизма, и Кушанская империя на севере Индии, должно быть, привела Индию к более тесным и частым контактам с Китаем и Тибетом.
О последующих дроблениях и слияниях государств в Индии сложно рассказать в нескольких словах. Временами Индия походила на лоскутное одеяло, распадаясь на множество мелких владений. А иногда империи, подобные империи Гуптов, распространялись на значительные территории. Империя Гуптов достигла расцвета в IV–VI вв., под ее покровительством возник современный индуизм. Этот период отмечен также значительной литературной активностью. Но все это мало сказывалось на повседневной жизни индийских народов. Брахманизм уживался с буддизмом, две религии процветали бок о бок. Основная масса населения жила тогда во многом, как и сейчас: одевались, возделывали землю и строили дома почти так же, как и в наши дни.
Вторжение эфталитов запомнилось не столько своими долговременными последствиями, сколько жестокостями, которые они совершали. Эти эфталиты очень напоминали гуннов Аттилы в своем варварстве. Они просто разоряли и грабили и не создали ничего, подобного Кушанской монархии. Их вожди после набегов возвращались на свои стойбища в Западном Туркестане. Михиракулу, их наиболее заметного предводителя, даже называли Аттилой Индии. Одно из его любимых развлечений, как говорит предание, было не из дешевых — он приказывал сбрасывать с кручи слонов, чтобы наблюдать затем за их мучениями. Эти зверства довели его данников — индийских князей до восстания, и Михиракула был изгнан из Индии (528).
Но конец набегам эфталитов в Индию положили не индийцы, а тюрки, которых поддержали персы. Они разорили главное становище эфталитов на реке Оке (Амударья) в 565 г., и после этого разгрома эфталиты полностью и очень быстро растворились в окружающем населении, как и европейские гунны после смерти Аттилы столетием раньше. Кочевники без своих пастбищ должны рассеяться, иначе и быть не может.
Мы не сможем проследить здесь, как выглядело развитие индийского искусства от дней Александра до пришествия ислама. Эллинистическое влияние на индийскую скульптуру и архитектуру было значительным, мастера, и в особенности художники, постоянно перемещались между Персией, Центральной Азией и Индией. Буддийскому искусству присущи заметные эллинистические черты, и когда во II и последующих столетиях нашей эры буддизм, как мы уже говорили, распространялся в Китае, изящество и неповторимые особенности греческой скульптуры сказались и на китайских изображениях Будды, и на китайском религиозном искусстве в целом. Но индийский климат оказался прямо-таки губительным для произведений искусства, оказавшихся в забвении, — династии, теперь почти совершенно забытые, жили прекрасной и утонченной жизнью, но мало что дошло до нас от всей их красоты.
Один из совершенно завораживающих памятников того времени, который дошел до нас, — пещерная живопись Аджанты недалеко от Хайдарабада. Со II по VII вв. н. э. там находился буддийский монастырь, с величественными залами и галереями, вырубленными прямо в скалах. За этот период, главным образом в V и VI вв., эти пещеры были украшены фресками, созданными на пожертвования монархов и состоятельных людей несколькими умелыми художниками.
Сегодня мы с изумлением взираем на эти свидетельства, настолько красноречиво они передают пышную, блистательную и чувственную жизнь при дворе, которая в противном случае совершенно бы стерлась из памяти людей. О том, что именно изображено на многих из них, в наши дни нет однозначного мнения. На одних представлены сцены из жизни Будды и преданий, связанных с ним. Другие, похоже, посвящены богу Индре, а на некоторых просто показана повседневная жизнь при дворе индийских правителей. Одна сцена, как считают, изображает прием послов от Хосрова II. Эти пещеры посетил во времена Мухаммеда Сюань-Цзан, китайский путешественник, о котором мы подробнее поговорим чуть позже.
Эти семь столетий, которые увидели начало и конец императоров в Риме и полный распад и перестройку общественной, экономической, политической и религиозной жизни Западной Европы, были также свидетелями глубоких перемен в китайском мире. Слишком часто китайские, японские и европейские историки высказывают предположение, что династия Хань, с которой начинается этот период в истории Китая, и династия Тан, которая его завершает, были образованиями одного типа, контролировавшими одну и ту же империю, и что четыре столетия между концом династии Хань (220) и началом периода Тан (618) были столетиями скорее волнений и беспорядка, чем существенных перемен. Введенные в заблуждение тем фактом, что в конце, как и в начале этих четырех столетий, Китай занимал примерно то же самое положение в Азии и был все тем же узнаваемым Китаем, с единой культурой, письменностью, общественными представлениями, ученые упускают существенные разрывы и реконструкции, которые произошли в этот период и которые являют собой параллели с европейским опытом в истории Китая.