, как и моим собственным corpus mortuгm[2].
– Я не понимаю, что вы имеете в виду, – ответил Вентворт, – но если вы говорите о самоубийстве, то можете поблагодарить меня за спасение вашей жизни или, по крайней мере, за то, что я выбросил эту мысль из головы. Ибо я осмелюсь сказать, что, как и тысячи других, вы бы немного отложили представление, когда пришло время поднимать занавес.
– Нет, я бы не стал, – упрямо сказал я.
– Да, вы бы так и сделали, – сказал Вентворт. – Те немногие из нас, кто остался бы, все были бы могильщиками в этой стране, если бы каждый человек, намеревающийся покончить с собой, делал это. Итак, куда же вы направитесь? Что вы скажете о поездке в Кизил-Арват посмотреть на железную дорогу, о которой вы так много говорили?
Кизил-Арват, как читатель знает или должен знать, является первой станцией на большой железной дороге, которую русские строят от Михайловска, на берегу Каспийского моря, до… ну, я полагаю, в конечном итоге до Индии. В то время я очень интересовался этим предметом, и из всех мест в мире это было, пожалуй, то место, которое мне хотелось посетить больше всего.
– Хорошо, – сказал я. – заводите поезд.
– Да будет казнен поезд! – сказал Вентворт. – Я хотел бы, чтобы вы поняли, что такие неуклюжие вещи, как поезда, исчезнут. А теперь надень свое пальто и сядь на этот стул. Вот так. А теперь слушайте, – тут он посмотрел на книгу, которую принес с собой. – Кизил-Арват – это просто, – он произвел какие-то подсчеты и объявил количество миль до Кизил-Арвата. – У вас есть с собой два носовых платка? Ну, вот, капните три капли на один и положите на голову вот так, – тут он накрыл мне голову платком, – и десять капель на другой носовой платок и прижмите его к брюкам и пиджаку таким образом.
Тут он прижал другой платок к моим ногам, как будто мыл меня шампунем.
– Положите эту бутылку к себе в карман. Смотри, не потеряйте её. – он положил бутылку мне в карман. – А теперь не задерживайтесь там надолго. Имейте в виду, я буду ждать здесь, пока вы не вернетесь. Три капли на носовой платок у вас на голове, десять капель на ноги и пальто, таким же образом.
Он все еще словно мыл меня шампунем, но картина изменилась.
Я сидел на камне у обочины дороги. Насколько я могу вспомнить, а я помню обстоятельства достаточно отчетливо, поскольку у меня не было приступов сонливости и в моем сознании не было никаких пробелов, вот что произошло. Вентворт все еще натирал меня и внезапно, без каких-либо изменений, которые я мог бы заметить в своем сознании, я оказался сидящим на обочине дороги. В качестве еще одного примера того, как ум, окруженный страшащими его обстоятельствами, занят тривиальными вещами, я могу упомянуть, что некоторое время я размышлял о том, как мне удалось зайти так далеко, ничего не зная о времени, прошедшем за время моего путешествия. Вентворт все еще тер меня, а я уже был на открытой местности и сидел на обочине дороги.
И вдруг все это обрушилось на меня. Я находился растерянным, опустошенным, нищийм в дикой, чужой, враждебной стране, где у меня не было возможности объяснить свое появление и где я знал, что мое присутствие будет воспринято как шпионские действия.
– Верните меня обратно! Верните меня обратно! – чуть не закричал я вслух, вскакивая со своего места. Я лихорадочно шарил по карманам в поисках Телепорона.
– Куда он его положил? – спросил я.
Я чуть не вскрикнул, выворачивая карман за карманом, но так и не найдя бутылку.
– О, я точно сплю! – воскликнул я, когда обнаружил, что от Телепорона нет и следа.
На минуту или две эта мысль принесла мне утешение. Должно быть, я сплю. Я проснусь, когда миссис Джексон (моя домработница) постучит в мою дверь, и все это окажется простым кошмар. И вот я снова сел и стал ждать, пока не проснусь, надеясь, молясь и веря, что это всего лишь сон. Однако свежий, резкий ночной воздух быстро убедил меня, что я не сплю в своей постели или в какой-либо еще, а что я точно бодрствую и сижу на камне у проселочной дороги. Кроме того, я начал размышлять о том, что в моих ощущениях и мыслях было слишком много постоянства и непрерывности для сна. Затем я убедился в том, что не сплю и что все это было лишь частью ужасной реальности, которая в последнее время окружала меня.
Я не спал и был один в незнакомой стране, и у меня не было другого способа вернуться в единственное место, где меня могли знать и доверяли, и найти приют или покой, кроме как на собственных ногах. Здесь у меня не было друзей и, практически, ни гроша в кармане. Я не мог назвать ни одного человека, который сказал бы, что мне можно доверить хоть шиллинг. Я не мог дать нормального ответа о том, как я туда попал. Как мне можно было вернуться? Все это промелькнуло у меня в голове сразу и с такой четкостью, что я содрогаюсь по сей день. В воображении дорога, казалось, тянулась через Уральские горы, через степи России к Балтике. И даже с берегов Балтики, как мне было вернуться домой? В тот момент вся Англия казалась мне родным домом. Я уже чувствовал такую усталость, как будто прошел пешком всю длину этого огромного и унылого путешествия. Луна на минуту выглянула из-за облаков, которые быстро плыли по небу, и примерно в двадцати ярдах дальше по дороге, на другой стороне, я заметил что-то, похожее на указатель. Я поспешил к тому месту. Представьте себе мой ужас, когда на большой белой доске, примерно в четырех футах над моей головой, я увидел напечатанное четкими черными буквами:
"КИЗИЛ-АРВАТ, 12 ВЕРСТ."
Сомнений быть не могло. Указатель был таким же подлинным, как земля, по которой я ступал, и там, примерно в четырех футах надо мной, находились роковые слова: "Кизил-Арват, 12 верст". Я был слишком шокирован, чтобы рассуждать, поэтому продолжал механически повторять про себя: "Кизил-Арват, 12 верст; Кизил-Арват, 12 верст".
Пока я стоял, оцепенев от ужаса, перед этим столбом, я вдруг услышал стук лошадиных копыт и, посмотрев вдоль дороги, увидел трех или четырех всадников и что-то еще на колесах, быстро приближающихся ко мне.
Инстинктивно я спрятался за куст, чтобы дать им проехать мимо, надеясь, что меня не заметят. Когда они приблизились, я увидел, что отряд состоял из трех казаков и человека, управлявшего дрожками.
Кавалькада почти миновала меня, и я начал чувствовать себя более спокойно, ибо мне было не по силам лицезреть два ужаса одновременно, что, если бы казаки прошли дальше, я, вероятно, на минуту или две почувствовал бы себя вполне довольным, забыв обо всех других своих неприятностях. Однако, когда последний всадник проехал мимо, он громко крикнул и придержал своего коня. Результатом было то, что остальная кавалькада остановилась и, указывая саблей туда, где я был, последний всадник что-то громко сказал и, казалось, поманил меня из моего укрытия. Я присел на корточки за кустами. Между участниками группы произошли короткие переговоры, а затем человек в дрожках выскочил из них и, направив пистолет на то место, где я стоял, что-то сказал громким, властным тоном. Что он сказал, я не мог понять, но около двух лет назад я был в турне по самой России, и, хотя я не мог понять ни слова из того, что он сказал, я достаточно разбирался в русском языке, чтобы понять, что он говорил по-русски. Однако его поведение дало мне очень хорошее представление о смысле его слов и его очевидных приказах, и поэтому я вышел из своего укрытия. Он снова что-то сказал по-русски, когда я вышел на шоссе. Что он сказал, я не знаю. Но я ответил наугад и от всего своего сердца:
– Сэр, я англичанин, который оказался здесь в силу весьма экстраординарных обстоятельств.
– Англичанин! – сказал офицер, ибо таковым он, по-видимому, и был, опуская при этом револьвер. – Тогда как вы сюда попали и для чего прятались за этой изгородью?
У меня часто бывали случаи, как в России, так и в Англии, отмечать удивительную легкость, с которой русские усваивают и используют идиоматические выражения нашего языка, и, несмотря на все мои хлопоты, я не мог не обратить внимания на фразу "прятались за той изгородью", свидетельствующую об очень глубоком знании разговорного английского языка для иностранца. Это был высокий мужчина с густыми черными усами, одетый, насколько я мог разглядеть, в ольстер, который, как показалось, был сделан из меха.
– Я был в Лондоне несколько минут назад, – ответил я, – и мой друг сделал кое-что, что привело меня сюда.
Я заговорил под влиянием момента, но едва успел произнести эти слова, как пожалел о том, что высказался так опрометчиво. Солдат, который заметил меня и в который, как я понял по его одежде и внешнему виду, тоже был офицер, разразился громким смехом и сказал издевательски, но на гораздо менее совершенном английском, чем тот, на котором говорил другой офицер:
– Спасибо, друг мой, но я думаю, что вы скоро поймете, что мы умеем шутить не хуже вас!
Затем, повернувшись к другому офицеру, он сказал что-то по-русски, на что офицер в мехах согласился и попросил меня сесть на дрожки. Я так и сделал, и мы пустились бодрой рысью, причем младший офицер, ехал позади и, казалось, внимательно следил за моими движениями.
Я как можно дольше сохранял надежду, что, в конце концов, мне это только снится, но теперь было совершенно ясно, что я не сплю, и я горько проклинал свою глупость, что позволил Вентворту так экспериментировать надо мной.
По мере того, как мы стремительно неслись, я видел в редких проблесках лунного света, ведь по небу неслись тяжелые массы облаков, что мы проезжаем по открытой местности, очень похожей на те описания, которые я читал о стране вокруг Кизил-Арвата. В каком направлении мы ехали, на восток или на запад, на север или на юг, я, конечно, не имел ни малейшего представления.
Не знаю, сколько мы ехали, думаю, не более четверти часа или двадцати минут, когда остановились перед низким одноэтажным домом, перед которым вышагивали два часовых. На звук нашего прибытия вышел высокий мужчина с седыми волосами и усами. На нем была генеральская фуражка с кокардой и шпага, у него было острое, решительное лицо и очень властная осанка. Он холодно пожал руки двум офицерам, сопровождавшим меня, и, указав на меня, задал какой-то вопрос. Я, конечно, не мог понять смысла ни вопроса, ни ответа. Но я прекрасно понял, что они говорили по-русски, и, судя по их жестам и выражению лица, рассказ обо мне вызвал неудовольствие. После того, как они поговорили минуту или две вместе, генерал, а я потом узнал, что это был именно он, вошел в дом с офицером, который ехал позади меня, а офицер в мехах подошел ко мне, я неподвижно сидел на дрожках, и отрывисто сказал: