– Я так и сказал. – ответил я.
– Ну, это самая необычная вещь, о которой я когда-либо слышал, – сказал капитан Омаров. – Здравомыслящий человек на пороге смерти клянется в абсурдной лжи!
Он достал из кармана бутылку и показал ее другому офицеру, которого, казалось, очень забавляло представление, которое он ему давал.
– Мне самому не хочется этого делать, – сказал он, – но мой друг говорит, что мы можем позволить вам исполнить вашу прихоть. Что же нам делать?
Я сел и дал указания. Повторился тот же процесс, который я уже описывал. Это продолжалось уже некоторое время, но поскольку я не чувствовал никакого эффекта, а капитан Омаров в весьма нелицеприятных выражениях говорил мне, что это все наваждение и что их больше не будут дурачить, я начал ужасно бояться, что с Телепороном что-то случилось. Вдруг и офицеры, и солдаты издали громкие крики ужаса, и, когда эти крики зазвенели у меня в ушах, картина перед глазами снова изменилась. Я сидел на лестнице старинного замка или крепости. Так я решил по ширине лестницы, тяжелым перилам по бокам и высоким мрачным стенам вокруг. Было еще темно, за исключением легкого полумрака, который подсказал мне, что сейчас либо очень раннее утро, либо очень поздний вечер. Все это я воспринял с первого взгляда. Я точно не спал, неужели я сошел с ума? Неужели мне суждено было вернуть этот проклятый Телепорон невероятным способом, и снова оказаться в еще более ужасном окружении? Неужели меня никогда не выпустят из таинственного лабиринта ужасов, в который я забрел? Но я не был сумасшедшим, или, по крайней мере, если и был, то эта лестница и эта массивная стена, о которую я бил кулаком, не были простым порождением моего воображения. Была ли это лестница сумасшедшего дома, и не заблудился ли я из своей камеры? Или это был какой-то барак, или крепость, или замок в России, или Германии, или еще черт знает где? И как я должен был объяснить свое присутствие здесь?
Все эти мысли приходили мне в голову не последовательно, а одновременно, когда я, полный ужаса, начал пробираться по тяжелой лестнице, которая становилась все более могилоподобной по мере моего спуска. Я ступал как можно тише, чтобы не шуметь, и все же сомневался, не лучше ли было бы идти смелее, когда я попал в выложенный камнем проход и почувствовал ночной воздух. Слава богу, в конце прохода не было двери, и я как можно быстрее вышел в ночь. Но что это было? Я огляделся. Наверное, мне понадобилась целая минута, чтобы осознать открывшуюся передо мной картину. Это была улица Кингс-Бенч, и очень темное, ветреное утро! Я знал, что сейчас утро, а не вечер, так как фонари были погашены, и на площади никого не было. Делая по три шага за раз, я бросился вверх по лестнице. Я был не в том настроении, чтобы принимать что-то на веру, поэтому, когда я добрался до своей двери, я попытался прочитать свое имя, написанное над ней. Однако было еще слишком темно, чтобы я мог расшифровать символы. На мгновение я повозился с ключом в замке и задрожал, когда дверь открылась, боясь, что все вокруг исчезнет, когда я войду. Однако этого не произошло. Я на ощупь добрался до каминной полки, где обычно лежали спички. Достав их, я зажег свет и зажег газ. Да, это была старая знакомая комната, и все в ней было так, как я ее оставил. Я сел с чувством облегчения, которое на самом деле было чувством самого изысканного восторга, пока меня не осенила мысль: "Хорошо, сегодня эти вещи твои, но что будет завтра?" Перспектива была ужасной. Однако, по порядку. Несколько минут назад я отдал бы весь мир, чтобы быть здесь, а теперь, когда мое желание осуществилось, я был бы доволен сегодняшним днем. Кроме того, как сказал Худ: "Мысль с радостью отлетает назад от долга, который до завтра не надо возвращать."
Я очень устал, поэтому пошел в спальню и, поспешно скинув с себя одежду, прыгнул в постель и заснул, обнимая простыни при мысли о своих приключениях.
Вскоре меня разбудил стук в дверь моей спальни,
– Кто там? – спросил я.
– Это я, сэр, – ответил хорошо знакомый голос миссис Джексон, по которому я так тосковал накануне вечером. – Вас хочет видеть один джентльмен, сэр.
– О! Это всего лишь я, сказал Вентворт!
И, без всяких церемоний, он вошел в мою спальню, сказав при этом:
– Боже правый! Чем вы занимались прошлой ночью? Я ждал вас, пока меня не выгнали из ресторана в половине двенадцатого.
– Я был в ужасе, боясь, как бы что-нибудь не пошло не так. Где Телепорон? Он с вами? Он в безопасности?
Он говорил совершенно серьезно и действовал безупречно, если это было действие. Я внезапно пришел к выводу, что все это в той или иной степени должно быть розыгрышем, поэтому я пристально смотрел на него в течение мгновения, а затем сказал:
– Мистер Вентворт, я не сомневаюсь, что вы считаете себя очень остроумным. Но, учитывая мое положение, я считаю, что вы просто злоупотребили доверием, которое я оказал вам как джентльмену и другу, чтобы совершить очень презренную и подлую шутку – я полагаю, вы бы назвали ее так видя, как я возмущен.
Он посмотрел на меня с таким выражением лица, на котором я не мог прочесть ничего, кроме полного изумления.
– Я встретил вас вчера вечером. Вы сказали мне, что разорились. Когда я узнал, что у вас осталась мебель, с помощью которой вы могли бы выручить более ста фунтов, я сказал, что все ваши деньги в безопасности. Я прав?
– Да.
– Тогда, дав честное слово, я имел в виду то, что сказал.
Я не претендую на то, чтобы читать мысли, но по его лицу я понял, что он говорит серьезно.
– Теперь позвольте спросить вас, – продолжал он, – у вас остался Телепорон?
– Нет, – сказал я.
Я собирался добавить что-то не очень комплиментарное о Телепороне, но он продолжил, не обращая на меня внимания.
– Это плохо. Но послушай. Если я сыграл с вами такую бессмысленную и подлую шутку, как вы, похоже, предполагаете, то действительно жалкий негодяй. Больше я ничего не могу сказать. А теперь расскажите мне в нескольких словах, что с вами случилось.
Я был уверен, что он не стал бы так говорить, если бы не говорил правду, поэтому я очень кратко пересказал обстоятельства, с которыми читатель уже знаком. Он внимательно слушал и, когда я закончил, сказал.
– Эти проклятые русские! Возможно, они придут сюда за нами. Какой же я был дурак, что позволил вам туда отправиться! Однако есть одна хорошая вещь – они не смогут проанализировать Телепорон. Вопрос в том, сможем ли мы его восстановить. Тут есть одна сложность. Впрочем, неважно, давайте надеяться на лучшее. Случившегося достаточно для одного дня. Теперь, мой дорогой друг, вы должны стать сообразительным. У вас было всего пара шиллингов, когда я оставил вас вчера вечером. Вам нужно немного денег, чтобы идти дальше. Сегодня утром я обналичил чек у своего хозяина. Пяти фунтов вам хватит на сегодня?
Это было субботнее утро, и как только Вентворт заговорил о деньгах, мне пришло в голову, что если я не заложу кое-что из своей одежды или не продам книги, чего я очень не хотел делать, то у меня не хватит денег даже на то, чтобы заплатить миссис Джексон или прачке. Всеобщая распродажа и чистка – это одно, но добыть несколько фунтов другим способом противоречило моей натуре. Поэтому я был обязан Вентворту за пять фунтов, которые он положил на мой туалетный столик, больше, чем за столько же сотен за несколько дней до этого.
– А теперь, мой мальчик, – продолжал он, – вы должны быть на ногах. Вы должны превратить содержимое этих комнат в наличные, прежде чем Браун и Джонс смогут наложить на них арест. Вы должны сделать это до того, как они вручат вам повестку, потому что я не уверен, что в Лондоне они не могут наложить арест после вручения судебного приказа. Там снаружи письмо. Принести его вам? В любом случае, они не могут вручить судебный приказ по почте.
Он принес письмо. По почерку и конверту я сразу понял, что оно от господ Брауна и Джонса. Я знаю человека, который несколько недель носил письмо в кармане нераспечатанным, потому что боялся взглянуть на него. Когда он наконец открыл его, в нем оказалось всего лишь приглашение на обед – совсем не то, чего он ожидал. Если бы Вентворта не было рядом, я очень сомневаюсь, что открыл бы письмо в течение какого-то времени, поскольку я довольно нервничал из-за того, как был бы выражен его весьма неприятный смысл. Однако я не хотел показаться испуганным перед Вентвортом, поэтому вскрыл конверт с напускной небрежностью. Письмо было написано обычным канцелярским почерком, но было несколько длиннее, чем обычно.
"Коптхолл Корт, Е.К.: ноябрь -, 188-.
Дорогой сэр,
Нам очень жаль, что Вы не вернулись в наш офис сегодня вечером, как обещали. Но мы не сомневаемся, что вы уже знаете…"
До сих пор я читал отчетливо видя строки, но тут они поплыли передо мной.
– О Вентворт! – воскликнул я. – Ради Бога, неужели это не обман?
– Какой обман? – сказал Вентворт.
Но я продолжал читать, не отвечая ему – "…новости из вечерних газет. Об этом стало известно в "Хаусе" за несколько минут до того, как мистер Браун вернулся после того, как покинул вас, и вследствие этого акции поднялись на 8 процентов. За таким ростом, вероятно, последует реакция, и поскольку у нас был ваш приказ о продаже, мистер Браун счел благоразумным закрыться, тем более что он мог сделать это с большой прибылью. Мы просим приложить ваш счет с кредитным остатком в размере 10 261 фунтов 12 шиллингов и 6 пенсов. Мы можем добавить, что лучшие цены не сохранились при закрытии, и что в нерабочее время дела велись так низко, как…
Остаемся вашими верными партнерами, дорогой сэр,
"БРАУН И ДЖОНС".
– Миссис Джексон!
– Да, сэр.
– Принесите мне газету.
– Что все это значит? – спросил Вентворт.
– Черт возьми! – воскликнул я, бросая ему письмо, ибо теперь я был уверен, что Вентворт не так уж невинен, как кажется. Только когда новость подтвердилась в газете, я убедился, что это правда. Полагаю, читатель ожидает, что я была в восторге от радости. Что ж, я конечно был очень счастлив – груз с души был снят. На мгновение я почувствовал восторг, но теперь мой разум двигался гораздо быстрее, чем раньше. Я был очень счастлив, но, в конце концов, то, что произошло, было только тем, что я ожидал, тем, на что я, так сказать, играл, и, вероятно, будет дальнейший рост. Если бы Браун и Джонс не были так поспешны, если бы они, скажем, продали половину акций, я мог бы добиться большего. Пока эти мысли проносились у меня в голове, Вентворт внимательно читал письмо. Когда он закончил очень методичное изучение письма, он серьезно посмотрел на меня и сказал: