"Отелло" компании Бута-Барретта? Это, как вы понимаете, – добавил он мне, – точное фонографическое воспроизведение пьесы в том виде, в котором она была поставлена труппой.
По его указанию служащий снял футляр с фонографа и поставил его на прилавок. Спереди была имитация театра с опущенным занавесом. Когда я поднес передатчик к ушам, служащий коснулся пружины, и занавес поднялся, показав идеальное изображение сцены в начале спектакля. Одновременно началось действие пьесы, как будто изображенные на сцене люди разговаривали. Здесь не было и речи о том, чтобы упустить половину сказанного и угадать остальное. Ни одно слово, ни один слог, ни один шепот актеров не был упущен, и по ходу пьесы картинки менялись, показывая каждую важную перемену в поведении актеров. Конечно, фигуры, будучи картинками, не двигались, но их представление в стольких сменяющих друг друга позах создавало эффект движения и позволяло представить, что голоса, звучащие в моих ушах, действительно были их голосами. Я очень люблю драму, но количество усилий и физических неудобств, необходимых для того, чтобы стать свидетелем спектакля, сделали для меня это удовольствие нечастым. Другие могли бы со мной не согласиться, но я признаюсь, что ни одно из гениальных применений фонографа, которые я видел, не показалось мне столь достойным, как это.
Холедж оставил меня, чтобы сделать покупки, и по возвращении застал меня все еще заворожено сидящим.
– Пойдем, пойдем, – сказал он, смеясь, – у меня дома есть полное собрание Шекспира, и ты, если захочешь, будешь сидеть всю ночь, слушая пьесы. Но пойдемте, я хочу проводить вас наверх, прежде чем мы уйдем.
У него было несколько свертков. В одном, сказал он мне, был новый роман для его жены и несколько сказок для детей, – все, конечно, фонограммы. Кроме того, он купил незаменимую вещь для своего маленького мальчика.
– Нет такой категории людей, – сказал он, – чье бремя фонограф так облегчил, как родителям. Матерям больше не нужно до хрипоты рассказывать детям сказки в дождливые дни, чтобы уберечь их от проделок. Достаточно посадить самого задиристого мальчишку перед фонографом с какой-нибудь детской классикой, чтобы быть уверенным в его местонахождении и поведении, пока аппарат не перестанет работать, тогда можно поставить другой набор цилиндров и продолжить развлечение. Что касается малышей, то Патти[7] поет им на сон грядущий, а если они просыпаются ночью, она никогда не бывает слишком сонной, чтобы повторить это снова. Когда дети вырастают слишком большими, чтобы быть привязанными к переднику матери, они все равно остаются, благодаря незаменимой вещи, хотя и вне поля ее зрения, в пределах слышимости ее голоса. Какие бы поручения или наставления она ни хотела, чтобы они не забывали, какое бы время или обязанности она хотела, чтобы они обязательно помнили, она зависит от незаменимой вещи, чтобы напомнить им об этом.
На это я воскликнула.
– Все это очень хорошо для матерей, – сказал я, – но участь сироты должна казаться завидной мальчику, вынужденному носить при себе такой инструмент собственного порабощения. Если бы мальчики были такими, какими они были в мое время, скорость, с которой их незаменимые вещи безвозвратно терялись или ломались, была бы тревожной.
Холедж рассмеялся и признался, что тот, который он нес домой, был уже четвертым, который он купил для своего мальчика в течение месяца. Он согласился со мной, что трудно представить, как мальчик сможет расти в условиях такого жесткого контроля, но его жена, да и все дамы в целом, настаивали на том, что применение фонографа для управления семьей – величайшее изобретение века.
Тогда я задал вопрос, который неоднократно приходил мне в голову в тот день:
– Что стало с типографиями?
– Естественно, – ответил Холедж, – им пришлось нелегко. Однако некоторые категории книг все еще печатаются и, вероятно, будут печататься еще некоторое время, хотя чтение, как и письмо, становится все более редким делом.
– Вы хотите сказать, что в ваших школах не учат чтению и письму? – воскликнул я.
– О, да, их все еще преподают, но поскольку ученикам они мало нужны после окончания школы, да и вообще в школе, если уж на то пошло, так как все учебники фонографические, они обычно сохраняют полученные знания примерно так же долго, как выпускник колледжа свой греческий. Уже сейчас идет активное движение за то, чтобы полностью исключить чтение и письмо из школьного курса, но, вероятно, в настоящее время будет достигнут компромисс, заменив их стенографией или фонетической системой, основанной на прямой интерпретации звуковых волн. Это, конечно, единственный логичный метод визуальной интерпретации звука. Студентам и научным работникам, однако, всегда будет необходимо понимать, как читать печатную информацию, поскольку большая часть старой литературы, вероятно, никогда не будет переведена на фонографию.
– Но, – сказал я, – я заметил, что вы все еще используете печатные фразы, как надписи, названия и так далее.
– Так и есть, – ответил Холедж, – но фонографические заменители могут быть легко придуманы в этих случаях, и, несомненно, скоро их придется использовать в связи с растущим числом тех, кто не умеет читать.
– Правильно ли я вас понял, – спросил я, – что учебники в ваших школах даже фонографические?
– Конечно, – ответил Холедж. – наши дети учатся по фонографам, читают под фонографы и проходят экзамены по фонографам.
– Благослови меня Господь! – воскликнул я.
– Конечно, – ответил Холедж, – но удивляться тут нечему. Люди учатся и запоминают благодаря звуковым впечатлениям, а не зрительным, вот и все. Печатник, кстати, не единственный ремесленник, чье занятие уничтожила фонография. С тех пор как печать перестала использоваться, окулисты в своей массе отправились в богадельню. Зрение действительно было ужасно перегружено до появления фонографа, и теперь, когда чувство слуха начинает брать на себя свою долю работы, было бы странно, если бы не было заметно улучшение состояния глаз людей. Физиологи, кроме того, обещают нам не только улучшение зрения, но и общее улучшение физического состояния, особенно в отношении осанки, поскольку чтение, письмо и учеба больше не предполагают, как раньше, сидячего положения со скрученным позвоночником и ссутуленными плечами. Фонограф наконец-то позволил расширить сознание без судорог в теле.
– Поразительным признаком революции, произведенной всеобщим внедрением фонографа, – заметил я, – является то, что если раньше несчастье слепоты было тем недугом, который наиболее полно отрезал человека от мира книг, остававшегося открытым для глухих, то теперь ситуация изменилась в точности до наоборот.
– Да, – сказал Хэмэдж, – это, конечно, любопытный разворот, но не такой полный, как вы себе представляете. Ожидается, что благодаря новым усовершенствованиям в усилителе все, кроме глухих, смогут пользоваться фонографом, даже если он будет соединен, как в железнодорожных поездах, с общим телефонным проводом. Глухонемые, конечно, будут зависеть от печатных книг, подготовленных для их блага, как книги с рельефными буквами были для слепых.
Когда мы вошли в лифт, чтобы подняться на верхние этажи заведения, Холедж объяснил, что хочет, чтобы я увидел перед отъездом процесс фонографирования книг, который является современной заменой печати. Конечно, сказал он, фонограммы драматических произведений снимались в театрах во время представлений пьес, а фонограммы публичных выступлений и проповедей либо получались таким же образом, либо, если требовалась переработанная версия, оратор заново передавал свое обращение в улучшенном виде на фонограф, но большая масса публикаций фонографировалась профессиональными декламаторами, нанятыми крупными издательствами, одним из которых было это. Он был знаком с одним из таких декламаторов и проводил меня в его комнату.
Нам повезло, что он оказался свободен. По его словам, что-то сломалось в станке, и он бездельничал, пока его ремонтировали. Его рабочая комната была странного вида. По форме она напоминала внутреннюю часть довольно короткого яйца. Его место было на своего рода кафедре в середине маленького конца, а на противоположном конце, прямо перед ним, и на некотором расстоянии от середины чуть в стороны, были расположены ярусы фонографов. Это была его аудитория, но далеко не вся. Посредством телефонной связи он мог одновременно обращаться к другим скоплениям фонографов в других залах на любом расстоянии. Он рассказал, что в одном случае, когда спрос на популярную книгу был очень велик, он подсоединил сразу пять тысяч фонографов.
Я предположил, что если не говорить о типографиях, печатниках, переплетчиках и дорогостоящих машинах, то сравнительная прочность фонографов по сравнению с печатными книгами должна сделать их очень дешевыми.
– Они были бы такими, – сказал Холедж, – если бы популярные декламаторы, такие как Плейвелл, не брали бы за свои услуги такие деньги. Если публика вбила себе в голову, что он – единственный первоклассный декламатор, то не будет покупать чужие работы. Поэтому авторы оговаривают, что именно он будет интерпретировать их произведения, а издатели, находясь между публикой и авторами, находятся в его власти.
Плейвелл рассмеялся.
– Я должен зарабатывать, пока светит солнце, – сказал он. – В следующем году в моду войдет какой-нибудь другой декламатор, и тогда мне останется только подрабатывать. Кроме того, в моем бизнесе на самом деле гораздо больше работы, чем люди думают. Например, после того, как я получаю авторский экземпляр.
– Написанный на бумаге? – вмешался я.
– Иногда она написана, но большинство авторов диктуют на фонограф. Ну, а когда я его получаю, я беру его домой и изучаю, возможно, пару дней, возможно, пару недель, иногда, если это действительно важная работа, месяц или два, чтобы проникнуться идеями и определиться с подходящим стилем передачи. Все это тяжелая работа, и за нее нужно платить.