Первый свет на этот вопрос пролили наши агенты в Японии. Между Пекином и азиатскими странами Европы и Америки поддерживалась регулярная и быстрая связь, и то, что было известно в китайской столице, вскоре попадало в Токио. К середине октября китайское правительство узнало, что в союзной армии во Франции вспыхнули яростные разногласия. Беспорядки начались среди индусов и выросли из старой ссоры между магометанами и поклонниками Брахмы. Индусский принц, который был одним из четырех главнокомандующих, попытался подавить беспорядки силой, но туркоманский дервиш, который был его непосредственным помощником, гневно обвинил его в слишком большой суровости к магометанам, что привело в ярость весь мусульманский контингент. Вражда между суннитами и шиитами была забыта, и персы и магометанские индусы, оставив привычный лозунг "Йа Хасан! Йа Хосейн!", присоединились к громогласному реву "Аллах иль Аллах!". От искры вряд ли можно было бы быстрее разжечь пороховой склад. Обе стороны схватились за оружие, собрались вокруг своих знаменосцев и ринулись в бой за те религиозные взгляды, что были сильнее связей родственных или расовых. После того, как лига обрела свою величайшую силу, теперь это стало главным элементом ее разрушения. Идолопоклонники имели значительный перевес в численности, но ситуация вскоре изменилась. Китайские генералы решили, что вмешиваться бесполезно, но Кара Хулаку взял в руки священное знамя, собрал свой монгольский почетный караул и отправился на место битвы, рассчитывая своим влиянием успокоить обе стороны. Он едва успел дойти до места, как был сражен случайным выстрелом и замертво упал на знамя, черные складки которого покраснели от его крови. Его охрана мгновенно атаковала ближайшую группу бойцов, которые оказались магометанами. Все монголы, увидевшие это, бросились к оружию, крича, что мусульмане убили их вождя. Клич был подхвачен остальными подданными императора, и напряженные усилия генерала и его штаба смогли удержать от участия в битве только самые дисциплинированные корпуса китайских и маньчжурских войск. Сражение продолжалось весь день, а ночью магометане отошли на небольшое расстояние и укрепили свои позиции земляными сооружениями и баррикадами. На следующее утро на них снова напали, и еще один день отчаянной борьбы закончился тем, что их выбили из крепости. Оторвавшись от преследователей после наступления темноты, они отступили на юг и, наконец, присоединились к своим единоверцам в Испании.
Насколько позволяли обстоятельства, победители в каждой армии распорядились своими мертвыми так, как они сделали бы это дома, но в обоих случаях мертвых мусульман оставили там, где они пали. Китайский генерал попытался похоронить или сжечь эти тела, но эта попытка вызвала такой яростный шум, что он был вынужден отказаться от этой попытки. Те, кто участвовал в боях, громко ругали его за то, что он не помог им, и его влияние на них закончилось. Предвидя естественные последствия того, что на полях сражений будет лежать столько трупов, он спокойно снял войска, которыми еще управлял, и повел их в Германию, разбив лагерь на линии постов, ведущих к Пекину.
Депеши, которые он отправлял домой, вызывали у китайского правительства сильное беспокойство. Когда его дела казались наиболее процветающими, оно претендовало на абсолютную власть над Кореей и приняло очень диктаторский тон по отношению к правительству Японии, которое оно обвиняло во враждебности к Китаю и в слишком большом рвении не пускать японских добровольцев в армии Лиги. Власти Токио, в свою очередь, заявили, что японские граждане в Китае и Корее были призваны в армию против их воли. Народные чувства в Японии были сильно подогреты, и многие газеты выступали за союз с Америкой и Великобританией. О полном провале попыток атак на побережье Мексиканского залива и стремительном восстании американского народа стало известно в Японии по недавно проложенному тихоокеанскому кабелю, и вскоре после этого о них сообщили в Пекине. Лига потеряла поддержку и вызвала яростную ненависть всех магометан повсюду. Ни на какие войска в Европе нельзя было положиться, кроме тех, что были вывезены из Франции китайским командованием – около сорока тысяч человек. Опасаясь внезапного вторжения Японии, которое вряд ли могло не встретить одобрения в Корее, правительство решило отозвать свою армию в Америку для защиты дома.
Отступающие азиаты быстро продвигались, и вместо того, чтобы пройти весь путь до Берингова пролива, они рассыпались вдоль морского побережья на полуострове Аляска. Там их ждал транспортный флот восстановивший свои потери, и войска были переброшены на борт судов так быстро, как только это можно было сделать. Корейцы и японцы под командованием своих офицеров были размещены в тылу для отражения атак нашей кавалерии. У них был приказ выйти на берег в течение пяти дней. Когда наступило назначенное время, они двинулись к побережью, ожидая посадки на суда. Единственные корабли, которые они увидели, были уже далеко на горизонте, и они быстро исчезли. Арьергард был покинут и брошен на произвол судьбы. Они сразу же послали сигнал к перемирию на американские аванпосты, и вскоре весь отряд был разоружен.
При первых известиях об отступлении азиатов наши корабли поспешили вернуться в Берингов пролив. Там они ждали возвращения врага, пока не пришло известие, что его суда видели ниже по побережью. Тогда корабли отправились на юго-запад, надеясь догнать транспортный флот. Их успеху помешала политика противника, заключавшаяся в том, что они держались далеко друг от друга и шли в разные порты. Пятнадцать судов были захвачены, а девять, чьи обитатели отказались сдаться, были потоплены. Малайзийские и Индо-китайские вспомогательные суда отплыли к своим родным берегам, но подавляющее большинство вернулось в Китай.
Сдавшиеся корейцы и японцы были отправлены в Японию на американских кораблях, а японское правительство вступило в тесный союз с США и Великобританией против Китайской империи. Японская армия сопровождала корейцев в их собственную страну, а Корея провозгласила свою абсолютную независимость и вступила в союз с врагами Китая. Американские, британские и японские корабли бомбардировали все главные китайские порты и опустошили почти все побережье Китая.
Пока азиаты во Франции и Дании готовились воздвигнуть огромные пирамиды из камней в память о Кара Хулаку, эпидемия разразилась среди них с ужасающей силой, и мертвых, должно быть, было столько же, сколько выживших. Обе армии распались на небольшие отряды и рассеялись по стране, простиравшейся от Рейна до Черного моря. Та небольшая часть, которой удалось спастись до начала эпидемии, уже была отозвана в Китай, но эти дрейфующие фрагменты огромной армии захватчиков, похоже, потеряли всякое чувство верности и ответственности.
Благодаря большой осторожности и тщательным санитарным мерам Англия, Швеция и Норвегия избежали чумы, что избавило их от опасности вторжения. Беженцы в этих странах, а также в Италии и Швейцарии, в других горных районах, начали массово возвращаться в опустевшие районы Европы. Они убивают азиатов везде, где их находят, и везде обращались с ними как с ядовитыми рептилиями.
Теперь, когда людское нашествие с Востока ушло в прошлое, мы можем увидеть те влияния, которые придали ему огромную силу. Но азиатская сила была менее важна, чем европейская слабость. Предупреждение, которое мы получили, является ясным и четким, и если к нему не прислушаться, то следующая катастрофа может превратить христианскую цивилизацию в полуправдоподобную легенду ушедших времен. Белая раса, объединившись, не должна бояться ничего, что содержит мир, но сломленная и подавленная долгими раздорами, она может стать жертвой даже меньшей опасности, чем та, которая угрожала ей в 1899 году.
1893 год
Июнь 1993 года
Джулиан Хоторн
– Но если, как вы меня уверяете, – сказал я, обращаясь к интеллигентному человеку, с которым я разговаривал, – это действительно моя родная Америка, то она, кажется, странно изменилась со вчерашнего вечера. Что, например, стало с городами? Я брожу здесь уже некоторое время и не вижу ничего, кроме фермерских домов довольно непритязательного дизайна, каждый из которых стоит посреди участка в десять акров.
Пока я говорил, мороз пробежал по моей спине.
Мой собеседник улыбнулся.
– В каком году, осмелюсь спросить, вы уснули? – вежливо поинтересовался он.
– В каком году? – повторил я. – В том же году, что и сейчас, я полагаю, – в 1893. Почему вы спрашиваете?
– Это многое объясняет, как для меня, так и для вас, – был его ответ. – Мы сейчас находимся в июне 1993 года, так что ваш сон, должно быть, длится чуть больше века. Я поздравляю вас.
– Ваше заявление, вероятно, вызвало бы мое удивление и, возможно, даже недоверие, – сказал я, – если бы в течение последнего десятилетия или двух девятнадцатого века мне не довелось прочитать ряд книг, все герои которых спали в течение периода от десяти до двухсот лет. Очевидно, что симпатическая сонливость, вызванная их прочтением, одолела меня в большей степени, чем я предполагал. Могу ли я, без дальнейших извинений, попросить вас просветить меня относительно природы изменений, произошедших во время моего бессознательного состояния?
– Я аплодирую вашему апломбу, мой дорогой сэр, – ответил мой собеседник с поклоном. – Мне уже не раз посчастливилось встречать людей в вашем затруднительном положении, и обычно много времени уходило на формальности, чтобы убедить их, что они действительно намного опередили свой возраст, как это показывают факты. Вы, как я с удовольствием вижу, готовы приступить к лекции. Было бы нескромно поинтересоваться, планируете ли вы, как и остальные, опубликовать результаты своих исследований в периодических изданиях столетней давности?
– Вы угадали мою цель, – ответил я, покраснев. Дело в том, что я обещал одному редактору, моему другу, подготовить для его журнала историю о том, что…
– Поймите, – прервал меня мой друг. – Мне будет приятно просветить вас, и я не возьму никакой платы за свои услуги. В то же время мне было бы приятно узнать название периодического издания, в котором вы публикуетесь.