Замечательное письмо, выражающее и твердую архипастырскую ревность, и мудрый взгляд на значение постов и на важность послушания Церкви.
Интересны и последствия этого письма. Граф писал митрополиту, благодаря его за совет и оправдываясь, что на эконома возвели клевету:
«С душевным признанием благодарю Ваше преосвященство за пастырский отзыв, который приемлю, как сын Церкви, благоговеющий ко всем установлениям оной, и глубоко почитающий Ваши святительские наставления… Исследовавши о том, я теперь вновь строго подтверждаю, чтоб все посты соблюдаемы были свято, и уверяю Ваше преосвященство должным моим повиновением, что отселе не услышите о соблазне».
Сам истинный аскет, митрополит Гавриил любил и монашество, покровительствовал истинному иночеству и оказал ему незабвенные услуги.
Он был в сношениях со всеми известными иноками-подвижниками того времени и чрез них, вызывая их к себе и ставя во главе монастырей, вдохнул новую жизнь во многие обители, клонившиеся к внешнему разрушению и к духовному упадку. Он вызвал великого подвижника Назария из Серова и чрез него возвел совершенно захиревший Валаам на ту высокую степень, на которой Валаам стоит доселе. Чрез пустынника Адриана был возобновлен Коневец. Он старался подымать упраздненные в 1764 году обители: так, он способствовал восстановлению древнего знаменитого московского Симонова монастыря, который предполагалось обратить в казармы под кавалерию!
У себя в епархии он заводил общежития, и вот имена, чрез общежитие усовершенствованных им монастырей: Валаамский, Коневский, Зеленецкий, Иверский, Тихвинский, Новоезерский, Моденский, Вяжецкий, Дымский, Вишерский, Отенский и Клопский.
Помимо Платона и Гавриила, духовною жизнью особенно прославились иерархи сибирские, которым, быть может, помогла в духовном самососредоточении самая отдаленность их от Петербурга, где так увлекательна игра честолюбия, столь пагубная для монаха.
Святой Иннокентий, первый епископ Иркутский, канонизированный в 1804 году (скончался 26 ноября 1731 года), из малороссийского дворянского рода Кульчицких; митрополит Тобольский Филофей (Лещинский), назначенный на кафедру взамен святителя Димитрия Ростовского и проповедовавший инородцам Сибири Христа, уже оставил по болезни кафедру и принял схиму с именем Феодора; заслуживший прозвание «просветителя Сибири» Иоанн Максимович, митрополит Тобольский (преемник по Черниговской кафедре святителя Феодосия, первый испытавший на себе чудотворную силу святителя), Павел Копюскевич, митрополит Тобольский, выразивший императрице Екатерине протест за отобрание церковных имений и сведенный за то с кафедры (нетленно почивает в великой Киевско-Печерской Лавре), архиепископ Тобольский Варлаам Петров, старший брат митрополита Санкт-Петербургского и Новгородского Гавриила, – вот светлый сонм сибирских иерархов-подвижников, которых посейчас помнит Сибирь и почитает за праведников.
Из восстановителей монастырей особенно замечателен старец Феодор Ушаков, происходивший из родовитой дворянской семьи и тайно оставивший службу в гвардии, чтобы подвижничать. В возобновленной им Санаксарской (Нижегородской губернии) обители собралось много истинных рабов Божиих, привлеченных чрезвычайно строгою, суровою жизнью. Многие из учеников отца Феодора сами были потом настоятелями и обновителями монастырей.
Из лиц, основавших новые обители, особенно памятен схимонах Иоанн, основавший знаменитую Саровскую пустынь на уединенной горе, среди темниковских лесов, на месте, где некогда стоял сильный татарский город Сараклыч. Схимонах Иоанн был оговорен в каких-то политических умыслах одним из клеветников, столь распространенных во время бироновщины, и умер в Петербурге в узах, измученный допросами Тайной канцелярии.
Из женщин, ведших высокодуховную жизнь, особенно замечательны: первоначальница Серафимо-Дивеевского монастыря Агафия Симеоновна Мельгунова и петербургская блаженная Ксения.
Владимирская помещица Агафия Симеоновна Мельгунова, рано лишившись мужа, посвятила себя подвижничеству и приняла постриг, по-видимому тайный.
В странствованиях своих, идя из Киева в Саров, она присела отдохнуть у церкви в селе Дивееве, в 12 верстах от Сарова, и имела тут видение. Пречистая Дева, являвшаяся ей в Киеве с повелением идти на север России, теперь поручала ей воздвигнуть на этом месте храм во имя чудотворной Ее иконы Казанской, и при этом, по преданию, произнесла следующее обетование:
– «Вот то самое место, которое Я повелела тебе искать на севере России, когда еще в первый раз являлась тебе в Киеве: и вот здесь предел, который Божественным Промыслом положен тебе: живи и угождай Господу Богу до конца дней твоих; и Я всегда буду посещать место это, и в пределе твоего жительства Я осную здесь такую обитель Мою, равной которой не было и не будет никогда во всем свете: это четвертый жребий Мой во вселенной. И как звезды небесные, и как песок морской умножу Я тут служащих Господу Богу и Меня Приснодеву, Матерь Света, и Сына Моего величающих. И благодать Всесвятаго Духа Божия и обилие всех благ земных и небесных с явными трудами человеческими не оскудеют от этого места, Мною возлюбленного».
В продолжение двадцати лет Агафия Симеоновна подвизалась в Дивееве, жила в отдельной келье. Кроме занятий постоянною молитвою и чтением священных книг, она, забыв свое происхождение и богатство, во исполнение слов апостола: «Аще и можеши свободен быти, больше поработи себе» – пребывала в трудах: у местного священника исправляла всякую домашнюю и черную работу; когда у бедных крестьян хлеб долго оставался на корню, она тихонько ходила на поле, ожинала и вязала в снопы, пеклась о детях, оставленных без присмотра, творила тайную милостыню, ходила за больными; бедным невестам, в сохранении от греха, давала приданое, на венчание вышивала головные уборы и дарила полотенца; по праздничным дням делала крестьянам разные наставления. Когда свирепствовал Пугачев, старица умолила Господа об избавлении их края; также, по ее молитвам, миновал их голод. Свое имение, состоявшее из 700 душ крестьян, она, по совету старцев, продала таким господам, которых выбрали сами крестьяне – хотя и за менее выгодную цену, чем предлагали другие покупщики.
На вырученные с имения деньги и на свой наличный капитал Агафия Симеоновна вместо бывшей деревянной церкви воздвигла каменный храм с двумя престолами; незадолго же до кончины, пригласив к совместному житию несколько благочестивых женщин простого звания, положила начало общине. По кончине основательницы число сестер умножилось, и к 1826 году их было до сорока.
Отцу Серафиму пришлось видеть старицу Агафию перед ее смертью: он был еще тогда иеродиаконом и сопровождал старцев Саровских, совершавших над умиравшею таинство елеосвящения. Со слезами просила больная не оставлять ее сирот. И отец Серафим исполнил ее волю, возрастив Дивеево.
Блаженная Ксения юродствовала в царствование Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны. Званием она была полковница, но одевалась как самая бедная, нищая женщина, постоянного пристанища не имела: днем она, юродствуя, ходила по Петербургу, ночью молилась на церковной паперти или в открытом поле.
Одаренная даром прозорливости, она пользовалась большим почитанием, особенно среди простого народа.
После кончины ее народное усердие к памяти ее постепенно принимало все большие размеры. И теперь непрерывно сменяются множество богомольцев в часовне над могилой «рабы Божией Ксении» на Смоленском петербургском кладбище.
Во всех классах петербургского общества распространена глубокая вера в благодатную силу блаженной Ксении, к которой прибегают во всех важных событиях или затруднительных случаях жизни.
Заканчивая это краткое и неполное обозрение духовной жизни русского народа в XVIII веке, не можем не остановиться на следующем выводе.
Как глубоко ни взволновало русскую жизнь то братание с Западом и некоторое духовное ему подчинение, которое повлекла за собою широкая преобразовательная деятельность Петра Великого, Русь из этого столкновения вышла победительницей, осталась Русью. И в обществе, переряженном в иноземное платье, заговорившем на иноземных языках, таились подспудные, чисто русские силы.
Мы не говорим о простом народе, до которого западные веяния не дошли. Но и высшие классы в XIX веке, который нельзя не считать во многом отголоском предшествующего ему XVIII века, дали высокие образцы истинного русского подвижничества.
И потому можно сказать, что и из столь бурного для Церкви XVIII века Россия вынесла нерастраченным главное свое народное сокровище, главную свою народную похвалу – православие.