оизвола.
Опыт войны показал, что П.К. Кондзеровский, проводя принцип «законности», был грешен в двух направлениях:
а) Выдвижение достойнейших было при нашей системе почти невозможно. Принцип старшинства (то есть той же законности) убил выдвижение вперед талантливых. За время войны это мы сильно ощущали, и много талантливых людей осталось в тени и не получило возможности выдвинуться на первые места, в то время когда старшие, командовавшие корпусами, а иногда и выше, были по своим качествам ниже среднего.
б) Награждение за отличия было поставлено плохо: то есть хорошо для мирного времени и очень плохо для военного времени. Награждения за отличия в боях давались иногда через полгода, а иногда и много позже после отличия. Случалось, что отличия не дожидались: офицеры, которых застигала смерть в бою после отличия, за которое они были представлены за несколько месяцев перед тем.
Особенно же это касалось Георгиевских отличий, Георгиевских крестов и Георгиевского оружия. В основу награждения Георгиевскими отличиями была поставлена система строгой проверки подвига и свидетельство сослуживцев. Это было, конечно, правильно, но эта система в применении к старшим (начиная от командиров полка) грешила тем, что требовалось свидетельство подчиненных, а при награждении начальников дивизий и выше вопрос об их награждении передавался на рассмотрение петербургской Георгиевской думы, где не чувствовалось пульса фронта и где решения выносились часто и произвольные и пристрастные.
5) Генерал Лехович207 (сначала начальник отдела, а затем помощник начальника ГАУ; после революции был последним начальником ГАУ перед большевистским переворотом). Человек очень порядочный и отличный работник, но был пропитан до мозга костей традициями ГАУ: все выставлять в благоприятном для артиллерийского ведомства свете и скрывать все недочеты. Работать с ним из-за этого было трудно, и требовалось много усилий заставить его понять, что общее благо не допускает скрытия недочетов.
6) Помощники главного интенданта генералы Богатко208 и Егорьев209. Оба честные и хорошие работники, но безвольные и простые передатчики указаний волевого генерала Шуваева. Поэтому я, несмотря на хорошие с ними отношения, старался иметь дело непосредственно с Шуваевым.
Из моих подчиненных по Мобилизационному отделу отмечу только некоторых.
Когда я принял Мобилизационный отдел, то помощника начальника отдела по штатам не существовало. В случае отсутствия начальника отдела его замещал один из делопроизводителей (начальников отделений). Я признал этот порядок недопустимым, так как начальнику отдела приходилось иногда уезжать из Петербурга на продолжительный срок и на время его отсутствия работа в Мобилизационном отделе замирала. Генерал Мышлаевский со мной согласился, и в спешном порядке была создана должность помощника начальника Мобилизационного отдела. Передо мной встал вопрос о том, кого взять на эту должность. Из офицеров Генерального штаба, знавших хорошо мобилизационное дело, я видел только одного: бывшего старшего адъютанта мобилизационного отделения штаба Варшавского округа полковника Николая Николаевича Стогова210. Но взять его с должности делопроизводителя по оперативной части Управления генерал-квартирмейстера (куда он недавно перед тем был назначен) вызвало бы серьезные трения с генералом Ю. Даниловым. Кроме того, хотелось на эту должность взять лицо, уже откомандовавшее полком, которое могло остаться в Мобилизационном отделе на продолжительное время, а Стогов полком еще не командовал.
После долгих размышлений я остановился на командире Ровненского полка Сергее Константиновиче Добророльском211, которого я знал еще со времени Николаевского инженерного училища. Я знал его за умного и добросовестного работника, а незнанием им мобилизационного дела я решил пренебречь, считая, что под моим руководством он скоро его познает.
В выборе я не ошибся, и он был для меня хорошим помощником. Впоследствии, на войне, он оказался довольно слабым строевым начальником (командовал дивизией). В период Гражданской войны, будучи военным губернатором Черноморской губернии, запутался в любовных делах и был Деникиным отстранен от должности. Наконец после эвакуации Крыма перешел к большевикам. По полученным из СССР известиям, в 1930 году скончался.
Для знавших его – переход его к большевикам явился полной неожиданностью и вызвал не только негодование, но и полное недоумение. В действительности же, как и в истории с Бонч-Бруевичем, в этом его поступке доминирующую роль сыграло обиженное самолюбие. Он был оскорблен, что Деникин его отстранил от должности, а Врангель не привлек к работе. Обиженный, он перешел к большевикам. Этому в значительной степени способствовало и то обстоятельство, что как раз в это время «менял фронт» и переходил к большевикам генерал Борисов (один из ближайших друзей М.В. Алексеева и один из его ближайших сотрудников по оперативной части, как до войны, так и во время последней), который вообще имел большое влияние на Добророльского.
Из моих подчиненных ярко выделялся только один: это Александр Михайлович Крымов212. Остальные, как, например, Русланович, Кирпотенко, Лебедев213 (Павел Павлович пошел служить большевикам), Романовский214 (заместивший меня во время Гражданской войны в должности начальника штаба Добровольческой армии, а до того бывший у меня генерал-квартирмейстером, как в Ставке, так и в первый период борьбы с большевиками) и другие были хорошими работниками, хорошими исполнителями, но ничем особенным не отличались. Из них Романовский (Иван Павлович) был живей других. Крымов же был очень яркой фигурой. За что бы он ни брался, он во все вносил свое «я». Он был не всегда сдержан и не всегда хорош по «письменной части», но был, безусловно, талантлив и при разработке различных вопросов всегда вносил в дело новые и оригинальные мысли.
Я понимал, что для Крымова надо скорей пройти ценз командования полком и выйти на более широкую строевую дорогу. Я его уговорил воспользоваться представившимся случаем и принять в Забайкальской области казачий полк. Он меня послушался, и это помогло ему выдвинуться и во время войны командовать Забайкальской казачьей дивизией (генерал Врангель215 был у него бригадным командиром).
В связи с моей деятельностью как начальника Мобилизационного отдела мне вспоминается чрезвычайно характерный случай, рисующий до некоторой степени картину русского государственного управления того времени.
Как-то в мае 1910 года, поздно вечером, когда я занимался в своем кабинете, зазвонил телефон. Сняв с аппарата трубку, я спрашиваю: «Кто вызывает?» В ответ на это незнакомый голос: «Мне нужно говорить с генералом Лукомским. Кто у телефона?» Раздраженный командными нотками в голосе, меня вопрошавшем, я говорю: «Вызываю не я, а вызывают меня, поэтому прошу прежде всего сказать, кто у телефона». – «У телефона председатель Совета министров Столыпин. Мне нужно переговорить с генералом Лукомским. Кто у телефона?»
Я ответил, и Столыпин сказал мне, что ему необходимо со мной переговорить по очень важному делу, по которому говорить по телефону неудобно, и что он просит приехать к нему на квартиру на другой день к 10 часам утра.
К назначенному времени я был на квартире П.А. Столыпина. Меня сейчас же провели в его кабинет. При моем входе из-за письменного стола поднялась большая фигура в черном сюртуке. Я никогда до этого раза не видел Столыпина, и его облик мне очень понравился. Поздоровавшись со мной, он предложил мне сесть и затем сказал следующее: «Очень рад познакомиться с вами, генерал. Я много про вас слышал. Пригласил я вас с целью с вами познакомиться и, кроме того, просить вас помочь мне в одном очень серьезном деле». На мой недоуменный вопрос, чем я могу ему помочь, он, усмехнувшись, сказал: «Я вам сейчас скажу, в чем дело; прошу вас только пока никому о нашем разговоре не говорить».
Затем П.А. Столыпин очень подробно рассказал мне о мероприятиях правительства по расширению хлопководства. Сказал, что, кроме развития хлопководства в Средней Азии, оказались очень удачными опыты по развитию хлопководства в Закавказье, но что совершенно неожиданно возникли препятствия со стороны наместника на Кавказе – генерал-адъютанта графа Воронцова216. Что он, Столыпин, основываясь на блестящих результатах орошения степей (Муганской и еще какой-то) в Закавказье, считает необходимым теперь же приступить в широком масштабе к орошению там новых участников и разведению на них хлопка, в связи с чем нужно произвести переселение в край значительного числа будущих фермеров-хуторян.
Воронцов же считает, что еще рано вести это дело в широком масштабе и что требуется еще ряд лет для производства опытов; что только по прошествии этого ряда лет можно окончательно решить вопрос об орошении крупных пространств и о переселении из Европейской России. Что возражения Воронцова совершенно не удовлетворяют его, Столыпина; что получить исчерпывающие данные ему от Воронцова не удается и что Воронцов категорически возражает против командирования на Кавказ специалистов из Петербурга.
Затем Столыпин сказал, что Государь совершенно согласен с ним, Столыпиным, что Государь два раза писал по этому вопросу личные письма Воронцову, но что последний уперся на своем и ставит вопрос так: если Государь согласен со Столыпиным, то он, Воронцов, просит его уволить с должности наместника на Кавказе и тогда делать так, как хочет Столыпин. Если же Государь хочет сохранить его, Воронцова, на Кавказе, он просит верить его знаниям края и не проводить скоропалительно мероприятия, которые могут оказаться для края вредными. Что Государь не хочет обижать Воронцова и этим тормозится проведение в жизнь чрезвычайно важного мероприятия, имеющего громадное государственное значение.
Столыпин закончил так: «Вот я и прошу вас, генерал, мне помочь…» – «??..»
Увидев, что я ничего не понимаю, Столыпин сказал: «Я вам сейчас разъясню, как вы можете мне помочь. Скажите военному министру, В.А. Сухомлинову, что вам как начальнику Мобилизационного отдела необходимо проверить на всем Кавказе мобилизационную подготовку не только военных, но и гражданских учреждений, начиная от волостей до губернских управлений включительно. Попросите у военного министра разрешение составить по этому вопросу всеподданнейший доклад. Государь, конечно, согласится, а граф Воронцов не будет возражать, ибо это является поверкой работ по государственной обороне. Когда же все нужные согласия будут получены, вы сговоритесь с Куколь-Яснопольским (начальник управления по делам воинской повинности Министерства внутренних дел) и будут образованы две комиссии для проверочных работ; в одной председателем будете вы, а в другой Куколь-Яснопольский. В эти комиссии мы включим специалистов по хлопководству, и они под сурдинку соберут на месте все интересующие меня данные».