После образования Временного правительства первый, острый период революции прошел и наступил второй, более длительный – период «углубления революции».
Если он был менее бурный в тылу, то он постепенно становился все более и более бурным на фронте. Агитация в войсках все более усиливалась. Руководители ее, находясь в Петрограде в составе Совета рабочих и солдатских депутатов, а некоторые и в составе Временного правительства, начали прилагать все усилия к тому, чтобы вытравить из армии все «старорежимные порядки», а в первую голову – воинскую дисциплину, говоря, что ее надо заменить «сознательной, революционной дисциплиной».
Как следствие этого, начали всюду образовываться комитеты, стремящиеся захватить власть в свои руки, дисциплина стала расшатываться, начались сначала единичные, а затем все более и более учащавшиеся случаи убийства офицеров и генералов.
Армия стала разваливаться.
Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов выпустил и разослал по телеграфу во все армии приказ (под названием приказ № 1), который в корне подрывал дисциплину, лишая офицерский командный состав какой-либо власти над солдатами.
В составлении этого приказа принимали участие Генерального штаба генерал Потапов28 (назвавший себя «первым революционным генералом») и известный «сенатор» (был проведен в сенаторы Керенским) Соколов, впоследствии избитый солдатами, когда он их уговаривал слушать распоряжения Временного правительства.
Временное правительство отрицало свое участие в издании этого приказа, но попустительство было явное, так как, во-первых, этот приказ был передан в армии по прямому проводу из Управления Генерального штаба, а во-вторых, официальное заявление Временного правительства о том, что этот приказ от него не исходит, несмотря на настояния генерала Алексеева, появилось с значительным запозданием, и в армиях приказ № 1 был принят как распоряжение правительства и послужил первым решительным толчком к развалу.
В Петрограде, в Военном министерстве, с первых же дней революции выделилась группа молодых офицеров Генерального штаба (прозванных «младотурками»), которые, желая выделиться и выдвинуться в период революции, начали проповедовать необходимость радикальной ломки «старых, отживших и нереволюционных» отношений между офицерами и солдатами; требовали введения всюду комиссаров и комитетов, уничтожения погон и проч. И среди более пожилых, и в генеральских чинах, накануне ярых монархистов, появилось много убежденных республиканцев. Их прозвали «мартовскими эс-эрами».
При Военном министерстве была образована особая комиссия для пересмотра уставов и положений и для выработки новых форм отношений между военнослужащими, на замену «старорежимных».
Комиссия эта работала в тесном контакте с Советом рабочих и солдатских депутатов и подобострастно прислушивалась к требованиям, оттуда исходящим. Председателем этой комиссии был назначен генерал Поливанов, который позорным потворством демагогическим требованиям некоторых членов этой комиссии способствовал развалу армии.
Большинство этих «реорганизаторов» не понимали, что во время войны нельзя производить таких опытов с армией, и бессознательно шли на поводу тех, которые сознательно шли на развал дисциплинированной, регулярной армии.
Новый военный министр А.И. Гучков говорил, что он примет все меры к поддержанию дисциплины в армии и будет пресекать все попытки к ее развалу. Но первые же его шаги в качестве военного министра, предпринятые с целью освежения командного состава, были неудачны.
Среди старших начальников были действительно такие, которых надо было убрать; но военный министр принялся за это дело слишком решительно и довольно неосмотрительно. Был составлен список всех старших начальствующих лиц от командующих армиями до начальников дивизий включительно, и затем г-н Гучков предложил нескольким генералам, которым он доверял, поставить против всех помещенных в списке отметки о годности и негодности. Затем, по соглашению с генералом Алексеевым, было уволено со службы свыше 100 генералов из числа занимавших высшие командные и административные должности. Это, в свою очередь, вызвало колоссальное перемещение и на более низких должностях. В этот период такую операцию производить было рискованно.
Затем г-н Гучков ходом событий был увлечен на соглашательский путь с крайними элементами, и кончилось это тем, что, увидя полную свою беспомощность и неминуемую гибель армии, как регулярной силы, он отказался от поста военного министра.
Донесения, поступавшие из армий, указывали, что все постепенно разваливается. Хуже всего было, конечно, в тыловых частях, в различных тыловых и технических командах и во вновь сформированных дивизиях, в которых был менее прочный офицерский и унтер-офицерский кадр и которые были почти исключительно пополнены из запасных батальонов. Думать о возможности скоро начать какие-либо активные действия на фронтах было трудно.
Надо было постараться снова прибрать расшатавшиеся части к рукам. А это было более чем сомнительно без каких-либо экстраординарных мер; чувствовалось, что мы летим по наклонной плоскости в пропасть.
Те, которые делали революцию в период войны только ради ниспровержения монархического строя и которым было безразлично, как это отразится на продолжении войны, выбрали время для производства революции великолепно.
Царь, ради спасения Родины и чтобы избежать междоусобицы и дать России возможность честно исполнить свой долг перед союзниками, отрекся от престола.
Командный состав и рядовое офицерство, освобожденные Царем от присяги, ради тех же целей признали Временное правительство и добросовестно и самоотверженно продолжали свою работу.
Те, которые делали революцию за деньги, полученные от германского Генерального штаба, исполнили свою иудину работу отлично.
Но и те, которые делали революцию во время войны в наивном предположении, что можно ее остановить на той грани, на которой они захотят, и что можно будет продолжать войну, являются также преступниками перед Родиной. Они так же, как и первые, способствовали развалу армии и невозможности продолжать войну. Они бессознательно помогли Германии вывести Русскую армию из строя. (В обществе было и будет много споров о том, «кто сделал революцию». Как мне передавали, А.Ф. Керенский, которого как-то упрекнули в том, что он был одним из руководителей революционного движения в феврале и марте 1917 года и что этим он сыграл в руку немцев, будто бы ответил: «Революцию сделали не мы, а генералы. Мы же только постарались ее направить в должное русло».
Указывают и на то, что Чхеидзе, один из главных деятелей Совета рабочих и солдатских депутатов, в первые дни революции своей растерянностью доказал, что и социалистические партии никакого участия в начале революции не принимали.
От многих представителей Конституционно-демократической партии (к. д.) я лично слышал, что вообще они были против революции, а тем более в период войны.
Остаются, по мнению многих, как будто следующие причины начала революции:
а) голод – который толкнул на улицу народ;
б) министр внутренних дел Протопопов, который будто бы хотел и сумел вызвать революцию на улицу искусственно, чтобы затем задушить ее оружием;
в) германские агенты, которые воспользовались общим недовольством старым режимом и недостатком продовольствия и вызвали революцию на улицу.
История установит истину. Но и теперь можно определенно установить: недостаток хлеба мог толкнуть на улицу рабочих и население, а не войска, которые этого недостатка не испытывали.
В пропаганде среди войск, помимо агентов Германии, приняли участие члены образовавшегося Совета рабочих и солдатских депутатов, с первого же дня революции прилагавшие все усилия для разложения армии.
Социалистические партии подхватили начавшуюся революцию и стали ее углублять, совершенно не считаясь с тем, что делать это во время войны значит губить армию и идти на прекращение войны.
Большинство членов Государственной думы и представители не социалистических, но оппозиционных правительству партий только первые два дня смотрели на начавшееся движение не как на народную революцию, а как на опасное для государства народное возмущение и военный бунт, которые необходимо пресечь, а затем решили, что революцию необходимо признать, взять вожжи в руки и направить ее в желаемом направлении. Они думали, что справятся с ходом событий и остановят развитие революции на желаемой для них грани).
В середине марта я впервые узнал, что группой общественных деятелей предполагался в марте—апреле 1917 года дворцовый переворот. Было якобы два предположения. Одни считали достаточным добиться удаления из России Императрицы Александры Феодоровны и настоять перед Государем на установлении широкой конституции; другие считали необходимым добиться отречения от престола Государя в пользу Наследника, с назначением регентом Великого князя Михаила Александровича.
Чем бы закончился намечавшийся дворцовый переворот, если б он не был сорван начавшейся революцией, конечно, сказать трудно. Но надо полагать, что дело одним дворцовым переворотом не закончилось бы, так как крайние левые партии и немцы шли по одному пути – устроить в России революцию именно во время войны.
Работать в Ставке стало трудно и тяжело; чувствовалось полное бессилие задержать ход событий и остановить начавшийся развал армии.
В конце марта я обратился к генералу Алексееву с просьбой освободить меня от должности генерал-квартирмейстера и дать мне назначение в строй. Я просил дать мне освобождавшийся XI-й армейский корпус. Но в этот же день от главнокомандующего Юго-Западным фронтом было получено представление о назначении командиром XI-го армейского корпуса другого генерала, и я был назначен командиром I-го армейского корпуса, бывшего на Северном фронте.
В начале апреля я отправился к месту моего нового служения. I-й армейский корпус в это время был отведен в резерв и штаб корпуса находился в Везенберге. С первых же дней моего командования я убедился, что придется быть не командиром корпуса, а «главноуговаривающим».