31 и капитан Роженко32 разрабатывают все детали. У вас, как у начальника штаба, слишком много работы, а потому уже доверьтесь, что я лично за всем присмотрю и все будет сделано, как следует. Во все это посвящены еще мой ординарец Завойко33 и адъютант полковник Голицын34».
Я, к сожалению, на это согласился, и никакого участия в разработке операции не принимал. Как последующее показало, сам генерал Корнилов, за неимением времени, подготовкой операции не руководил, а исполнители, не исключая и командира корпуса генерала Крымова, отнеслись к делу более чем легкомысленно, что и было одной из главных причин, почему операция впоследствии сорвалась.
12/25 августа в Ставку приехал генерал Крымов, но так как генерал Корнилов до отъезда в Москву на Государственное совещание не имел времени с ним переговорить, то предложил ему ехать с ним в Москву, чтобы переговорить дорогой.
Государственное совещание было созвано в Москве в целях выяснения средств для спасения родины.
13/26 августа генерал Корнилов приехал в Москву, которая встретила его очень торжественно.
В тот же день генерала Корнилова предупредили, что Керенский не доволен встречей, которую Москва устроила Верховному главнокомандующему и этим подчеркнула, что видит в нем человека, способного спасти родину. При этом генералу Корнилову сказали, что Керенский примет все меры, чтобы помешать ему выступить на Государственном совещании.
Действительно, вечером 13/26 августа, в поезд главнокомандующего прибыл один из членов Временного правительства и, ссылаясь на то, что все ораторы уже расписаны, что Керенский скажет относительно армии все, что надо, советовал генералу Корнилову с речью не выступать. Но генерал Корнилов потребовал, чтобы ему было дано слово, и на утреннем заседании Государственного совещания 14/27 августа выступил с речью.
Он определенно сказал, что у него нет уверенности в том, что Русская армия выполнит свой долг перед родиной. Указал, что в армии развал и продолжаются убийства офицеров озверевшими солдатами. Прочитал ряд последних телеграмм о кошмарных, хулиганских убийствах чинов командного состава. Указал, что дезертирство продолжается и анархия в армии развивается. Указал, что на юге опасность угрожает плодородным губерниям, а на севере, если не будет удержан Рижский залив, то непосредственная опасность будет угрожать Петрограду.
Затем генерал Корнилов указал, что для спасения армии и России необходимо ввести в армии железную дисциплину, восстановить власть начальников и престиж корпуса офицеров. Указав на разруху в тылу, вследствие которой армия начинает голодать, а производительность фабрик и заводов падает, требовал принятия немедленных и самых решительных мер против развала армии и тыла. Заявил, что правительство занимается попустительством и не утверждает для спасения армии тех необходимых мер, на которых он неоднократно настаивал.
Все участники совещания, кроме представителей Совета рабочих и солдатских депутатов, горячо приветствовали Корнилова и в своих речах настаивали на проведении в жизнь намеченных им реформ.
После своей речи на совещании Корнилов сейчас же выехал в Могилев.
В бытность в Москве он виделся с донским атаманом Калединым35, с председателем Государственной думы Родзянко и с представителями разных общественных организаций и политических партий. Разговоры с ними его убедили, что требования, им предъявляемые, будут поддержаны, и укрепили в нем уверенность в правильности его решений.
После возвращения в Могилев Корнилов с нетерпением ожидал разрешения возбужденных им вопросов. Керенский и Савинков прислали телеграммы, что разработка мероприятий, требующихся для восстановления дисциплины в армии, заканчивается, и что Савинков в ближайшие дни приедет в Могилев для окончательного согласования вопросов с Корниловым, после чего все намеченное будет немедленно утверждено Временным правительством.
Между тем сведения, поступавшие из Петрограда, подтверждали, что выступление большевиков состоится в конце месяца. В Петрограде, еще раньше, несколькими лицами было образовано тайное общество с целью формировать отряды самообороны на случай большевистского выступления. Полковник Генерального штаба Лебедев, поддерживавший связь с лицами, стоявшими во главе этой организации, предложил Корнилову войти с ними в непосредственное сношение и вызвать их в Могилев.
Генерал Корнилов согласился, и вызванные (два инженера путей сообщений) приехали. Они доложили Корнилову, что в их распоряжении имеется около двух тысяч человек, отлично вооруженных, но офицеров мало. Набирать широко среди офицеров Петроградского гарнизона они не рискуют, опасаясь, что кто-нибудь проболтается и что их организация может быть раскрыта, что они просят генерала Корнилова прислать в Петроград к концу августа человек сто офицеров и они ручаются, что в случае выступления большевиков они сыграют крупную роль.
Генерал Корнилов согласился, сказав, что офицеры могут быть посланы с фронта под видом отпускных. Распоряжение об этом должно было быть сделано через союз офицеров. (В июне с целью объединить офицеров, поддерживать между ними связь и объединить их усилия для прекращения развала армии был образован союз офицеров. При Ставке находился центральный орган управления союза офицеров, а на местах в штабах армий, корпусов, дивизий и в каждой отдельной части войск были свои отделения союза офицеров.)
Было условлено, что все должно быть подготовлено к 26 августа/8 сентября и в случае выступления большевиков, при приближении к Петрограду корпуса генерала Крымова, эта организация должна в Петрограде выступить, занять Смольный институт (где помещался Совет рабочих и солдатских депутатов) и постараться арестовать большевистских главарей.
В Ставку приехали, кроме указанных инженеров, член 1-й Государственной думы Аладьин36 и некий Добрынский. Я их прежде не знал.
Генерал Корнилов с г. Аладьиным познакомился, насколько мне известно, в бытность свою главным начальником Петроградского округа, а Добрынского, кажется, рекомендовал ему Завойко. Оба они никакого участия и никакой роли в так называемом выступлении Корнилова не играли. Аладьин просил разрешения приехать в Ставку, и генерал Корнилов его пригласил, считая, что он, как один из видных членов 1-й Государственной думы, может быть вообще полезен; Добрынского Корнилов считал полезным как человека, имеющего якобы большие связи среди горского и казачьего населения.
При описании впоследствии Корниловского выступления были указания, что как эти лица, так и ординарец генерала Корнилова Завойко имели громадное влияние на Корнилова и принимали какое-то выдающееся участие в подготовке выступления, получая от Корнилова особые поручения. Повторяю, что ни Аладьин, ни Добрынский никакой роли не играли.
Что же касается ординарца Корнилова Завойко (крупный подольский помещик, бывший уездный предводитель дворянства), то вообще его роль при Корнилове была довольно значительная, так как Завойко отлично владел пером, и Корнилов поручал ему составлять некоторые бумаги, лично от него исходящие. Кроме того, Завойко сумел заслужить полное доверие Корнилова, и последний нередко поручал ему от своего имени сноситься с теми или иными лицами.
К сожалению, после Московского Государственного совещания Корнилов говорил очень многим из приезжавших в Ставку о своем решении разделаться с большевиками и Петроградским Советом рабочих и солдатских депутатов. Это решение Корнилова, в сущности говоря, перестало быть секретом, и если не все, то кое-что дошло до Петрограда.
Я глубоко убежден, что тревожные слухи, дошедшие до Совета рабочих и солдатских депутатов, заставили их отложить намечавшееся выступление большевиков в Петрограде и настоять, чтобы Керенский покончил с Корниловым. При настроении же Керенского, видевшего в лице Корнилова опасного соперника, он схватился за этот случай, дабы спровоцировать выступление Корнилова и от него отделаться.
Наконец, 24 августа/6 сентября приехал в Ставку давно ожидавшийся управляющий Военным министерством Савинков.
Я пришел вместе с ним в кабинет Корнилова. Поздоровавшись, г. Савинков сказал Главнокомандующему, что у него есть к нему поручение от Временного правительства, которое он хотел бы передать ему с глазу на глаз. Я ушел к себе.
Примерно через час Корнилов меня позвал и сказал, что Савинков привез проекты намеченных мероприятий для восстановления дисциплины в армии. Главнокомандующий добавил, что, по-видимому, все его требования принимаются; что он просит меня рассмотреть материал, привезенный ему Савинковым, и доложить ему до обеда; что после обеда, в моем присутствии, он окончательно договорится с Савинковым, а в 8 часов вечера Савинков просит принять приехавшего с ним начальника канцелярии полковника Барановского, и тогда нужно будет переговорить о тех мерах, которые необходимо принять в Петрограде, дабы предупредить предполагаемое выступление большевиков.
Затем генерал Корнилов сказал, что с Савинковым приехал в Могилев начальник контрразведки в Военном министерстве и что Савинков просит разрешение произвести, если понадобится, аресты некоторых чинов Ставки.
– Таким образом, приезд Савинкова сюда связан не только с решением договориться со мной, – добавил Корнилов, – но и с каким-то расследованием действия чинов Ставки.
Я сказал, что пусть выясняют, что хотят, но что без своего разрешения я не допускаю никаких арестов.
Я пошел рассматривать материал, привезенный Савинковым. Из рассмотрения привезенных документов я увидел, что круг ведения оставляемых по проекту в войсках комиссаров и комитетов недостаточно сужен и, особенно комиссарам, дается широкое право вмешиваться в распоряжения командного состава, если только они не касаются боевых распоряжений. Последнее же время генерал Корнилов решил настаивать на полном упразднении комитетов и комиссаров. Я все это доложил Верховному главнокомандующему.