о Владикавказе 13/26 декабря.
В этот день Завойко приехал, но один. Он мне сказал, что генерал Корнилов после неимоверно трудного путешествия 6/19 декабря приехал в Новочеркасск; что, познакомившись с обстановкой, сложившейся в Новочеркасске, генерал Корнилов решил, что ему там нечего делать, и решил проехать во Владикавказ, где сговориться со мной, вызвать из Екатеринодара генерала Деникина и решить, что делать дальше; что все к отъезду было готово, но в последнюю минуту генерал Корнилов под давлением московских общественных деятелей изменил свое решение и остался в Новочеркасске.
19 ноября/2 декабря 1917 года, в 11 часов вечера, генерал Корнилов вышел из Быховской тюрьмы к ожидавшему его Текинскому полку, поздоровался с ним и, сев на коня, отправился с полком в дальний и тяжелый путь. 20 ноября/3 декабря большевики узнали о бегстве быховских узников, причем, по полученным ими данным, выяснили, что некоторые из бежавших уехали из Быхова по железной дороге, а генерал Корнилов с другими и с текинцами отправился куда-то походным порядком. Большевиками было отдано распоряжение внимательно осматривать поезда, проверять у пассажиров документы и постараться поймать отправившихся по железной дороге. Для того чтобы перерезать путь Текинскому полку, ими было отдано распоряжение по телеграфу, через все телеграфные станции района, примыкающего к Быхову, сообщать в Ставку о всех данных, могущих точно выяснить направление движения Текинского полка. Большевикам удалось выследить путь движения полка, и около станции Унеча Черниговской губернии, предполагая перейти через полотно железной дороги, полк попал под сильный пулеметный огонь большевистского броневого поезда и понес большие потери. Затем, на другой день, полк наткнулся на засаду, устроенную в лесу, и от пулеметного огня понес опять значительные потери. После переправы через р. Сейм полк попал в плохо замерзший болотистый район и потерял много лошадей. Мороз держался крепкий; люди были плохо одеты, у лошадей посбивались подковы. Население в некоторых местах относилось враждебно, и не всегда удавалось получить продовольствие и фураж. Путь был крайне тяжелый. Наконец Корнилов решил снять тяжелый крест с верных текинцев и, полагая, что самим им будет идти безопасно, оставил их и, переодевшись крестьянином, с подложным паспортом, отправился на Дон один, куда и приехал по железной дороге 6/19 декабря.
14/27 декабря я получил телеграмму от генерала Эрдели, что генерал Корнилов меня вызывает. В Новочеркасск я приехал 16/29 декабря; из Екатеринодара приехали туда же генералы Деникин и Марков.
Я застал генерала Корнилова в большом колебании. Формирование Добровольческой армии было уже начато генералом Алексеевым. По характеру генералы Алексеев и Корнилов мало подходили друг другу.
Генерал Корнилов считал, что дело может пойти успешно лишь при условии, если во главе будет стоять один человек; генерал Алексеев говорил, что роли можно распределить; он указывал, что в его руках останутся финансовые вопросы и политика (внешняя и внутренняя), а генерал Корнилов всецело займется формированием армии и ее управлением.
Генерал Корнилов доказывал, что их параллельная деятельность будет вызывать постоянные трения и, прежде всего, в финансовых вопросах, так как каждую копейку на организацию и нужды армии придется ему испрашивать у генерала Алексеева. Затем генерал Корнилов указывал, что с развитием дела ему, как командующему армией, придется вплотную подойти к внутренней политике, которая будет находиться в ведении генерала Алексеева; что это, опять-таки, породит недоразумения и трения.
В сущности говоря, это сознавал и генерал Алексеев, предложивший генералу Корнилову такое решение:
– Вы, Лавр Георгиевич, поезжайте в Екатеринодар и там, совершенно самостоятельно, приступайте к формированию частей Добровольческой армии, а я буду формировать на Дону.
Генерал Корнилов категорически от этого отказался, сказав, что это не выход, что это было бы еще хуже.
– Если б я на это согласился, то, находясь на таком близком расстоянии один от другого, мы, Михаил Васильевич, уподобились бы с вами двум содержателям балаганов, зазывающих к себе публику на одной и той же ярмарке.
Генерал Корнилов хотел ехать на Волгу, а оттуда в Сибирь. Он считал более правильным, чтобы генерал Алексеев оставался на юге России, а ему дали бы возможность вести работу в Сибири. Он доказывал, что для дела это будет лучше, что один другому они мешать не будут, и верил, что ему удастся создать в Сибири большое дело. Он рвался на простор, где возможна была самостоятельная работа.
Но приехавшие в Новочеркасск из Москвы представители Национального центра (в Новочеркасск приехали: князь Григорий Николаевич Трубецкой65, Петр Бернгардович Струве66, Михаил Михайлович Федоров67, Николай Николаевич Львов, Г. Белоусов и Павел Николаевич Милюков; наезжали на несколько дней и другие, но фамилий их не помню) настаивали на том, чтобы Корнилов оставался на юге России и работал совместно с Алексеевым и Калединым.
Так как Корнилов не соглашался, то было заявлено, что московские общественные организации совершенно определенно поручили заявить, что руководители антибольшевистского движения могут рассчитывать на моральную и материальную помощь лишь при условии, что все они (Алексеев, Корнилов и Каледин) будут работать на юге России совместно, распределив между собой роли и подписав составленное между собой соглашение; при этом было указано, что только после того, как это соглашение состоится и, подписанное всеми тремя генералами, будет передано представителям Англии и Франции, можно рассчитывать на получение денежной помощи от союзников.
Генерал Корнилов принужден был согласиться, и несколько позже было составлено, подписано и передано представителям московских общественных организаций соглашение, по которому генерал Алексеев принимал на себя заведование всем финансовым делом и вопросами, касающимися внешней и внутренней политики; генерал Корнилов принимал на себя организацию и командование Добровольческой армии, а генерал Каледин формирование Донской армии и управление всеми делами и вопросами, касающимися войска Донского. Принципиальные вопросы они должны были разрешать совместно.
Рассказав мне все это, генерал Корнилов предложил мне быть у него начальником штаба.
При следующем нашем свидании, когда мы разбирались в том, что было уже сделано и что надо делать дальше, генерал Корнилов вновь заговорил о том, что он останется на юге России по принуждению; что он согласился на это только по настоянию представителей московских общественных деятелей; что он боится за успех работы, когда во главе дела будет стоять не один полноправный распорядитель, а два (не считая генерала Каледина, который в вопросы формирования Добровольческой армии не вмешивался) равноправных, не подчиненных один другому; что он опасается возникновения постоянных недоразумений, особенно по финансовым вопросам; что он, наконец, мало верит в успех работы на юге России, где придется создавать дело на территории казачьих войск и, в значительной степени, зависеть от войсковых атаманов.
Закончил генерал Корнилов так: «Сибирь я знаю, в Сибирь я верю; я убежден, что там можно будет поставить дело широко. Здесь же с делом легко справится и один генерал Алексеев. Я убежден, что долго здесь оставаться я буду не в силах. Жалею только, что меня задерживают теперь и не пускают в Сибирь, где необходимо начинать работу возможно скорей, чтобы не упустить время».
Этот взгляд генерала Корнилова отразился на всей его работе в новочеркасский период. Он всей душой и сердцем стремился в Сибирь, хотел, чтобы его отпустили, и к работе по формированию Добровольческой армии на Дону относился без особого интереса.
Придавая большое значение Сибири и Поволжью, генерал Корнилов послал в Сибирь ряд писем к местным политическим деятелям (в том числе Попеляеву68), и по его просьбе генералом Алексеевым был командирован туда генерал Флуг69, на которого была возложена задача ознакомить сибирских политических деятелей с тем, что делается на юге России, постараться объединить офицеров и настоять на создании там противобольшевистского фронта. На Волгу – в Нижний Новгород, Казань, Самару, Царицын и Астрахань – были командированы офицеры с целью сорганизовать там противобольшевистские силы и постараться, подняв восстание против большевиков, захватить в свои руки эти пункты.
У генерала Корнилова зрел очень широкий план: он не ограничивался идеей борьбы с большевиками; он, веря в Сибирь и Поволжье, был убежден, что можно будет не только смести большевиков, но и воссоздать фронт для борьбы с Германией. Работа на Дону ему представлялась работой сравнительно мелкой, местного характера; работа же на востоке – работой крупного, европейского масштаба.
К сожалению, опасения Корнилова, что у него будут трения и недоразумения с Алексеевым, оправдались с первых же дней их совместной работы. Трения происходили и из-за невозможности точно разграничить круг ведения одного от другого, и по разрешению различных вопросов, связанных с денежными отпусками.
Я лично считал, что лучше предоставить генералу Корнилову свободу действий и не возражать против его желания ехать в Сибирь, но бывшие в Новочеркасске московские общественные деятели продолжали считать необходимым, чтобы генерал Корнилов оставался на юге России. Они считали, что если уедет Корнилов, то за ним в Сибирь поедут очень многие из вступивших в ряды Добровольческой армии, и дело, начатое в Новочеркасске, может развалиться.
П.Б. Струве, П.Н. Милюков, кн. Г.Н. Трубецкой, М.М. Федоров и А.И. Деникин несколько раз выступали в роли миротворцев и налаживали отношения между генералами Корниловым и Алексеевым.
Во второй половине (конце) декабря в Новочеркасск из Екатеринодара приехал Савинков. Сначала Савинков посетил генерала Каледина, а затем генерала Алексеева. Он заявил, что считает свое участие в работе по созданию Добровольческой армии не только желательным, но для дела, безусловно, необходимым.