152. В протоколах Политбюро ЦК КПХ это единственное подобное замечание! Обычно наблюдались стандартные жалобы, что партия менее активна, чем спецслужбы. Их было много и в период далматинской кампании. С особым вдохновением призывы к всенародной охоте на ведьм, к которой бы подключились и партия, и общественные организации, и широкие народные массы, озвучивали Иван Краячич и Звонко Бркич153.
Как стимулировалось участие в охоте на ведьм, показывает следующий пример, о котором мы знаем из документов 1953 г. Некто Панза Брнэ – секретарь парткома в котаре Синь попал под подозрение как информбюровец. Он знал об этом. И чтобы отвести от себя подозрение и избежать ареста Брнэ вынужден был усердствовать в преследовании информбюровцев в своем котаре, в результате чего пострадала масса невинных людей. Тогда в Синьском котаре «арестовывали, исключали, наказывали кого-либо, по кому не было каких-либо убедительных доказательств»154. Показательно, что об этом случае знало высшее руководство республики, но ничего не сделало, чтобы ограничить травлю людей в Сине. А когда в июне 1953 г. коллеги из парткома обвинили Брнэ во вредительстве, что он информбюровец и специально подрывал авторитет партии немотивированными репрессиями, Исполком ЦК Союза коммунистов Хорватии взял его под защиту, а Бакарич даже перенаправил удар. По мнению Бакарича на партконференции в котаре Синь нужно разобраться не в том, является ли Брнэ информбюровцем, а как вообще его додумались в этом обвинить.
Для справки отметим: против Панзы Брнэ свидетельствовали три бывших «мермераша» и приписывали ему «вербальный деликт»: якобы что-то где-то ляпнул, и якобы в его присутствии пели русские песни!155 Конечно, в октябре 1953 г. активная фаза охоты на ведьм уже прошла, но в разгар кампании Политбюро вело себя иначе. В той же Далмации оно совершенно не смущалось, когда обвиняло тех или иных людей в поддержке Информбюро просто на основе слухов156. Случай П.Брнэ мы описали так подробно потому, что среди ортодоксальных сталинистов по-прежнему встречаются попытки взвалить вину за репрессии на «врагов народа», которые специально уничтожали невинных людей. В действительности, как показывает изложенный пример, за этим может стоять сознательное использование страха потенциальных жертв высшим руководством.
В ходе далматинской кампании остро встал вопрос об отношении к информбюровцам, вышедшим из лагерей. Повод для нагнетания подал член ЦК КПХ Анте Юрьевич, более известный по партийной кличке Бая. На городской партконференции в Сплите он примирительно отозвался об освобожденных информбюровцах, а затем повторил свою позицию в обкоме. Во время критики на заседании Политбюро 16 января 1951 г. Антун Бибер изложил позицию Баи-Юрьевича и прокомментировал ее так: для него «главное, что коминформовец сейчас хорошо работает, и ему неважно, какое он имел прошлое. Этого не достаточно. Нужно знать, что это люди, которые уже однажды отошли от нашей партии»157. В тогдашних условиях это был настораживающий намек. Но Бакарич поспешил успокоить Юрьевича и всполошившегося секретаря обкома Рое, что Баю не подозревают в сочувствии информбюровцам, просто обком не имеет четкой линии.
На последующих заседаниях Политбюро постаралось, чтобы эта четкая линия появилась у всех. 2 февраля Звонко Бркич несколько раз призвал ужесточить отношение к «мермерашам»: разоблачать, усилить гонения и не смотреть на них как на политические жертвы, или как на реабилитированных158. А вот более развернутая оценка: «Всякий тот, кто прошел «Мрамор», но не выдвинулся в работе больше, чем другие, поскольку недостаточно, чтобы он просто работал как остальные, он должен своим трудом и политической активностью, разоблачением империалистической политики СССР доказать, что действительно исправился. Этих «мермерашей» необходимо посылать на физические работы на малые фабрики. С ними могут проводиться и групповые встречи и открыто им и ясно говорить, поскольку Информбюро укрепляется в их среде, что они не стремятся, а обещали нам, что будут стремиться работать, и если неактивны, тогда их нужно снова отправить на «Мрамор»»159. Таким образом, запугивания информбюровцев не должны были прекращаться после выхода из лагеря.
А вот как творчески восприняли курс, провозглашенный З.Бркичем, в Истре. 26 апреля 1951 г. Бакарич доложил, что там сложился такой «метод руководства» информбюровцами: «Существует классификация информбюровцев: I группу арестовать, II избить, III изолировать, IV учет. Информбюровцев вызывали в комитет и колотили их»160.
В пятый раз вмешательство союзного Политбюро фиксируется в январе 1952 г. З. Бркич отчитывался на заседании Политбюро ЦК КПХ о встрече, состоявшейся в ЦК КПЮ. Заседание имело место 15 января 1952 г., однако в Архиве Югославии оно ошибочно датировано 1949 годом161. Там рассматривалось положение в вузах, и было отмечено, что «демократизация понята так, что всякий делает, что хочет, враг оживился, не замечаются методы работы ИБ. Большинство информбюровцев проповедует, что не будет заниматься политикой». Поскольку речь шла в основном о бывших информбюровцах, которые пытались возобновить обучение после выхода из лагерей, Политбюро ЦК КПЮ приняло ряд решений и в частности такое: «Каждого информбюровца подвергнуть контролю, все мермераши162 не могут быть приняты на факультеты»163. Хорватское Политбюро ограничилось тем, что приняло эту информацию к сведению.
Таким образом, все пять случаев, когда Политбюро ЦК КПЮ непосредственно занималось информбюровцами и доносило свою позицию до хорватского руководства, характеризуются нагнетанием обстановки и усилением репрессивного курса.
То же самое мы наблюдаем в Словении. В этой республике информбюровцы не отличались особой активностью. Поэтому в нашем распоряжении есть только два примера влияния из союзного центра – один косвенный, другой прямой.
Первый случай датируется концом 1950 г. 14 ноября на заседании Политбюро ЦК Коммунистической партии Словении присутствовал член Политбюро ЦК КПЮ Борис Кидрич. Скорее всего, его приезд был связан с разбором националистического поведения словенского писателя Э. Коцбека. Тем не менее, он принял участие в заседании, где был поставлен более широкий вопрос – о внутреннем положении Словении. Протокол не фиксирует, чтобы Кидрич непосредственно говорил об информбюровцах. Инициативу на себя взяла докладчица – Лидия Шентьюрц. Она констатировала мягкое и терпимое отношение к информбюровцам и предложила его ужесточить, усилить бдительность, углубить в партии политическую работу, бороться с прослушиванием информбюровских радиостанций164. В резолюции Политбюро так и записало: «Сильно обострить борьбу против влияний информбюровской пропаганды и жестко обратить внимание с[резных] к[омитетов], чтобы заново проанализировали информбюровские влияния и не убаюкивали себя, что информбюровцев нет»165. К тому времени в Словении исключили из партии за поддержку Коминформбюро только 317 человек, и по-видимому, кому-то это число показалось слишком незначительным. Не прошла и неделя, как 20 ноября 1950 г. на новом заседании Политбюро ЦК КПСл еще более жесткие призывы огласил министр внутренних дел Б. Крайгер: «Вопрос Информбюро. Во всей нашей борьбе недостаточно остроты, нужно поставить эту проблему.… Есть много признаков скрытых информбюровцев, а партийные организации их не раскрывают, потому что борьба против информбюровцев шаблонная». Выходит, что по мнению Крайгера враг есть, а если его не обнаружили, значит, не искали. Политбюро не возражало против этой установки на шпиономанию и постановило: «6. Против всех форм деятельности Информбюро обострить бдительность, особенно в молодежных и партийных организациях»166.
Второй случай, когда Политбюро ЦК КПЮ стимулировало кампанию охоты на информбюровцев в Словении, однозначен, и сомнений в его причастности не вызывает. В январе 1951 г. был арестован Душан Майцен – полковник, начальник кафедры артиллерии высшей Военной академии в Белграде. По происхождению он был словенцем. Это самая высокопоставленная жертва среди словенцев-офицеров за весь период репрессий167. В том же месяце закончила работу группа ЦК КПЮ, изучавшая обстановку в Словении. В итоге в январе 1951 г. состоялось заседание Политбюро ЦК КПСл с участием таких членов союзного политбюро, как Б. Кидрич, Мома Маркович, М. Джилас и А. Ранкович. К сожалению, в протоколе не сохранилась точная дата заседания, и мы можем сказать лишь, что оно прошло между 20 и 31 января.
Мома Маркович заявил: «Информбюровские лозунги нашли в массах благоприятную почву». Затем отметил «убаюканность по вопросам Информбюро. Не видят работы Информбюро в информбюровских лозунгах». Джилас тоже призвал к усилению борьбы против информбюровцев, указав на бюрократию, как на целевую группу репрессий. Свой посильный вклад в дело внес и Ранкович: «Информбюровских проявлений было меньше всего в Македонии и Словении, но нужно бороться, чтобы не было никаких оснований для ИБ. Заострить также в вопросе прослушивания радио информбюровских станций»168