215. То есть не будучи знакомы с представлениями партийной верхушки об этой активности, они, в отличие от Политбюро, не способны адекватно понять ситуацию.
Но даже в таких неблагоприятных условиях мы знаем несколько случаев сопротивления репрессивному механизму на местном уровне. В протоколе заседания Политбюро ЦК КПСл от 2 февраля 1951 г. Борис Крайгер отметил: «В некоторых с[резных] к[омитетах] есть недоразумения между членами бюро, особенно между организационными секретарями и уполномоченными УДБы, что очень утяжеляет борьбу против реакции и Информбюро. Против информбюровцев невозможно бороться иначе, чем с помощью агентуры, и ясно, что офицеры УДБы должны искать данные также среди партийцев»216. Таким образом, в некоторых срезах Словении секретари срезкомов противодействовали деятельности всемогущих спецслужб, защищая своих подчиненных.
Чрезвычайно интересен отчет о положении в Загребском университете, представленный 14 июня 1949 г. на заседание Политбюро ЦК КПХ. Его автором очевидно был секретарь университетского парткома Марко Шарич. В разгар охоты на ведьм, когда из университета исключили 297 человек, он осмелился подвергнуть этот курс критике прямо перед его инициаторами. Разумеется, Шарич очень осторожно подбирал выражения: «В некоторых партийных организациях, особенно там, где было относительно много информбюровцев, стала ощущаться в отдельных случаях тенденция превышения меры в отношении отдельных людей. Так ошибки индивидов иногда неоправданно трактуются по линии резолюции Информбюро, что негативно влияет на внутреннее положение в организации и создает нездоровый психоз»217. Мы не знаем, удалось ли Шаричу смягчить репрессии в университете, но в любом случае его попытка заслуживает уважения.
В июне 1950 г. два прокурора (В. Жижич и Лакич) и два судьи (Крджич и Лакович) отказались участвовать в упоминавшемся судебном процессе над Дапчевичем и Петричевичем. Все они были отправлены на Голый остров218.
Еще один пример, правда, индивидуального сопротивления мы находим в протоколе допроса Станко (Чаницы) Опачича в начале сентября 1950 г. Его ответы комиссии, заподозрившей, что он вместе с Жигичем и Д. Бркичем стал информбюровцем, раскрывают нам позицию человека, который отказался играть по установленным правилам театра абсурда и отвергает сложившиеся в партии ритуалы, хотя и понимает, чем ему это грозит219.
СМЯГЧАЮЩИЕ ИМПУЛЬСЫ
Не следует думать, что репрессии из центра нагнетались непрерывно и равномерно. В истории Югославии импульсы к «охоте на ведьм» перемежались с призывами к отрезвлению и внесению законности применительно к тем или иным группам населения, подвергавшимся репрессиям.
Первый такой пример мы находим уже в 1948 г. в Черногории. 5 августа местный крайком разослал директивное письмо, положившее начало так называемой акции «спасения людей». Письмо призывало индивидуально подходить к каждому, разъясняя конфликт с Коминформбюро всем, кому суть дела не ясна. В то же время письмо предлагало «чистить из партии» тех, кого не удается убедить220. Потому очень быстро акция «спасения людей» переросла в обычные репрессии. Последующее понимание политики «спасения людей» как особого элемента политики репрессий подтверждается протоколами заседаний Политбюро ЦК КПЮ. 30 мая 1949 г. Тито отмечает следующее: «В отношении чистки до сих пор мало сделано, и многие люди которые туда отправились [т.е. в места лишения свободы – ЮШ] не спасены»221.
Следующий призыв к смягчению репрессий связан с деятельностью лично Й. Броза-Тито и касался не отдельной территории, а профессиональной группы. В начале 1949 г. Тито заинтересовался настроениями в армии и, в частности, почему офицеры выступают за Информбюро. Тито выяснил, что представленная ему картина приукрашена, лично изучил 8 судебных дел офицеров и 25-29 марта 1949 г. провел на Брионях встречу с «высшей делегацией ЮА». Журналист и бывший офицер Д. Маркович, имевший доступ к малодоступным источникам, уверяет, что перед высшим армейским командованием Тито озвучил три тезиса:
«первое: мы должны вести битву за каждого человека; все должно быть ясно и твердо доказано; никто невинный не смеет пострадать;
второе: на следствии и в суде не сметь «доказывать вину», но объективно устанавливать все факты и всесторонне их оценивать, принимая во внимание все доводы;
третье: в человеке всегда видеть человека, его достоинство, его человеческую сущность. Если виновен, пусть будет наказан, но без всякого самоволия»222. Тито и дальше проявлял интерес к судьбе офицеров: «В следующем году (1950) он требовал, чтобы ему представляли отчет обо всех военных тюрьмах, и чтобы военный прокурор ЮА каждые три месяца обходил все тюрьмы и письменно извещал об этом. По некоторым случаям он и лично вмешивался…» Впрочем, Д. Маркович тут же приводит параллельные примеры «охоты на ведьм» и в армии. Также стоит напомнить, что среди репрессированных офицеры составили одну пятую – намного больше их удельного веса в обществе. Созданная партией атмосфера оказывалась сильнее благих пожеланий.
Затем к проблеме взвешенного применения репрессий Тито обратился на заседании Политбюро ЦК КПЮ 30 мая 1949 г. Призывая к ужесточению преследований, он в то же время предлагал соблюдать меру разумности: «Нужно дело ужесточить, но не впадать в крайность и не характеризовать всё, как информбюровщину. Мы не смеем сами создавать информбюровцев перебарщиванием, потому что этого и враг хочет»223. Но как и в случае с армией, эта установка не соблюдалась. Как было показано ранее, и как будет показано в дальнейших разделах, в реальности многие жертвы репрессивной машины никакими информбюровцами не были.
Дальнейшие импульсы к ослаблению охоты на ведьм проводились в условиях комплексных реформ, начатых в 1950 г. и в частности в рамках политики демократизации. Эта политика предполагала постепенное ослабление репрессивного давления государства на общество. Уже 3 февраля 1950 г. состоялся III пленум ЦК компартии Черногории. Пленум констатировал, «что в борьбе против Информбюро не проводилось различие между теми, кто сознательно поддержали Резолюцию ИБ и теми, кто были жертвами «фронтальной атаки против информбюровцев», а всех свели в «ряды врагов новой Югославии». Сделано замечание партийным организациям, что они не «вели битву за каждого честного человека, чтобы его политически и идейно привлечь на свою сторону, чтобы тем самым исключить враждебное влияние на этих людей»»224. Вслед за тем 28 февраля 1950 г. ЦК КПЮ разослал по республикам циркуляр по организационным вопросам. Там была отдельная глава о задачах и положении прокуратур. Обсуждение этого циркуляра вызвало активную реакцию в Политбюро ЦК компартии Словении. На своем заседании словенское Политбюро поставило вопрос о нарушениях и аморальных поступках в работе УДБы, о давлении на прокуратуру и суд, о тесной связи государственных органов с УДБой. Всё это словенские лидеры осудили как последствие советской практики и заявили: «Борьба против этих методов одна из главных задач партийной организации в УДБе и милиции»225.
5 марта 1950 г. Тито заявил, что «диктатура пролетариата не может быть самоцелью, не может применяться против народа, против самих рабочих…». Он воспроизвёл ленинскую идею о том, что диктатурой власть пролетариата является только по отношению к классовым врагам, а для сторонников социализма никакой диктатуры нет226. В связи с этим, в июне 1950 г. генеральный секретарь призвал умерить подозрительность, захлестнувшую югославское общество, и не смешивать бдительность с практикой бездоказательного навешивания обвинений227.
В сентябре 1950 г. на том же заседании Политбюро, где Тито призывает к усилению репрессий в Хорватии, А.Ранкович оценил меры предпринятые против информбюровцев в Черногории как чрезмерные и даже предложил вынести партийные взыскания228.
В феврале 1951 г. Тито публично высказал свое мнение непосредственно по проблеме информбюровцев. Это произошло на партконференции гвардейской дивизии, в которой перестарались в борьбе с информбюровцами и теперь разбирали скандал – самоубийство одного из офицеров. Там Тито фактически предложил бороться с информбюровским движением путем самоисправления229. Исправив «ошибки», улучшив общее положение дел в стране, бюрократия рассчитывала нейтрализовать антиправительственные настроения, выбить у них почву из-под ног. Тем самым Тито подтвердил, что информбюровцы это не просто ослепленные сталинизмом догматики, а движение с социальными корнями.
В феврале 1951 г. был утвержден новый более демократичный Уголовный кодекс, где были точнее определены формы нарушения закона, отменено наказание за покушение на контрреволюционную деятельность, за подготовку к бегству через границу, за недонесение по уголовному делу230. Продолжением линии на укрепление «социалистической» законности стал IV пленум ЦК КПЮ, состоявшийся 3 июня 1951 г. А.Ранкович, контролировавший спецслужбы страны, сделал доклад «О дальнейшем укреплении правосудия и законности», где подверг критике работу подведомственной ему УДБы. Он останавливался только на общих признаках проявления беззаконий и говорил далеко не обо всём, что имело место в действительности. Критика нарушения законности раздавалась порой и раньше, но в докладе А.Ранковича ответственность за это впервые возлагалась на высшее партийное руководство: «Иногда явно незаконные инструкции и решения высших государственных органов толкают нижестоящие органы на путь беззакония…»