Мегарский историк Герей жил в III в. до н. э.; к тому времени старый афино-мегарский спор о Саламине, казалось бы, давно уже был неактуален, остров столетия принадлежал Афинам, стал неотъемлемой частью их государства, и отнять Саламин у них не было никакой возможности. Однако же, видимо, у мегарян оставалось желание «сохранить лицо».
Нельзя, впрочем, не отметить, что в полемику сплошь и рядом вступали не только представители различных полисных историографических школ, но и историки, принадлежавшие к одному и тому же полису. Об этом подробнее пойдет речь ниже, преимущественно на материале знаменитейшей в античной Элладе локальной традиции историописания, а именно афинской. Речь идет о так называемой аттидографии. Произведения этой школы лучше всего сохранились (хотя и они тоже — фрагментарно) и наиболее глубоко изучены в современном антиковедении[191], что и оправдывает специальное обращение к ее данным.
Аттидографы — принятое среди специалистов обозначение группы древнегреческих историков, писавших труды по истории Афин и Аттики. Сочинения аттидографов носили одинаковое название «Аттида» (то есть буквально «жительница Аттики, афинянка»). Аттидография зародилась в конце V в. до н. э., достигла наивысшего расцвета в IV–III вв. до н. э. Основоположником и первым представителем этого жанра был, как ни парадоксально, не коренной афинянин, а Гелланик Лесбосский (вторая половина V в. до н. э.), один из так называемых «младших логографов». Среди его многочисленных исторических сочинений одним из самых поздних, завершенным в последние годы Пелопоннесской войны, была первая «Аттида».
Следуя примеру Гелл аника, в дальнейшем уже и афинские граждане начали писать работы того же названия и содержания. «Аттиды» составлялись такими историками, как Клидем (первая половина IV в. до н. э.; в некоторых источниках имя этого автора фигурирует как Клитодем), Фанодем и Андротион (середина IV в. до н. э.) и др. В первой половине III в. до н. э. крупнейшую, самую значительную из «Аттид» написал историк Филохор[192]. Аттидографы были, как правило, не только учеными, но и достаточно крупными фигурами в общественной жизни своего времени. Клидем, Фанодем, Филохор занимали важные жреческие должности, являлись экзегетами (истолкователями сакральных обычаев)[193]; Андротион активно занимался политической деятельностью.
Во второй половине III в. до н. э. александрийский историк Истр из кружка Каллимаха составил труд «Собрание Аттид» (или «История Аттики»), представлявший собой компендиум предыдущих «Аттид». Истр стал, таким образом, завершителем аттидографической традиции; впрочем, он не был афинянином, историю Аттики знал только по литературе, и его компиляция, таким образом, имеет вторичный характер.
Произведения аттидографов дошли до нас лишь во фрагментах, но даже в таком виде являются ценными источниками по афинской истории[194]. Аттидографы начинали повествование с легендарных времен и доводили до своего времени. В их трудах содержались интересные экскурсы об аттических мифах и культах, государственном устройстве Афин, сведения по топографии и т. п. Скрупулезно изучая и добросовестно излагая события прошлого, аттидографы тем не менее зачастую подходили к имевшемуся в их распоряжении материалу некритически, перемешивая мифы с реальными фактами (особенно это касается древнейших периодов). Отражалась в их трудах также и политическая позиция авторов. Так, считается, что, например, Клидем был сторонником радикальной демократии, а Андротион более симпатизировал демократии умеренной, и это влияло на их оценку и трактовку событий прошлого[195]. Стиль трудов аттидографов обычно сух и прост, напоминает деловую прозу; впрочем, порой встречаются и элементы риторической обработки.
В развитии тематики данной главы, при постановке и разработке вопросов, мы стремились в наибольшей степени ориентироваться на нюансы, которые были обозначены в информационном письме Центра истории исторического знания ИВИ РАН, разосланном потенциальным участникам в процессе подготовки Круглого стола «Локальные исторические культуры и традиции историописания».
В письме, в частности, указывалось: «Можно говорить, по крайней мере, о двух основных способах работы историков с трудами своих предшественников. В одном случае оригинальный текст сохранял доминирующее значение и с течением времени лишь до известной степени совершенствовался. В другом, напротив, бесцеремонно разбирался "по кирпичикам" и служил своего рода строительным материалом для нового произведения».
Мы просто попытаемся показать, как в данном отношении обстояли дела в классической Греции, дабы читатели сами могли на основе этих данных оценить ситуацию, которая, на наш взгляд, не вмещается в полной мере в рамки ни одной из двух обозначенных альтернативных парадигм. В данном случае речь пойдет именно об особенностях древнегреческой традиции историописания в целом, а ее афинская, аттидографическая ветвь будет просто выступать в роли вполне репрезентативного поля для конкретных примеров и иллюстраций.
Сразу оговорим, что особенно далека от древнегреческой историографической традиции первая из вышеуказанных парадигм. Соответствующий подход мы характеризуем как хронографический, характерный для исторических хроник[196]. Как нам доводилось писать в указанных работах, хроники приобретают черты определенной «агглютинативности». Они сливаются друг с другом и вливаются друг в друга. Хронист, начиная свой труд подчас «от сотворения мира», включает в него произведения своих предшественников. Хроника — в известной мере внеличностный и даже безличный, не-авторский жанр. Зачастую она анонимна, иногда псевдонимна (так, некоторые древневосточные хроники составлены от имени царей, хотя понятно, что писали их не сами венценосцы, а их подчиненные-писцы).
Ничего не могло быть более чуждого историописанию античных эллинов. Древнегреческая историческая культура — культура не изложения и описания событий, а их исследования, поиска истины[197]. Этот исследовательский дух, — пожалуй, главное, что внесли греки в историографию и что впервые в мире сделало ее наукой.
Взять тех же аттидографов. «Аттиды» иногда называют афинскими хрониками[198], а, соответственно, аттидографов — хронистами. Однако такое определение не вполне корректно. Аттидографы, в отличие от хронистов, в первую очередь не излагали и описывали прошлое, а изучали и исследовали его. В этом они следовали лучшим традициям античной исторической науки, заложенным Гекатеем, Геродотом, Фукидидом. Безусловно, методы их работы современному историку могут показаться крайне нестрогими, произвольными, порой примитивными. Многие свои гипотезы эти авторы основывали скорее на умозрительных соображениях, нежели на детальном и объективном анализе фактов, порой наивно рационализировали мифы. Тем не менее заслуживает внимания уже сам этот исследовательский дух. Каждый аттидограф стремился сказать новое слово, внести собственный вклад в изучение афинской истории. Поэтому, кстати, все они активно полемизировали друг с другом, горячо оспаривали выводы предшествующих представителей аттидографической традиции. Собственно, потому и появилось так много сочинений данного жанра, что в любом из этих сочинений выдвигалась какая-то новая точка зрения и опровергались предыдущие.
Приведем один из самых характерных примеров подобной полемики — споры между афинскими историками по ряду вопросов, связанных с плаванием героя Тесея на Крит к Миносу, его поединком с Минотавром в Лабиринте и т. п. Яркую картину ведшихся дискуссий развертывает Плутарх (Thés. 16–19), великолепно эрудированный во всех отношениях, прекрасно знакомый и с сочинениями аттидографического жанра. Процитируем некоторые отрывки[199]:
«Если верить преданию, наиболее любезному трагикам, доставленных на Крит подростков губил в Лабиринте Минотавр, или же, по-другому, они умирали сами, блуждая и не находя выхода…
Но, по словам Филохора[200], критяне отвергают это предание и говорят, что Лабиринт был обыкновенной тюрьмой, где заключенным не делали ничего дурного и только караулили их, чтобы они не убежали, и что Минос устраивал гимнические состязания в память об Андрогее[201], а победителю давал в награду афинских подростков, до поры содержавшихся под стражею в Лабиринте. На первых состязаниях победил военачальник по имени Тавр, пользовавшийся тогда у Миноса величайшим доверием, человек грубого и дикого нрава, обходившийся с подростками высокомерно и жестоко…
Прибывши на Крит, Тесей, как говорится у большинства писателей и поэтов, получил от влюбившейся в него Ариадны нить, узнал, как не заплутаться в извивах Лабиринта, убил Минотавра и снова пустился в плавание, посадив на корабль Ариадну и афинских подростков. Ферекид[202] добавляет, что Тесей пробил дно у критских судов, лишив критян возможности преследовать беглецов. Более того, по сведениям, которые мы находим у Демона[203], пал военачальник Миноса Тавр, завязавший в гавани бой с Тесеем, когда тот уже снялся с якоря.
Но Филохор рассказывает все совершенно по-иному. Минос назначил день состязаний, и ожидали, что Тавр снова всех оставит позади. Мысль эта была ненавистна критянам: они тяготились могуществом Тавра из-за его грубости и вдобавок подозревали его в близости с Пасифаей