[261]. Так это или не так, но нам не мешало бы, пусть хоть изредка, вспоминать о том, что история с самого момента ее возникновения — почти единственная из наук, находящаяся под покровительством музы.
Глава 5.Историческая аргументация и политическая полемика в античной Греции(некоторые аспекты)
«Исторический факт как аргумент политической полемики» — тема Круглого стола, в рамках которого был зачитан доклад, легший в основу настоящей главы, выбрана исключительно удачно (не можем не подчеркнуть, что этот меткий выбор сюжетов для обсуждения вообще в высшей степени характерен для научных мероприятий, проводимых Центром истории исторического знания ИВИ РАН); хотелось бы также акцентировать, что очень богатый материал, имеющий прямое отношение к указанной проблематике, дает история Древней Греции. Вышесказанное покажется вполне закономерным, если учитывать два важных нюанса. С одной стороны, античный эллинский мир — это тот регион, где зародилась историческая наука как таковая[262]; с другой — там же впервые в мире приобрела развитые формы политическая полемика[263]. Соответственно, отнюдь не удивительно, что рано установилось самое активное взаимодействие этих двух форм дискурса (оговорим сразу, что речь в данной связи приходится вести применительно как к внешне-, так и внутриполитическим спорам).
Начнем изложение с того, что приведем один конкретный пример, который сразу, подобно прожектору, осветит нам всю специфику древнегреческого менталитета применительно к рассматриваемым вопросам. Вообще нужно сказать, что порой один, но яркий и характерный пример имеет большее эвристическое значение, чем какая-нибудь пространная сводка фактов и ссылок на источники (особенно если составитель подобной сводки не подверг ее необходимой обработке, и в ней важное соседствует с откровенно второстепенным; так, увы, бывает слишком часто, и это мешает читателю, не являющемуся узким специалистом в данной конкретной проблеме, полноценно разобраться в ней)[264].
Пример, который мы имеем в виду, относится к весьма раннему историческому периоду. Перед нами — греческая архаика, первая половина VI в. до н. э., затяжной конфликт между двумя соседними полисами — Афинами и Мегарами — за остров Саламин, лежащий в Сароническом заливе, почти одинаково близко к обоим названным городам[265]. Началась эта борьба еще в предыдущем столетии; решительный момент наступил около 600 г. до н. э., когда великий афинянин Солон отвоевал Саламин у Мегар. Но это был отнюдь не последний акт противостояния, завершившегося, в конечном счете, в 560-х гг. до н. э. дипломатическим путем. Процитируем здесь повествующий об исходе конфликта пассаж (Plut. Sol. 10), заранее прося прощения у читателей за достаточно обширную выдержку из источника, которая представляется совершенно необходимой:
«…Мегаряне упорствовали в намерении вернуть себе Саламин; много вреда причиняли они во время этой войны афинянам и сами терпели от них. Наконец, обе стороны пригласили спартанцев в посредники и судьи. По свидетельству большей части авторов, Солону помог в этом споре авторитет Гомера: говорят, Солон вставил в "Список кораблей" стих и прочел его на суде:
Мощный Аякс Теламонид двенадцать судов саламинских
Вывел и с оными стал, где стояли афинян фаланги.
Сами афиняне, впрочем, думают, что это вздор: Солон, говорят они, доказал судьям, что сыновья Аякса, Филей и Еврисак, получили у афинян право гражданства, передали остров им и поселились в Аттике…
Желая еще убедительнее опровергнуть мнение мегарян, Солон ссылался на то, что умершие похоронены на Саламине не по обычаю мегарян, а так, как хоронят афиняне: мегаряне обращают тела умерших к востоку, а афиняне — к западу. Однако мегарянин Герей на это возражает, что и мегаряне кладут тела мертвых, обращая их к западу, и что еще важнее, у каждого афинянина есть своя отдельная могила, а у мегарян по трое или четверо лежат в одной. Но Солону, говорят, помогли и какие-то пифийские (т. е. дельфийские. — И.С.) оракулы, в которых бог назвал Саламин "Ионией". Дело это разбирали пять спартанских судей: Критолаид, Амомфарет, Гипсихид, Анаксилай и Клеомен».
Спартанские арбитры в конечном счете присудили спорный остров афинянам, и Саламин с тех пор был неотъемлемой частью афинского полиса. Однако остановимся вот на чём: итак, какого же рода ситуация здесь предстает перед нами (если, конечно, верить античному автору — но это отдельный вопрос, а мы будем исходить из сообщения источника и предполагаемых им реалий)? Нетрудно заметить, что Солон для обоснования претензий Афин прибегает прежде всего к категории «исторического права».
В современных международно-правовых системах, базирующихся в целом на позитивистских основах, принцип «исторического права», мягко говоря, не в чести. В нынешних условиях, если в каком-либо территориальном споре одна из заинтересованных сторон будет указывать в качестве довода на то, что когда-то, много веков назад, спорная территория принадлежала ей и поэтому должна быть ей возвращена, аргументы этой стороны вряд ли будут приняты во внимание (мало ли что кому принадлежало за многовековую историю человечества!)[266].
В античности, напротив, принцип «исторического права» во внешней политике, в межгосударственных отношениях не просто признавался как весьма весомый, но считался неоспоримым. Укажем здесь на то, что сам этот принцип попал в государственное право из права частного[267], в частном же он действует (пусть даже и с определенными оговорками) и по сей день. Если истцу на суде удается доказать, что спорная вещь когда-то принадлежала ему (или лицу, чьим наследником истец является) на легальных основаниях, а впоследствии этой вещью кто-то другой незаконно завладел, то вещь истцу возвращается. Древние рассуждали так: почему, собственно, в отношениях государств должно быть иначе, чем в отношениях частных лиц? Греческий полис тоже был ведь в некотором роде индивидом, — выражаясь современным языком, «юридическим лицом». Соответственно, считалось, что и к спорам полисов «историческое право» должно быть применимо. И вполне резонно, в категориях тогдашнего времени, третейские судьи из Спарты встали на сторону Афин (хотя в этническом отношении стояли ближе к мегарянам, тоже дорийцам, так что, казалось бы, скорее должны были проявить с ними солидарность[268]), очевидно, сочтя доводы Солона более убедительными.
Основаниями же для того, чтобы владение некой территорией в прошлом воспринималось как законное, считались следующие: завоевание, получение по наследству, покупка, дарение[269]. Бросается в глаза, кстати, опять-таки почти полное (за вычетом, естественно, завоевания) совпадение с требованиями норм частного права относительно признания законности собственности.
Вернемся к Солону. Судя по свидетельству Плутарха, он провел специальное исследование саламинских некрополей, — иными словами, выступил в роли едва ли не первого в мировой истории археолога[270] (понятно, преследуя не абстрактно-научные, а политические цели). Далее, невозможно не заметить его апелляцию к «Списку кораблей» из гомеровой «Илиады». Правда, если мерить нашими современными мерками, то в данном случае речь следует вести не об исторической, а о мифологической аргументации. Но это мы знаем (или считаем?), что тот же Солон — исторический персонаж, а Аякс — герой мифа[271]; Солон же (как и его современники), понятно, видел в Аяксе такое же реальное лицо, как и он сам. В солоновские времена (да и много позже) легендарно-мифологическая традиция «воспринималась и трактовалась как историческая»[272], греки воспринимали свои мифы не как вымысел, а как собственную «древнюю историю». О столь очевидных вещах, возможно, не стоило даже и говорить специально, но на всякий случай, во избежание возможных недоразумений, мы это делаем.
Итак, Солон в дипломатическом споре обратился к «Списку кораблей» — тексту, являвшемуся в античности весьма авторитетным в историческом смысле, — и даже вроде бы внес в него в политических интересах интерполяцию касательно Аякса (самого знаменитого из легендарных правителей Саламина), сделав этого героя каким-то образом связанным с Афинами. В принципе, исключать факт подобной вставки нельзя. Хорошо известно, что эпическая традиция получила в Афинах VII–VI вв. до н. э. особенное развитие. Афины сыграли значительную роль в складывании гомеровского эпоса; некоторые специалисты считают даже, что эта роль была определяющей[273]. Как раз при Солоне и затем при Писистрате осуществлялась письменная фиксация канонического текста «Илиады» и «Одиссеи»[274], причем, естественно, с целями отнюдь не чисто антикварными (для столь ранней эпохи это еще никак невозможно предположить), а прежде всего насущно-политическими. Ничего удивительного бы не было, если бы и вправду Солон (а он ведь и сам был поэтом, следовательно, прекрасно владел техникой стихосложения) прибег к подобной интерполяции.
Ограниченный объем главы, конечно, не позволяет нам чрезмерно увлекаться приведением конкретных примеров использования античными эллинами исторической аргументации в политической жизни, политической полемике (хотя таких примеров можно было бы отыскать с избытком). Да и задача работы иная — оттенить специфические черты преломления рассматриваемой проблематики в древнегреческих полисных условиях. Разумеется, имеются в виду те черты, которые представляются специфическими автору этих строк, а в какой степени они действительно являются таковыми — это уж решать читателям.