[329]. Вот яркий образчик логики, характерной для древнейших представителей античной исторической мысли, — логики, в которой доводы разума тесно переплелись с мифологической аурой. Уже знакомый нам Гекатей, несмотря на критическое восприятие существовавшей к его времени легендарной традиции, тем не менее ни в коей мере не отрицал существования олимпийских богов и даже возводил к ним свою родословную, педантично подсчитывая поколения (по его калькуляциям, между ним самим и небожителями пролегало 16 поколений)[330]. Фактически историки выступали как некие «новые мифотворцы», ставили мифы «собственного изготовления» на место старых, общепринятых. Кстати, точно такими же мифотворцами были и первые философы. Судя по всему, это было и неизбежно на столь раннем этапе развития общественной мысли. Да и разве не утратили бы труды и тех и других значительную долю своей прелести, если бы логика в них не перемешивалась с мифом? Не будем, кстати, забывать и о том, что история в Древней Греции находилась под покровительством одной из девяти муз — Клио, а стало быть, воспринималась скорее не как строгая наука, а как искусство, наподобие эпоса, лирической поэзии или драмы. А историки, получается, были чем-то вроде жрецов и пророков Клио.
Кто же были эти первые греческие историки? В современной историографии их принято условно называть логографами. Наряду с самым знаменитым из них — Гекатеем — известно еще несколько имен: Акусилай Аргосский, Харон Лампсакский, Эвдем Паросский, Ксанф Лидийский, Гелланик Лесбосский и др.[331] Одни из этих авторов работали раньше Геродота (в конце VI — начале V в. до н. э.), другие — одновременно с ним. От их сочинений дошли лишь незначительные отрывки. Насколько можно судить, труды, о которых идет речь, были небольшими по объему и по большей части повествовали об истории какого-нибудь одного греческого города-государства. На фоне этих произведений трактат Геродота, безусловно, выделялся несравнимо большей широтой охвата материала. Не исключено, что именно поэтому он и остался достоянием предшествующих эпох, в то время как наследие логографов оказалось утраченным.
Историк в пространстве. История, как известно, является научной дисциплиной, имеющей своим предметом развитие человечества во времени. И в связи с этим рождение исторической науки именно в Элладе выглядит в определенной мере парадоксом. Дело в том, что менталитету древнегреческой цивилизации, в отличие от древневосточных, в целом было присуще, по меткому наблюдению С. С. Аверинцева, скорее «пространственное», чем «временное» понимание универсума[332], что влекло за собой отсутствие существенного интереса к процессам изменения, ориентацию на познание законченного и совершенного бытия. Характерно, что, как мы уже видели, подразумевавший последовательное описание событий жанр исторической хроники, в отличие от жанра исторического исследования, зародился не в Греции, а на Востоке и стал органичным достоянием античной культуры, в сущности, лишь много позже Геродота, в результате греко-восточного синтеза эпохи эллинизма. Классической Греции хронографический, анналистический подход к истории оставался чужд[333]. Известный английский историософ Робин Коллингвуд тоже говорит, и небезосновательно, об определенной антиисторической тенденции древнегреческой мысли, признававшей постигаемым и достойным постижения лишь бытие, но не становление[334].
В связи со сказанным обратим внимание на то, что и «История» Геродота развертывается не только, а в своих первых частях даже не столько во времени, сколько в пространстве. Прежде чем перейти к основному сюжету труда — Греко-персидским войнам, автор создает обширную экспозицию (порой кажется, что это превращается для него в самоцель), долго развертывает перед нашими глазами пеструю, мозаичную картину разнообразных восточных царств и греческих полисов с перипетиями их политических событий, своеобразными нравами и обычаями, привлекающими интерес природными феноменами… Он как бы приглашает читателя отправиться в увлекательное путешествие. А сам Геродот путешествовать любил и умел.
Здесь необходимо сказать несколько слов о биографии Геродота, о том, как сложилась его судьба. Именно несколько слов — потому что для большего у современных исследователей, к сожалению, нет в распоряжении достаточного материала: жизнь «отца истории» освещена в источниках весьма скудно. Известно, что родился он в 484 г. до н. э. в Галикарнассе — основанном еще в XII в. до н. э. и населенном дорийцами[335] городе в области Кария, в юго-западной части Малой Азии. К моменту рождения Геродота Галикарнасе уже несколько десятилетий находился под персидским владычеством, в городе правила вассальная по отношению к персам династия тиранов. Когда Геродот был еще ребенком, в 480–479 гг. до н. э., произошло решительное столкновение между Персидской державой и полисами Балканской Греции: «великий царь» (так греки называли владыку Персии) Ксеркс повел на Элладу колоссальное войско и флот, но в конечном счете потерпел полное поражение как на суше, так и на море. После этого эллины перешли в наступление, один за другим отвоевывая у персов населенные своими сородичами города Эгеиды и Малой Азии. Впрочем, Галикарнасе оставался под персидской властью еще довольно долго и был освобожден лишь в 454 г. до н. э. Однако Геродот к тому времени уже не жил в своем родном городе.
Будущий историк происходил из знатной и высококультурной семьи; один из его родственников Паниасид был видным эпическим поэтом. Нет никаких сомнений, что Геродот получил прекрасное образование, а впоследствии, еще в юном возрасте, принял активное участие в политической борьбе, как и подобало молодому честолюбивому аристократу. Он вошел в число заговорщиков, стремившихся свергнуть галикарнасского тирана Лигдамида. Заговор, однако, потерпел неудачу, и Геродоту пришлось покинуть родину. Он переселился на Самос — большой остров на востоке Эгейского моря, к тому времени уже освобожденный от власти персов и входивший в мощный союз греческих полисов во главе с Афинами. С этого времени в жизни Геродота и началась «эпоха странствий».
Следует сказать, что заниматься практической политикой он отныне уже больше не мог. В греческом мире, расколотом на мелкие независимые полисы, каждый человек обладал политическими правами только в том городе-государстве, в котором он родился и гражданином которого был. Повсюду за пределами Галикарнасса — на Самосе, в Афинах или в любом другом месте — Геродот оставался чужаком, пришельцем (сами греки называли таких людей «метэками»). Он мог, конечно, снискать себе известность, авторитет, но от любых институтов власти был теперь полностью отрезан. Наверное, это и обусловило выбор Геродотом своего дальнейшего жизненного пути. Не политика, а история стала его призванием. И, судя по всему, путешествуя по различным частям Средиземноморья, он имел это в виду, повсюду собирая материал для своего фундаментального исторического труда.
Где побывал Геродот? Трудно ответить на этот вопрос сколько-нибудь точно. Ведь вряд ли он лично посетил все страны и области, впоследствии описанные им в «Истории». Например, маловероятно, что он забирался в такие глубины Азии, как Мидия — страна на северо-западе Ирана. А между тем описание Мидии и ее столицы Экбатан присутствует в его труде. Тем более, конечно, не бывал историк в Индии, хотя рассказывает и о ней (несомненно, с чужих слов, и поэтому его повествование об индийских реалиях переполнено фантастическими подробностями)[336]. Тем не менее можно перечислить ряд регионов, в которых Геродот, безусловно, был. В их числе — Египет, облик которого столь красочно изображен в «Истории», Финикия, ряд местностей в Малой Азии, северное побережье Понта Эвксинского (Черного моря), а также многие полисы Балканской Греции. Среди этих последних Дельфы с храмом и оракулом Аполлона — наиболее авторитетный религиозный центр греческого мира, а также Фивы, Коринф, но в первую очередь, несомненно, Афины, где «отец истории» бывал часто и подолгу.
Афины, как раз в это время превращавшиеся под мудрым правлением Перикла в подлинную «школу Эллады», ставшие центром обширнейшего военно-политического союза (Афинской морской державы, как этот союз принято называть в литературе), который включал сотни полисов разной величины и значения, необычайно разбогатевшие, украшавшиеся монументальными постройками непревзойденного художественного уровня, в то время властно притягивали к себе всех греческих интеллектуалов. Не стал исключением и Геродот. Около 445 г. до н. э. он читал перед афинянами отрывки из своего уже частично написанного труда и был удостоен за это награды.
В науке нет единого мнения по вопросу о том, какую позицию занимал в это время Геродот по отношению к афинскому полису в целом, к самому Периклу и к роду Алкмеонидов, из которого происходил этот последний[337]. Историка считают то восторженным поклонником «афинского олимпийца» (так называли Перикла его современники) и проводимой им политики, то, напротив, полагают, что Геродот относился к Периклу и Афинам скорее сдержанно, настороженно и даже критически. Представляется наиболее вероятным, что «отец истории» входил в состав кружка выдающихся деятелей культуры из разных регионов Греции, сгруппировавшихся в середине V в. до н. э. вокруг Перикла и его второй жены Аспасии, уроженки малоазийского Милета, талантливой и высокообразованной женщины. Разумеется, из факта близости Геродота к Периклу ни в коей мере не следует, что великий историк проявлял в своем труде тенденциозность, искажал факты в угоду тем или иным афинским притязаниям. Это отнюдь не соответствует действительности. Автор «Истории» в равной степени проявлял уважение и к Афинам, и к Спарте, и к другим наиболее влиятельным политическим центрам греческого мира. Более того, мы не найдем у него пренебрежения и к миру «варварскому».