Сразу бросается в глаза, что из трех охарактеризованных выше терминов, обозначающих время, в сочинении Геродота решительно преобладает χρόνος. Он просто-таки подавляет два остальных. Достаточно привести данные самого простого подсчета[476]. χρόνος и производные от него на протяжении «Истории» встречаются 298 раз, в то время как καιρός и производные — 13 раз (да и то не всегда в строго временном смысле), αιών и производные — только 5 раз[477]. Цифры просто несопоставимы!
A priori невозможно сказать, означает ли это какую-то специфику Геродота как автора и можно ли на основе этого делать какие-то ответственные выводы о его отношении к времени. Более того, опасаемся, что даже и после исчерпывающего контекстуального анализа соответствующих словоупотреблений окончательное и безусловное суждение такого рода будет крайне затруднено: необходим сравнительный материал.
Во всяком случае, несомненно: дело здесь, помимо всего прочего, еще и в том, что из трех перечисленных лексем χρόνος и именно он является основным, самым распространенным, а также и самым широким термином, чаще двух других способным принимать наиболее общие значения. Это подчеркивается, в частности, тем, что лексема χρόνος у Геродота весьма часто встречается в составе устойчивых оборотов: τούτον τον χρόνον или τον χρόνον τούτον или τον χρόνον εκείνον или τον αυτόν τούτον χρόνον или τον αυτόν χρόνον τούτον (Herod. I. 1; I.29; I.59; I.65; I.68; I.73; I.75; I.77; I.79; I.183; I.191; II. 25; II. 52; II. 128; III. 57; III. 104; III. 148; IV. 135; IV. 144; IV. 145; IV. 147; IV. 152; IV. 162; IV. 163; V. 30; V. 44; V. 58; V. 83; VI. 22; VI. 27; VI. 51; VI. 86; VI. 89; VI. 127 — 2 раза; VI. 137; VII. 59; VII. 151; VII. 208; VIII. 65; IX. 7; IX. 37), κατά τούτον τον χρόνον или κατά τον αυτόν χρόνον или κατ' αυτόν τούτον τον χρόνον или κατά τον αυτόν τούτον χρόνον или κατά χρόνον κείνον (Herod. I. 12; I. 82; I. 171; III. 48; III. 131; V. 28; V. 82), εν τούτω τω χρόνω или εν τω αύτω χρόνω τούτω (Herod. I. 36; II. 142; III. 150; IV. 8; IV. 98; IV. 133; V. 108; VII. 167; VIL 178; VIII. 8; VIII. 114; IX. 8; IX. 56; IX. 61; IX. 112), από τούτου του χρόνου (Herod. I. 68; I. 82; II. 52; II. 108; IV. 98; VI. 117), του αύτου χρόνου (Herod. II. 47; V. 36), εκ τούτου του χρόνου или εξ εκείνου του χρόνου (Herod. VI. 42; VII. 59; IX. 26; IX. 107), ύπ' αύτόν τον χρόνον τούτον (Herod. VII. 165).
В большей части указанных мест χρόνος несомненно, означает временной промежуток. Впрочем, есть также и случаи, в которых эта лексема может быть понята и как маркирующая точку во времени (а иногда она только так и может быть понята, в частности, с предлогами εκ/εξ и άπό). Но таких случаев — незначительное меньшинство. В любом случае, всё это, повторим, устойчивые обороты, то есть не специфические, не характерно геродотовские словоупотребления. Гораздо больше нас будет интересовать появление термина χρόνος в оригинальных авторских конструкциях. Мы с удовольствием подробно разобрали бы здесь все релевантные пассажи, но прекрасно понимаем, что в здесь это невозможно сделать — пришлось бы писать отдельную книгу. Придется ограничиться характеристикой нескольких наиболее показательных примеров, а в большинстве случаев привести просто перечни соответствующих мест, пусть они и могут показаться читателю скучноватыми.
Χρόνος встречается уже в самой первой фразе «Истории» (Herod. I. prooem.)[478]: «Это — изложение исследования (ίστορίης)[479] Геродота из Галикарнасса[480], чтобы деяния людей не были стерты временем (τω χρόνω έξίτηλα γένηται)»[481]. Как видим, время (χρόνος) представлено здесь в модусе протяженности, выступающей как его главное качество. Причем это «пустая протяженность»: время никак не соотнесено с человеческими деяниями; более того, оно противостоит им, угрожает им. Χρόνος — чуждая, уничтожающая стихия, и задача историка заключается именно в том, чтобы противостоять ему, помешать ему сделать свое дело. История выступает как своего рода средство борьбы со временем[482]. Перед нами — исходная установка Геродота, если угодно, его методологический принцип, который он акцентирует в самом начале своего труда.
Рассказывая о дарах лидийского царя Креза в Дельфы и об ответных почестях со стороны дельфийцев (I. 54), Геродот отмечает, что не только лично Крезу, но и всем лидийцам эти почести (промантия, ателия, проэдрия[483] и даже право каждому желающему стать дельфийским гражданином) были предоставлены «на вечные времена» (ες' τον αίει χρόνον). Данное место лишний раз напоминает аргументировавшийся нами уже выше тезис: различие между χρόνος и αιών проходит отнюдь не по линии «время — вечность». Время-χρόνος вполне могло быть вечным, во всяком случае, могло так восприниматься (ср. выше, у Платона). Весьма схожую конструкцию имеем в другом месте (IV. 201), причем тоже, похоже, восходящем к официальному источнику: персы, заключая договор о перемирии с жителями Барки (греческий полис в Киренаике), обещали «хранить клятву всё время (χρόνον μένειν αίεί то δρκιον), пока земля сохраняет свой прежний вид». Приведем еще один аналогичный пассаж (VIII. 28): Тимоксин, военачальник из Скионы, был уличен в персидской измене, но на военном совете решено было не оглашать этот факт, «чтобы скионян не считали предателями всегда в последующее время (ες' τον μετέπειτα χρόνον αίεί)». Во всех перечисленных контекстах alei, насколько можно судить, означает именно «всегда, бесконечно во времени», а не «постоянно, беспрерывно».
Геродотовский χρόνος разделяет с платоновским и другую принципиальную черту — делимость: он дробится на отдельные отрезки разной протяженности. Так, встречаем мы у Геродота упоминания о τριέτεα. και τετραέτεα… χρόνον (I. 199), о διετής χρόνος (II. 2). Не случайно χρόνος очень часто сопровождается такими эпитетами, как πολύς или ού πολύς (Herod. I. 8; I. 24; I. 60; I. 171; I. 199; I. 214; II. 52; II. 58; II. 110; II. 133; II. 152; II. 154; II. 157; II. 175; III. 28; III. 31; III. 36; III. 57; III. 123; III. 124 — 2 раза; III. 126; III. 129; IV. 1; IV. 9; IV. 114; IV. 130; IV. 146; IV. 152; IV. 201; V. 16; V. 21; V. 28; V. 41; V. 48; V. 106; V. 115; V. 119; VI. 29; VI. 52; VI. 69; VI. 86; VI. 113; VII. 15; VII. 33; VII. 49; VII. 119; VII. 137; VII. 154; VII. 170; VIII. 68; VIII. 114; VIII. 129; VIII. 142; IX. 10; IX. 62; IX. 70; IX. 101; IX. III), ολίγος или ούκ ολίγος (Herod. I. 132; I. 160; II. 125; III. 39; III. 55; III. 130; III. 133; III. 134; V. 46; VI. 63; VII. 14; VIII. 4; IX. 16) μακρός (Herod. I. 32; I. 81; III. 22; V. 9), συχνός (Herod. I. 190; V. 94; VI. 83; VII. 134; VIII. 52; IX. 67; IX. 102; IX. 119), λοιπός или επίλοιπος (Herod. I. 47; II. 13), ύστερος (Herod. I. 130; III. 149; IV. 166; V. 32; VI. 66; VII. 190; IX. 83)[484], πρότερος (Herod. V. 41), ίσος (Herod. II. 30). Таким образом, время может быть «большим» или «небольшим», «малым» или «немалым», «долгим», «протяженным», «оставшимся», «последующим», «предыдущим», «равным». Соответственно, мы встречаем в «Истории» производные от χρόνος прилагательные όλιγοχρόνιος (I. 38), πολυχρόνιος (I. 55).
С другой стороны, есть и отличие: если у Платона с χρόνος соотнесено прилагательное απας а с αιών — πας то у Геродота с χρόνος употребляются как απας так и πας причем πας значительно чаще (Herod. I. 85; II. 13; II. 25; II. 173; III. 75; III. 150; IV. 187; V. 108; VI. 52; VI. 123; VIII. 100; VIII. 140 — 2 раза; IX. 13; IX. 27; IX. 73; IX. 106; απας — Herod. III. 65).
Даже без всяких прилагательных, само по себе слово χρόνος у Геродота содержит идею временной протяженности. Так, èς χρόνον (VIL 29; IX. 89) следует понимать в данном контексте не столько как «со временем» (и уж точно не как «вовремя»), сколько как «впредь, в будущем». Равным образом χρόνω, μετά χρόνον или άνα χρόνον означает «через некоторое время» и, собственно, даже может переводиться просто «потом, впоследствии» (I. 68; I. 80; I. 173; I. 176; II. 52; II. 57; II. 121; II. 151; III. 1; III. 13; IV. 78; V. 27; V. 77; VI. 129; VII. 6; VII. 10; VII. 153; VII. 170; VIII. 53; VIII. 107; IX. 62); έπι χρόνον — «в продолжение некоторого времени» (I. 116; IX. 22), υπό χρόνου — «от времени», т. е. «под воздействием длительного времени» (II. 131; VII. 176). Оттенок протяженности во времени, как мы уже отмечали выше, имеет производный глагол χρονίζω (III. 61).
Представляет интерес, какие глаголы встречаются у Геродота в сочетании с χρόνος. Что может делать время? Среди этих глаголов — έξήκω «проходить, истекать» (Herod. II. Ill; VI. 69), διέρχομαι или διεξέρχομαι «проходить» (Herod. I. 8; II. 52; II. 152; IV. 146; V. 41; VI. 86; IX. 16), πρόσειμι «подходить» (Herod. II. 41), πρόειμι «подвигаться вперед» (Herod. III. 96; VI. 64; VII. 197; VIII. 105; IX. 109), παροιχομαι «проходить, миновать» (Herod. II. 14), προβαίνω «проходить, идти» (Herod. III. 53; III. 140; V. 58), γίγνομαι, έγγίγνομαμ γιγνομαι «происходить, проходить» (Herod. I. 28; I. 73; I. 190; II. 175; V. 92; VI. 113), διαφύομαι «прорастать» (Herod. I. 61), προαναισιμόομαι «истрачиваться» (Herod. II. 11), εξέρχομαι, έξειμι «выходить, истекать» (Herod. II. 139), συντάμνω «спешить, сокращать» (Herod. V. 41), ίκνέομαι «приходить» (Herod. VI. 86). Особенно характерно употребление с χρόνος глаголов περιέρχομαι, περίειμι, буквально — «обходить, идти вокруг» (Herod. II. 93; II. 121; IV. 155). Ну как тут не вспомнить о циклическом понимании времени в греческой античности![485]
В целом все перечисленные глаголы имеют самое прямое отношение к движению. Собственно, это главные глаголы, использовавшиеся древнегреческим языком для передачи движения, причем в большинстве своем не абстрактного движения, а прилагавшиеся в первую очередь к живым существам. Можем ли мы из этого сделать вывод о том, что за временем признавались некоторые атрибуты живого существа? Кажется, можем (хотя, конечно, в самой осторожной форме), особенно если учитывать общий антропоморфизм мировосприятия греков. При этом, что характерно, мы, кажется, не встречаем с существительным χρόνος глаголов, имеющих значение «течь»