[512]. Характерно уже название книги — «Геродот и его "источники": цитирование, вымысел и повествовательное искусство». Даже слово «источники» применительно к Геродоту поставлено в кавычки, что, разумеется, должно знаменовать известную долю иронии.
Выкладки Фелинга и его единомышленников, в свою очередь, тоже подвергались критике — наиболее суровой в указанной выше работе Притчетта[513]. Тем не менее взгляды такого рода продолжают прокламироваться, и сущность их осталась, по большому счету, ровно той же самой, что и у античных «ниспровергателей» Геродота: последний обвиняется в лжи и/или плагиате.
Насколько плодотворен такой подход и не предлагает ли он решений, на вид заманчивых из-за своей простоты и кажущейся очевидности, а в действительности несостоятельных в силу явного или скрытого редукционизма? Самый простой, «лежащий на поверхности» ответ на вопрос — далеко не всегда самый правильный. То, что лежит на поверхности, скорее всего, и будет поверхностным. Сплошь и рядом встречаются случаи, когда нужно «копнуть чуть поглубже», интенсивнее проанализировать контекст, — и появится истинное решение проблемы, хотя, может быть, и не столь очевидное.
В данной работе мы попытаемся продемонстрировать верность высказанных положений общего характера на примере своеобразного case-study. Речь пойдет об одной из самых известных частей геродотовой «Истории» — о так называемом египетском логосе[514], целиком занимающем ее вторую книгу. Это самый обширный из многочисленных разбросанных по всему произведению экскурсов, отступлений от основного сюжета — Греко-персидских войн. Тематика египетского логоса весьма разнообразна: в нем повествуется о природе долины Нила, о нравах и обычаях жителей страны (особенно о религиозных ритуалах), приводятся сведения из ее истории, сводящиеся к перечню ряда фараонов и их деяний.
Геродот, согласно его собственным утверждениям, много путешествовал по Египту и, в частности, посвятил немало крупных святилищ, где общался с жрецами. Эксплицитно историк говорит в данной связи о жречестве «Гефеста» (Пта) в Мемфисе (II. 2–3), «Зевса» (Амона) в Фивах (II. 54; II. 143), «Афины» (Нейт) в Саисе (II. 54), но чаще предпочитает говорить просто о «жрецах», без дальнейшей конкретизации. Собственно, если верить самому автору, то главным источником подавляющего большинства полученных им сведений явились именно жрецы. Геродот упоминает о них постоянно.
Но вопрос заключается как раз в том, должны ли мы верить этому указанию «отца истории» на свой источник. У. Хайдель, наиболее детально занимавшийся этой проблемой и посвятивший ей специальное, довольно обширное исследование[515], решительно отвечает: нет, не должны. Геродот, по его мнению, сознательно вводит в заблуждение читателей, а фактически с египетскими жрецами он не общался и не беседовал.
Для подобного взгляда выставляются следующие основания. Многое во второй книге «Истории» никак нельзя считать исходящим от жрецов, хотя ссылка делается именно на них. Ряд сюжетов, влагаемых Геродотом в их уста, в действительности несут специфически греческий колорит. В особенной степени это касается рассказа о царе Протее, о прибытии в Египет Елены Прекрасной и о Троянской войне (II. 112–119)[516]. Есть и другие примеры, на которых мы еще остановимся ниже.
Как же объяснить это недоразумение? Хайдель указывает[517], что есть точка зрения, согласно которой Геродот был сам введен в заблуждение: его собеседниками были какие-то люди (возможно, полукровки греко-египетского происхождения), которые выдавали себя за жрецов или которых историк ошибочно принял за таковых[518]. Однако это мнение исследователь приводит только для того, чтобы тут же его отвергнуть. Сам он стоит на совершенно иных позициях, которые здесь необходимо кратко очертить.
На самом деле Геродот построил свой египетский логос почти исключительно на информации из сочинения Гекатея Милетского — своего непосредственного предшественника на поприще «служения Клио», ученого, которого Хайдель считает истинным «отцом истории»[519]. Он некритически брал все сведения из Гекатея, попросту переписывал его. А для того, чтобы плагиат остался незамеченным, и заодно для того, чтобы повествование выглядело более авторитетным и убедительным, Геродот выставил в качестве своих информаторов жрецов различных храмов долины Нила.
Гекатей несколько раз упоминается в «Истории» Геродота, в том числе один раз — именно во второй книге и как раз в связи с жрецами. Этот пассаж (II. 143) исключительно важен для проблематики нашей работы, и потому мы приводим его in extenso:
«Когда однажды историк Гекатей во время пребывания в Фивах перечислил жрецам свою родословную (его родоначальник, шестнадцатый предок, по его словам, был богом), тогда жрецы фиванского Зевса поступили с ним так же, как и со мной, хотя я и не рассказывал им своей родословной. Они привели меня в огромное святилище Зевса и показали ряд колоссальных деревянных статуй… Каждый верховный жрец ставил там в храме еще при жизни себе статую. Так вот, жрецы перечисляли и показывали мне все статуи друг за другом: всегда сын жреца следовал за отцом. Так они проходили по порядку, начиная от статуи скончавшегося последним жреца, пока не показали все статуи. И вот, когда Гекатей сослался на свою родословную и в шестнадцатом колене возводил ее к богу, они противопоставили ему свои родословные расчеты и оспаривали происхождение человека от бога. Противопоставляли же они свои расчеты вот как. Каждая из этих вот колоссальных статуй, говорили они, это — "пиромис" и сын пиромиса, пока не показали ему одну за другой 345 колоссальных статуй (и всегда пиромис происходил от пиромиса), но не возводили их происхождения ни к богу, ни к герою. "Пиромис" же по-эллински означает «прекрасный и благородный человек».
Безусловно, из данного рассказа однозначно следует, что Геродот был прекрасно знаком с трудом Гекатея (в чем, кстати говоря, никто и не сомневается). Не исключаем даже, что, путешествуя по Египту, галикарнасский историк пользовался произведением историка милетского в качестве своеобразного «путеводителя»[520]. Но какие импликации делает из процитированного эпизода Хайдель? По его мнению[521], сам Геродот, вопреки тому, что он утверждает, вовсе не имел подобной беседы с фиванскими жрецами. Эпизод полностью взят из Гекатея. Но самое интересное в том, что и Гекатей тоже не имел подобной беседы со жрецами, а сочинил ее сам. Зачем ему это понадобилось? Исследователь выстраивает следующую цепь рассуждений.
Гекатей имеет справедливую репутацию автора-рационалиста (с чем никто и не спорит). Поэтому странно было бы, по мнению Хайделя, если бы он действительно верил в собственное (или чье бы то ни было) происхождение от божества. Напротив, именно это расхожее в греческой среде мнение он и хотел оспорить, опровергнуть. Опровержение такого рода на фоне традиционных религиозных воззрений звучало «иконоборчески». Для того, чтобы сделать свою критику мифов более весомой, Гекатей и решил вложить ее в уста по возможности авторитетного источника. В глазах среднего грека египетские жрецы, несомненно, являлись таковыми.
Итак, получаем следующую картину. Гекатей для подкрепления неких своих идей придумал определенный аргумент. Этот аргумент он облек в художественную форму и, дабы придать ему убедительности, дал ложную ссылку на источник (египетских жрецов). Геродот этот выдуманный рассказ у Гекатея переписал, да к одной лжи прибавил вторую: будто бы он сам тоже был свидетелем аналогичного эпизода. Выражаясь без экивоков и называя вещи своими именами, выходит, что перед нами не два выдающихся историка, а два выдающихся враля, а второй из них (Геродот) — к тому же еще и беззастенчивый плагиатор. Спрашивается, какое право в таком случае мы имеем считать их сочинения сколько-нибудь надежными историческими источниками и доверять им в чем бы то ни было? Как говорится, «единожды солгав…».
Не вызывает никакого сомнения, что здесь мы имеем явную крайность, в высшей степени уязвимую точку зрения, которая поэтому и подвергалась заслуженной критике[522]. Хайделя не спасает и его апелляция к общему соображению о том, что ранняя греческая прозаическая литература (будто бы) отличалась не столько стремлением к строгой истине факта, сколько, напротив, огромным числом вымыслов[523]. Иными словами, одно сильно преувеличенное суждение обосновывается другим, столь же сильно преувеличенным, но более общего характера.
Во всяком случае, необходимо отметить вещь, на наш взгляд, вполне очевидную. Если Геродот действительно занимался столь систематическим плагиатом у Гекатея, почему вплоть до Хайделя этого никто не заметил? Скажем конкретнее: почему этого не заметили читатели античного мира, которым, в отличие от нас, труд Гекатея был доступен полностью, а не в незначительных фрагментах? Любому образованному человеку достаточно было просто сопоставить два текста, чтобы плагиат немедленно всплыл на поверхность. По какой-то причине этого не произошло[524]. Например, достоверно известно, что Дионисий Галикарнасский внимательно читал обоих историков[525]. Почему этот наблюдательный и вдумчивый критик не обнаружил подделки? Или же ее обнаружили, но не афишировали из симпатии к «отцу истории»? Но нет, мы уже видели, что у последнего было более чем достаточно недоброжелателей, которые уж не преминули бы в данном случае вывести его «на чистую воду», если бы было за что.