В результате М. Л. Гаспаров пришел к выводу, что «История» не была окончена автором; он планировал ее продолжить, но по какой-то причине не смог это сделать. В полном варианте в нее обязательно вошли бы такие события, как, например, сражение при Евримедонте (соответствующее Марафонской битве на противоположном «крыле») — тем более что появлялась великолепная возможность для связующей параллели: победитель при Евримедонте Кимон был сыном марафонского победителя Мильтиада. Зашла бы речь и об экспедиции афинян в Египет в 459–454 гг. до н. э.; этот второй «египетский логос» уравновешивал бы первый, помещенный ближе к началу труда. А конечным пунктом повествования, скорее всего, стал бы Каллиев мир 449 г. до н. э., иными словами, Грекоперсидские войны были бы доведены до своего истинного окончания.
С изложенными соображениями М. Л. Гаспарова мы, со своей стороны, полностью солидаризовались в другой работе[643] и по сей день считаем их вполне правомерными. Однако, разумеется, надлежит отдавать себе отчет в том, что любой ответственный вывод должен был подкреплен серьезной аргументацией с различных сторон. В частности, во многом легче было бы решение поставленной проблемы, если бы у нас имелся ответ на вопрос: была ли «История» издана самим Геродотом прижизненно или уже после его смерти? Строго говоря, сама дата ее публикации является дискуссионной. Обычно считается, что сочинение увидело свет к 425 г. до н. э. Однако некоторое время назад вышла специальная статья[644], в которой предпринималась попытка доказать: издание «Истории» на самом деле имело место лет на десять позже, около 414 г. до н. э.; причем, не исключено, сам Геродот был еще жив в это время. Автор статьи, Ч. Форнара, привел ряд достаточно интересных наблюдений. Впрочем, его мнение так и осталось мнением одиночки: столь радикальный пересмотр общепринятой точки зрения не показался убедительным остальным ученым.
Сохранилось свидетельство о том, что друг и наследник Геродота — некий поэт Плесиррой из Фессалии — написал вступление (προοίμιον) к первой книге труда (Phot. Bibl. cod. 190, р. 148b, со ссылкой на автора I или II в. н. э. Птолемея Хенна). А коль скоро пришлось дописывать вступление, то, стало быть, сам «отец истории» не успел этого сделать. Получается, что он не завершил-таки свое произведение, и оно нуждалось в доработке.
Можно гипотетически восстановить такую последовательность событий. Геродот умирает. Всем известно, что большую часть жизни он трудился над историей Греко-персидских войн. Более того, фрагменты этой истории уже знакомы людям по публичным чтениям, которые он неоднократно практиковал (в Афинах, Олимпии, Коринфе и др.). У любознательных эллинов возникает естественный интерес: а что же представляет собой целое? Назревает потребность в издании сочинения, но тут выясняется, что оно существует только в черновой рукописи, не прошедшей еще окончательную отделку. Ситуация достаточно распространенная даже и в наше время. В таких случаях друзья, родственники, коллеги покойного принимают на себя обязанность завершить его дело.
Видимо, именно так и поступил Плесиррой: взял геродотовский черновик, отредактировал его, внес последние штрихи — в том числе написал вступление — и опубликовал. Он, разумеется, не предпринимал никаких сколько-нибудь серьезных вмешательств в текст Геродота, не делал никаких значимых вставок «от себя», которые исказили бы смысл книги великого историка. Впрочем, подчеркнем, предложенная нами здесь реконструкция представляет собой, конечно, очередную гипотезу. Безоговорочно доказать ее вряд ли возможно.
Для того, чтобы быть полностью уверенными в том, что смерть галикарнасца прервала его работу над трудом, — необходимо рассмотреть конец «Истории», ее последние главы. Разумеется, это неоднократно предпринималось[645], но единого мнения у исследователей не сложилось. Одни считают завершающие пассажи труда блестящими, содержащими в концентрированной форме основные идеи всего произведения. Другие, наоборот, видят в главах, о которых идет речь, откровенную творческую неудачу, поскольку их содержание весьма слабо связано с тем, о чем говорилось непосредственно ранее, а причины неудачи списывают на упадок интеллектуальных сил Геродота в последний период его жизненного пути. Третьи полагают, что последние имеющиеся в нашем распоряжении главы неудачны именно как заключение — поскольку они и не были предназначены на роль заключения, а автор предполагал продолжать изложение дальнейших событий…
В подобных условиях мы, конечно, не должны некритически примыкать ни к одной из существующих точек зрения. Необходимо самостоятельно рассмотреть эту часть «Истории» Геродота (IX. 114–122) и прийти к каким-то выводам. Отметим сразу: такое рассмотрение оставляет полнейшее впечатление, что произведение внезапно обрывается едва ли не на полуслове. Но, может быть, это впечатление ошибочно? Рассмотрим вопрос по возможности во всех деталях. При этом постоянно будем держать в памяти, что главная тема «Истории» — Греко-персидские войны, и именно в данном ракурсе нужно воспринимать каждый элемент повествования.
Последний связно пересказанный эпизод Греко-персидских войн, который мы находим в труде Геродота, — освобождение от ахеменидского владычества греческого города Сеста (на берегу пролива Геллеспонт) афинским флотом под командованием Ксантиппа в 479/478 г. до н. э.[646] Историк, как всегда, уснащает рассказ живо описанными подробностями. Артаикт, персидский комендант Сеста, ранее совершавший различные бесчинства по отношению к местному эллинскому населению и к святыням, бежал из города, но был схвачен. Он пытался купить свою жизнь, однако Ксантипп подверг его казни, причем мучительной: перса распяли и, пока он был еще жив, на его глазах побили камнями его сына[647].
У. Десмонд совершенно справедливо замечает[648], что столь жестокая форма расправы была, в отнюдь не характерна для греков, а вот на Востоке это был распространенный обычай (Herod. III. 125; III. 132; III. 159; VI. 30). Так поступали не только с живыми людьми, но и с телами погибших врагов. Например, после победы при Фермопилах Ксеркс приказал отрубить уже убитому Леониду голову, а тело распять (Herod. VII. 238; IX. 78)[649]. После битвы при Платеях греческому командующему — спартанцу Павсанию — предлагали в отместку поступить так же с телом Мардония, вождя противников, но тот решительно отказался. А Ксантиппу, как видим, никакие моральные принципы не помешали до крайности сурово обойтись с пленным персом. Тот же Десмонд, сопоставляя описание Геродотом поведения Павсания и Ксантиппа, предполагает, что тем самым историк выразил свои преимущественные симпатии к Спарте по сравнению с Афинами[650]. Нам, впрочем, представляется, что скорее следует говорить о неприязни Геродота не столько к Афинам в целом[651], сколько лично к Ксантиппу. Ведь этот последний принадлежал к кругу Алкмеонидов и являлся отцом Перикла. А «отец истории», вопреки распространенному в антиковедении мнению, вовсе не был приверженцем Алкмеонидов и Перикла; напротив, он принадлежал к окружению конкурирующего с Алкмеонидами рода — Филаидов и его лидера Кимона[652].
Рассказав о взятии Сеста и возвращении афинского флота на родину, Геродот резюмирует: «В этом году больше ничего не произошло». Эта фраза также не может не привлечь к себе внимания, поскольку она в целом совсем не характерна для геродотовского стиля, но зато очень типична для Фукидида, который, в отличие от своего предшественника, описывал ход событий по годам. Запомним данный интересный нюанс; возможно, в дальнейшем он поможет нам что-то лучше понять.
После эпизода с Сестом в «Истории» есть еще коротенький экскурс о «делах давно минувших дней», главные герои которого — Кир Великий и еще один перс, Артембар. Этот экскурс представляет собой самую последнюю главу труда (Herod. IX. 122). Артембар будто бы посоветовал своим соотечественникам, одержавшим уже ряд громких побед: «Давайте же покинем нашу маленькую и притом суровую страну и переселимся в лучшую землю… Так подобает поступать народу — властителю других народов».
Далее галикарнасец продолжает: «Услышав эти слова, Кир не удивился предложению и велел его выполнять. Тем не менее он советовал персам готовиться к тому, что они не будут больше владыками, а станут рабами. Ведь, говорил он, в благодатных странах люди обычно бывают изнеженными и одна и та же страна не может производить удивительные плоды и порождать на свет доблестных воинов. Тогда персы согласились с мнением Кира и отказались от своего намерения. Они предпочли, сами владея скудной землей, властвовать над другими народами, чем быть рабами на тучной равнине».
Этими словами заканчивается «История», как она до нас дошла. Нетрудно заметить, прежде всего, что процитированный рассказ как-то очень слабо связан с тем, что ему непосредственно предшествует, — с осадой и взятием Сеста. Связь, собственно, заключается только в том, что Артембар был дедом вышеупомянутого Артаикта.
Но ведь для чего-то Геродоту потребовалось вводить этот экскурс? В целом в рамках труда он вовсе не смотрится неорганично, в нем присутствуют ключевые мотивы, характерные для геродотовского повествования в целом. Прежде всего бросается в глаза столь частый у «отца истории» мотив советчика[653], с помощью которого интересующий нас автор постоянно маркирует особенно дорогие для него идеи.
Да, последняя глава «Истории» насыщена интересными и важными мыслями (как почти всегда у великого галикарнасца), но эти мысли — та