Перед нами, конечно же, легенда, и в ней, как подобает, есть даже элементы сверхъестественного (чудесное появление корабля-вестника). Это одна из тех многочисленных легенд, которые сложились в Афинах в связи с самыми знаменитыми сражениями Греко-персидских войн — Марафонским и Саламинским. Афинское происхождение рассказа Геродот отнюдь не скрывает, напротив, подчеркивает, указывая при этом, что мнение как коринфян, так и остальных греков совершенно иное.
И действительно, из других источников известно, что коринфские воины бились при Саламине вполне достойно, а Адимант был талантливым и мужественным полководцем[732]. Особенно характерен следующий факт[733]. После сражения коринфские воины, погибшие в нем, были похоронены на Саламине, и на надгробии высечена стихотворная эпитафия (Plut. Мог. 870e; IG. I2. 927):
Раньше мы жили, о гость, в обильном водою Коринфе,
Ныне же нас Саламин, остров Аякса, хранит.
Здесь мы святую Элладу спасли, корабли финикиян
Сокрушив, да еще персов и мидян войска.
И сам Адимант был после смерти удостоен весьма почетной надгробной надписи, тоже стихотворной, которую сохранил для нас Плутарх (Мог. 870f):
Вот Адиманта могила, которому всею Элладой
Преподнесен был венок за избавленье ее.
Обратим внимание на то, что полководец здесь характеризуется как человек, которого чтит вся Эллада, а не только Коринф. Это само по себе может еще ни о чем не говорить: у себя в полисе коринфяне были вольны написать всё, что угодно. Совсем другое дело — саламинская надпись. Саламин и до битвы и после нее неизменно находился под контролем Афин, и без разрешения афинских властей никакая эпитафия на нем, разумеется, не могла быть помещена. Стало быть, афиняне тогда не возражали против увековечения памяти павших в сражении коринфских граждан и не ставили под вопрос проявленную ими доблесть. Приходим к выводу, что переданная Геродотом псевдоисторическая традиция о якобы имевшем место бегстве Адиманта и коринфян сложилась в Афинах уже позже. Когда и при каких обстоятельствах? Мы еще вернемся к этому вопросу чуть ниже, а пока продолжим рассмотрение «антикоринфских» пассажей в труде «отца истории».
Herod. IX. 69: в битве при Платеях коринфский отряд, наряду с контингентами из многих других греческих городов, не принял, в сущности, никакого участия. Сражение было выиграно исключительно благодаря действиям спартанцев, афинян и тегейцев, а все остальные «стояли у святилища Геры и не участвовали в битве». Затем до них дошла весть о победе Павсания, и «тогда эллины в полном беспорядке (ουδέ να κόσμον ταχθέντες) устремились к святилищу Деметры[734], причем коринфяне и их соседи — по склонам Киферона и холмам дорогой, идущей прямо вверх…». Бросились они туда, естественно, для того, чтобы поживиться при разграблении вражеского лагеря. Таким образом, здесь коринфяне опять же изображены далеко не в самом благоприятном свете[735].
Herod. IX. 95: во время летней кампании 479 г. до н. э. в Восточной Эгеиде, увенчавшейся битвой при Микале, в эллинском войске присутствовал прорицатель Деифон, уроженец Аполлонии Иллирийской и сын другого знаменитого прорицателя, Евения (о том, как этот последний получил пророческий дар, Геродот тут же дает специальный экскурс, по обыкновению наполненный чудесными событиями, вмешательством богов и пр.).
Присутствие «штатного» прорицателя в любой греческой армии было делом обязательным, причем всякий раз старались заполучить как можно более авторитетного «эксперта» в этой области: узнать волю богов считалось очень важным. В данном случае Геродот специально указывает, что Деифона привезли с собой коринфяне. А далее следует неожиданная оговорка: «Я слышал, впрочем, еще вот какой рассказ, будто этот Деифон выдавал себя за сына Евения и бродил по всей Элладе. Пользуясь знаменитым именем, он изрекал прорицания за плату». По этой версии получается, что коринфяне на самом деле привезли с собой шарлатана.
Итак, целый ряд мест геродотовской «Истории» проникнут антикоринфской тенденцией, подчас весьма ярко выраженной. Особенно «достается» Адиманту, который в Коринфе имел репутацию одного из самых славных героев за всю историю полиса. Почему же афинские информаторы Геродота с такой неприязнью относились именно к этому полководцу и политику? Еще один пассаж из сочинения галикарнасца (Herod. VII. 137) проливает свет на эту загадку.
Эпизод, о котором пойдет речь, относится к значительно более позднему времени — к 430 г. до н. э., когда уже шла Пелопоннесская война. Геродот лишь кратко упоминает, что коринфянин Аристей, сын Адиманта, был схвачен и казнен афинянами. Более подробный рассказ находим у Фукидида (II. 67):
«В конце того же лета коринфянин Аристей, послы лакедемонян Анерист, Николай и Протодам… отправились в Азию к царю, чтобы побудить его оказать пелопоннесцам помощь деньгами и участием в войне. По пути они сначала прибыли во Фракию к Ситалку, сыну Терея… Случайно тогда у Ситалка находились и афинские послы… Они убедили Садока, сына Ситалка, который получил афинское гражданство, выдать им лакедемонян… Садок согласился на просьбу афинян и велел схватить лакедемонян при их проезде через Фракию… Афинские послы взяли схваченных лакедемонян и привезли в Афины. Из опасения, как бы Аристей, оставшись в живых, не причинил им еще больше вреда (Аристей, как полагали афиняне, уже раньше доставил им своими происками много хлопот в Потидее и на фракийском побережье), афиняне распорядились по прибытии в Афины казнить пленников в тот же день без суда, даже не выслушав их, и тела бросить в пропасть».
Именно по сообщению Фукидида, кстати говоря, событие и может быть датировано, поскольку Геродот говорит только, что оно «произошло много лет спустя после похода Ксеркса»[736]. Здесь мы имеем редкий случай, когда два разных античных историка совершенно независимо друг от друга рассказали об одном и том же факте. Такие случаи особенно ценны, поскольку дают твердую уверенность, что описанный эпизод действительно имел место. Рассмотрение обоих свидетельств в совокупности позволяет сделать ряд интересных наблюдений.
Как видим, у Адиманта был сын Аристей, который, судя по всему, унаследовал от отца положение самого влиятельного лидера своего полиса. Внешнеполитическая деятельность Аристея имела подчеркнуто антиафинский характер. В другом месте (I. 60–65) Фукидид повествует о том, как этот полководец возглавлял коринфский отряд, посланный в 432 г. до н. э. на помощь восставшей против Афин Потидеи. Его действия, однако, оказались безуспешными: Аристею не удалось воспрепятствовать афинянам установить блокаду Потидеи. После этого «в Пелопоннесе он вел тайные переговоры, всячески стараясь получить помощь» (Thuc. I. 65. 2). Сразу затем у Фукидида следует рассказ о конгрессе Пелопоннесского союза, на котором коринфяне приложили все усилия, чтобы убедить Спарту начать войну против афинян. Не приходится сомневаться в том, что в составе коринфского посольства Аристей был одним из главных действующих лиц.
Афиняне рассматривали его как одного из главных своих врагов, и стоило только им заполучить его в свои руки, как он был немедленно казнен, без соблюдения каких бы то ни было юридических формальностей. Не приходится удивляться тому, что непримиримая враждебность к этому коринфянину была в данный период автоматически перенесена и на его славного отца. Тогда-то, скорее всего, и сложилась в Афинах традиция, однозначно направленная против Адиманта и воспринятая Геродотом.
Кстати, в таком случае получается, что Геродот не только был еще жив в начале Пелопоннесской войны (в этом, собственно, никто не сомневается), но и находился в Афинах, коль скоро он присутствовал при обострении афино-коринфских отношений — обострении, спроецированном в прошлое. В связи со сказанным, может быть, стоит с несколько большим, чем принято, вниманием отнестись к свидетельству одного позднего автора (Marcellin. Vita Thuc. 17), согласно которому галикарнасский историк был похоронен именно в Афинах, в родовой усыпальнице Филаидов. Обычно предпочитают другую версию (представленную, впрочем, у авторов еще более поздних), помещающую могилу Геродота в Фурии (Steph. Byz. s. ν. Θούριοι; Suid. s. ν. Ηρόδοτος). Но если даже такую могилу там и показывали, это ведь вполне мог быть кенотаф, возведенный фурийцами позже, чтобы подчеркнуть связь со знаменитым человеком, который участвовал в основании их полиса.
Завершая эмпирическое рассмотрение текстового материала, чтобы перейти затем к некоторым обобщениям, коснемся перед этим еще одного геродотовского пассажа, который чрезвычайно характерен как раз в плане соотнесения прошлого с настоящим. Это прямое продолжение уже разбиравшегося выше эпизода, когда коринфянин Сокл убедительной речью срывает поход Пелопоннесского союза на Афины с целью реставрации тирании Гиппия. Сам Гиппий тоже присутствует на конгрессе, и вот что он говорит в ответ: «Как раз коринфянам-то еще больше всех придется желать возвращения Писистратидов. Придет день, и они еще натерпятся от афинян. Так мог говорить Гиппий потому, что никто на свете не знал так точно прорицаний оракулов, как он», — глубокомысленно добавляет историк (Herod. V. 93).
Гиппий действительно имел в Афинах и во всей Греции репутацию непревзойденного знатока пророчеств; в свое правление он хранил на Акрополе целую их коллекцию. В результате опальный тиран оказался для Геродота (точнее, подчеркнем в очередной раз, для его информаторов) чрезвычайно удачной фигурой, которой можно было приписать фигурирующее здесь типичное vaticinium post eventum. «Задним числом» предсказывается резкое обострение афино-коринфских