Уже в первой книге «Истории» Геродот упоминает о двух, пожалуй, самых знаменитых в Древней Греции законодателях — Солоне Афинском и Ликурге Спартанском. Солон занимает особенно важное (хотя с чисто количественной точки зрения вроде бы не столь уж и значительное) место в геродотовском повествовании: в уста афинского мудреца историк влагает свои самые заветные мысли[745]. Да, для Геродота Солон — прежде всего мудрец, носитель традиционной благочестивой мудрости. Тем не менее в связи с Солоном говорится — правда, в довольно общей форме — и о его законах, введенных, как известно, в 594 г. до н. э.
Так, рассказывая о визите Солона в Лидию, Геродот (I. 29) характеризует его так: «…афинянин Солон, который дал афинянам по их желанию законы (νόμους) и затем на десять лет уехал из страны. Отплыл Солон якобы с целью повидать свет, а на самом деле для того, чтобы его не вынудили изменить законы (των νόμων)[746]. Ведь сами афиняне, связанные торжественными клятвами десять лет хранить данные Солоном законы (νόμοίσι), не могли их изменить»[747].
Из конкретных солоновских законов Геродот приводит только один, причем в другом месте (II. 177) и в довольно неожиданном контексте: «Амасис (египетский фараон. — И.С.) также издал вот какое постановление (νόμον) египтянам: каждый египтянин должен был ежегодно объявлять правителю округа свой доход. А кто этого не сделает и не сможет указать никаких законных доходов, тому грозила смертная казнь. Афинянин Солон перенял из Египта этот закон (τούτον τόν νόμον) и ввел его в Афинах. Еще и поныне он там сохранился как самый превосходный закон».
В процитированной краткой заметке есть странные, несколько смущающие нюансы. Фараон Амасис (Яхмос II) правил уже после законодательства Солона, так что анализируемый закон из Египта быть заимствован никак не мог. Перед нами — характерная для Геродота («филоварвара», как его называл Плутарх) тенденция отыскивать следы действительного или мнимого восточного происхождения многих греческих обычаев.
Тем не менее в целом в историчности этого закона вряд ли следует сомневаться. Так, вполне аутентичным считает его Э. Рушенбуш, который наиболее скрупулезно в мировой историографии занимался солоновским законодательством[748]. Правда, этот ученый ставит закон в несколько иной контекст по сравнению с традиционным подходом, предполагающим, что перед нами фрагмент знаменитого закона о запрещении праздности (автором которого, по одной из версий, являлся Солон, а по другим — Драконт или Писистрат[749]). По мнению Рушенбуша, в законе, приведенном Геродотом (к сообщению которого он подыскивает ряд параллельных и релевантных свидетельств: Plut. Sol. 22; 23; Diod. I. 77. 5; Arist. Ath. pol. 7. 4), на самом деле речь идет совсем о другом, а именно о разделении граждан на 4 имущественных класса — одной из самых известных мер, предпринятых Солоном. Сами классы, вполне возможно, в той или иной форме существовали и до солоновских реформ, но Солон дал этим классам четкие критерии разграничения друг от друга, выражавшиеся в конкретных цифрах годичного дохода гражданина[750]. Соответственно, доход необходимо было проверить и оценить; для этого-то граждане и обязывались подавать такие «декларации». Вот какой цели служил данный закон.
Возможно, у «отца истории» есть косвенные свидетельства и о некоторых других законах Солона, однако законодатель эксплицитно по имени не назван. Так, тиран Сикиона Клисфен говорит у Геродота (VI. 130): «Дочь мою Агаристу я отдаю в жены (έγγυώ) Мегаклу, сыну Алкмеона, по законам афинян (νόμοίσι toiol 'Αθηναίων)». Событие датируется 570-ми гг. до н. э.[751] Нетрудно заметить, что речь здесь идет о специфическом институте έγγύη (на русский обычно переводится как «помолвка» или «обручение», но, строго говоря, не соответствует в полной мере ни тому, ни другому). В законодательном своде Солона были и законы об έγγύη[752]. На момент брака Мегакла в Афинах действовали именно они, следовательно, на них-то и ссылается сикионский правитель.
Затронем в данной связи и еще один небезызвестный эпизод. Тиран Писистрат, женившись на девушке из рода Алкмеонидов, не хотел иметь от нее потомство и потому, пишет Геродот (I. 61), έμίσγβτό οί ού κατά νόμον. Г. А. Стратановский переводит это место: «…общался с ней неестественным способом»; аналогичное понимание фразы встречаем и в переводах на другие современные языки. Соответственно, данный пассаж обычно вызывает нездоровый интерес. А между тем вполне вероятно, что переводить его нужно дословно — не «неестественным способом», а «не по закону». Дело в том, что имелся закон Солона, регламентировавший, с какой минимальной частотностью муж должен совокупляться с женой — не менее трех раз в месяц (Plut. Sol. 20). Если Писистрат попросту вообще не совокуплялся с юной супругой или делал это реже, чем предписывалось, — то тем самым он уже нарушал закон; какое-то извращение предполагать, таким образом, совершенно не обязательно. Иными словами, здесь перед нами, возможно, свидетельство о том, что «отцу истории» был в какой-то мере известен и этот солоновский закон. Впрочем, затронутый вопрос непрост и заслуживает отдельного исследования.
Более общий и менее конкретный характер имеют сведения Геродота о Ликурге (I. 65–66). Историк пишет: «Прежде у лакедемонян были даже почти что самые дурные законы (κακονομώτατοι) из всех эллинов… Свое теперешнее прекрасное государственное устройство (βύνομίην) они получили вот каким образом… Как только Ликург стал опекуном царя, он то изменил все законы (τα νόμιμα παντα) и строго следил, чтобы их не преступали. Затем он издал указы о разделении войска на эномотии и учредил триакады и сисситии. Кроме того, Ликург учредил должность эфоров и основал совет старейшин. Так-то лакедемоняне переменили свои дурные законы на хорошие (βύνομήθησαν)…»
В этом пассаже опять же есть информация, не вполне заслуживающая доверия. Так, коллегия эфоров, насколько можно судить, была введена уже в послеликурговское время[753]. Однако характерно, что точно такую же ошибку, как Геродот, допускает в своей «Лакедемонской политии» даже Ксенофонт — а уж этот-то автор знал спартанские порядки не понаслышке.
Для нас наиболее важно, что в рассказе «отца истории», как видим, неоднократно встречается ключевой термин ευνομία (буквально — «благозаконие») и производные от него. Этот термин безусловно аутентичен для архаической эпохи (такое название носит одно из важнейших стихотворений спартанского поэта VII в. до н. э. Тиртея). «Евномия» была едва ли не главным лозунгом при проведении законодательных эпох как в Спарте, так и в солоновских Афинах (у Солона тоже есть элегия «Благозаконие»)[754]. Таким образом, в целом Геродот опирается здесь на достаточно прочную традицию.
Перейдем теперь к другим упоминаниям греческих законов, встречающимся у Геродота. Некоторые из них довольно экзотичны. Например, после того, как в VII в. до н. э. Спарта одержала победу над Аргосом и аннексировала у него местность Фирею, аргосцы «ввели закон (νόμον) и изрекли проклятие, чтобы ни один аргосец не смел отращивать себе длинные волосы и ни одна женщина — носить золотых украшений, пока Фирея не будет отвоевана. Лакедемоняне же, напротив, установили законом (νόμον) отныне носить длинные волосы (до этого они коротко стригли их)» (Herod. I. 82).
В законах, о которых здесь идет речь, сильна религиозная составляющая, как и в целом в архаическом греческом праве. Особенно это касается аргосского закона: гражданам и гражданкам этого полиса фактически вменялись в обязанность те самые действия, которые обычно совершались, согласно жреческим предписаниям, в случае траура по умершему.
Встречаются у «отца истории» свидетельства и еще о некоторых конкретных спартанских законах — без прямого указания на то, что они восходят к Ликургу. Так, после смерти царя Анаксандрида (вторая половина VI в. до н. э.) «лакедемоняне по закону (χρεωμένοι τω νόμω) как старшего возвели на престол Клеомена» (Herod. V. 42; о том же законе упоминается и в другом месте — VI. 52). Уже в правление этого Клеомена, когда он вступил в распрю со своим соправителем Демаратом во время экспедиции на Афины, что повело к срыву этой последней, «в Спарте был издан закон (νόμος), запрещающий обоим царям вместе идти в поход (прежде ведь отправлялись в поход оба царя)» (V. 72).
Подробно рассказывается о том, что гласил закон (νόμος) у спартанцев относительно ритуалов, обязательных к исполнению в случае смерти царя (Herod. VI. 58)[755]. Говорится и о законе, из-за которого спартанское ополчение в 490 г. до н. э. не смогло вовремя прибыть на помощь афинянам к Марафону. Согласно этому закону (νόμον), «в девятый день (месяца. — И.С.)… нельзя выступать в поход, если луна будет неполной» (VI. 106). Вообще, комплекс известных Геродоту спартанских законов представляет собой, как можно заметить, весьма сложный конгломерат, в котором есть как элементы весьма древнего происхождения, имеющие сакральную окраску, так и относительно недавние (по сравнению с временем жизни историка) нововведения VI в. до н. э. Законодательный свод Спарты (в значительной степени сохранявший долгое время устный характер) формировался на протяжении длительного хронологического отрезка, и лишь впоследствии оказался искусственно связан с именем одного человека, Ликурга. В целом «отец истории» характеризует (устами спартанского же царя Демарата) законы, действовавшие в Спарте, как суровые (νόμου ίσχυροΰ, Herod. VII. 102); указывается, что в спартанском полисе закон — владыка (δβσπότης νόμος Herod. VII. 104).