[349]. Этот успех еще более очевиден на фоне того, что с 1881 г. военным министром Персии вновь стал Камран-мирза Наиб ос-Солтане[350], третий сын Насреддин-шаха (он уже занимал эту должность перед Хусайн-ханом и был смещен шахом в 1871 г. за некомпетентность[351]). Как уже отмечалось, А. И. Домонтович был подчинен по контракту военному министру Ирана. И подчинение это не было формальным, особенно в финансовой сфере. Несмотря на «внимательное отношение к европейцам, особенно к русским»[352], в России новый глава иранского военного ведомства считался англофилом и чуть ли не находившимся на содержании у англичан. «Красив, хитёр, но ничего не смыслит в военном деле, хотя и военный министр», – писал о нём Мисль-Рустем[353]. Камран-мирза был абсолютно не способен к военному делу. В своей должности он видел солидный источник для удовлетворения своих широких жизненных потребностей[354]. «Во главе Военного министерства стоит военный министр, “Эмир-Кебир”, Наиб ос-Солтане, сын шаха, человек лет 40, тучный, красивый, ленивый, по-персидски грамотный, ничего не понимающий в военном деле, немного болтающий по-французски, по-немецки, по приёмам очень двуличный и вежливый, всегда как будто думающий о чём-то важном, а между тем интересующийся не военным делом, а банею», – писал о Камран-мирзе один из офицеров ПКБ[355]. «Сферой наиболее беззастенчивого хищения “всех и вся” является Военное министерство, во главе которого стоит третий сын шаха и первый обиратель своего ведомства Камран-мирза, имеющий титул Наиб ос-Солтане, т. е. Наместник государя. Этот красивый, напыщенный, разжиревший, ленивый, двуличный, но изысканно-вежливый принц… ровно ничего не понимает в военном деле и не только в качестве Эмир-Кебира (военного министра), но и с нравственной стороны пользуется у персов весьма плохой репутацией», – писал о нём М. Алиханов-
Аварский[356]. «Он очень разбогател, пользуясь, главным образом, содержанием офицеров и получая при всяком утверждении бюджета полков и наград пишкеши чуть ли не по таксе самим им установленной»[357]. Учитывая склонность Камран-мирзы к подаркам-пишкешам, его влияние на шаха (он был любимым сыном[358]), прямую подчиненность ему командира российских инструкторов и ПКБ, именно он стал определяющим лицом в судьбе бригады вплоть до смерти шаха в 1896 г. С ним же были связаны финансовые неурядицы бригады, о которых сообщал А. И. Домонтович.
Суть трудностей, с которыми приходилось сталкиваться А. И. Домонтовичу, можно свести к конфликту между идеями и представлениями о службе, которыми был проникнут и руководствовался полковник, и реалиями, касавшимися как персидской действительности, так и внешнеполитических планов российского правительства. О сложностях в организации мухаджир мы уже говорили. Поэтому остановимся на двух проблемах, которые наложили отпечаток на кажущуюся успешной акцию по организации обучения персидской кавалерии.
Хотя прямых данных нам обнаружить не удалось, но косвенные свидетельствуют о сложностях в отношениях Заведующего с некоторыми из русских инструкторов. В частности, это касалось есаула И.Н. Браткова, о найме которого А. И. Домонтович в воспоминаниях сообщал как об ошибке. Выше говорилось о характеристиках офицеров и урядников, составлявших военную миссию, и их целях. Писалось это А. И. Домонтовичем уже по прошествии многих лет, и приходится сожалеть, что его публикация не была окончена из-за смерти автора. Иначе можно было бы более подробно узнать, что именно он имел в виду, сообщая (пусть и не всегда откровенно) о неудачном подборе офицеров. Следует заметить, что кто-то из обер-офицеров был, видимо, еще до окончания срока заменен сотником Кубанского казачьего войска Евплом Авксентьевичем Маковкиным[359]. Осенью 1879 г. подполковник составил докладную записку о состоянии дел в ПКБ[360]. Сопоставляя ее сведения, информацию воспоминаний и другие источники можно сделать вывод о том, что в отношениях между русскими военными представителями существовали проблемы. Главной из них было отсутствие единства и целеустремленности. Это явственно следует как из вышеприведенной оценки есаула И.Н. Браткова, так и из рекомендаций А. И. Домонтовича относительно «управления членами Русской военной миссии». От них он предполагал требовать «постоянной неуклонной энергии, стремящейся к достижению поставленной цели»[361]. «Подчинённые мне члены русской военной миссии должны разделять этот взгляд и по мере сил способствовать его выполнению, они должны безусловно быть послушными»[362]. Если учитывать, что эти рекомендации писались после случая с разделением части на 2 полка, то они приобретают вид выводов из происшедшего.
В корне неверно утверждение современных историков о том, что «русскому офицеру – командиру бригады… предоставлялись большие права»[363]. «Выехав из России по распоряжению кавказского начальства с урядниками, я здесь очутился в положении антрепренёра, – писал А. И. Домонтович. – Урядники зависят в решении денежного вопроса, офицеры получают оговоренное содержание от персидского правительства, а я даже не имею никакого указания от начальства, в каком отношении они должны стоять ко мне. Власть полкового командира со всеми его действительными правами, едва ли достаточна при таких обстоятельствах. Здесь, в среде мусульманского, фанатического, ни в чем не ценящего свою жизнь народа, мы поставлены с требованием различных стеснительных и не всегда понимаемых ими правил. Малейшая оплошность, замедление офицеров в исполнении моих указаний может принести зло»[364]. Впоследствии постоянные требования полковника об увеличении его полномочий были расценены как неумеренное стремление возвыситься, о чём будет сказано ниже. Однако с точки зрения военного он рассуждал совершенно справедливо. Несмотря на громкое название должности, которую он занимал, хорошее жалование, А. И. Домонтович был лишь инструктором и главой инструкторской миссии. Ему явно не хватало полномочий и статуса, как по отношению к формируемому подразделению, так и к русским инструкторам. Он не был «полноличным» и полномочным командиром ПКБ, а являлся «обыкновенным офицером-инструктором»[365], который только лишь заведовал обучением части кавалерии. В любой момент его положение и приказы могли быть оспорены или даже не выполнены его же подчиненными. Вся власть Заведующего базировалась на шахском расположении. «Единственная внешняя опора ему (делу обучения персидской кавалерии —
О. Г.) – только Его Величество Шах, разные же влиятельные лица более или менее вредят ему», – писал по этому поводу А. И. Домонтович[366]. Лишиться расположения Насреддин-шаха, не выполнив его пожеланий (не говоря уж о приказах), означало в иранских условиях лишиться и авторитета в глазах «казаков». А учитывая сложности в отношениях с мухаджирами, это могло привести к значительным проблемам в деле формирования части и нанести ущерб русским интересам. К тому же он не мог самостоятельно распоряжаться «казаками» и офицерами ПКБ, что также вредило и российским интересам, и статусу полковника в глазах подчиненных[367]. Не была точно определена и позиция Заведующего по отношению к русским инструкторам. Формально другие офицеры-инструкторы были назначены лишь в помощь А. И. Домонтовичу. Они находились в Персии на равных правах и различались только чинами в российской армии. Никакими документами отношения между ними не регулировались. Российские же законы действовали здесь опосредованно: все инструкторы получали жалование от иранского правительства и подчинялись ему. Поэтому в некоторых случаях офицеры-инструкторы могли «забывать» о соблюдении субординации, а дисциплинарных санкций к ним применить Заведующий формально не мог.
С первых месяцев знакомства с персидской жизнью А. И. Домонтович осознал, что в иранской армии внешний вид, знатность и полномочия имели куда большее значение, нежели чины и звания. «Во время моего пребывания в Тегеране, – писал он, – я неоднократно замечал, с каким обидным недоверием смотрели там на иностранных офицеров, приезжающих в Персию налегке как бы с единственной целью нажиться»[368]. Для первой поездки в Иран его снабдили по российским меркам большой суммой денег – 220 рублей жалования в месяц, по 16 рублей суточных и 100 рублей на наем переводчика. «Моё преувеличенное мнение относительно громадности отпущенной мне суммы было первой ошибкой в числе других подобных объясняемых незнанием условий персидской жизни», – писал А. И. Домонтович впоследствии[369]. Не случайно, что в первую очередь по возвращении из первой поездки подполковник «постарался как можно шире обставить себя в материальном отношении». Он обзавелся «хорошим выездом» в виде пары вороных черноморских упряжных лошадей и экипажа. «По отношению обмундирования из прежней моей службы в Кубанском войске осталось только умение носить казачье платье, а это не последнее дело. Весьма неказистую фигуру представляет человек, нарядившийся в незнакомый ему казачий костюм. Такие люди, часто встречающиеся на Кавказских минеральных водах, создали даже особый тип московского черкеса», – вспоминал А. И. Домонтович. Поскольку на время командировки в Персию он был зачислен по Кубанскому казачьему войску, то приобрел себе соответствующее обмундирование, дорогое оружие и седельное снаряжение