[675]. Благодаря Н.С. Долгорукому, в начале службы полковника в Персии с военным министром Сердар-е Коллем[676] были согласованы сроки выплат из бюджета Военного министерства и сроки отчетов по израсходованным средствам[677].
Л. К. Артамонов писал, что вся сумма, предназначенная в качестве бюджета ПКБ, «непосредственно из казначейства поступает в руки полковника-инструктора, который и расходует её на нужды бригады»[678]. Однако здесь исследователь выдавал желаемое за действительное. На самом деле, финансовые затруднения, возникшие при первом Заведующем и разросшиеся при втором, изжиты не были. «Бережливость и расчетливость» Н.Д. Кузьмина-Караваева, как нам представляется, основывалась не только на желании поддержать финансовый порядок в ПКБ. Очевидцы, наблюдавшие бригаду в 1886–1889 гг., отмечали стремление сэкономить практически на всём. Причем исходило оно как от персидского правительства, так и от полковника.
Военным министром Персии в 1880-х гг. преимущественно был Камран-мирза Наиб ос-Солтане, 3-й сын Насреддин-шаха. Несмотря на «внимательное отношение к европейцам, особенно к русским»[679], в России он считался англофилом. «Слишком суетлив, слишком любезен, но за этим скрывается неискренность… в нравственном отношении… это лгун, грабитель и развращённый человек… Питает намерение добиваться по смерти шаха престола и в этих видах создаёт себе приверженцев среди войск и заискивает перед русскими», – резюмировал свои впечатления от встреч с ним побывавший в 1895 г. в Персии А. Н. Куропаткин[680]. Камран-мирза не понимал военного дела и в своей должности видел только источник для извлечения прибылей [681]. Именно он стал определяющим лицом в судьбе бригады вплоть до смерти шаха в 1896 г. Н.Д. Кузьмин-Караваев вынужден был приспосабливаться к условиям финансирования, диктовавшимся военным министром, и экономить на всём. Результатом стал упадок ПКБ, о чём подробнее будет сказано ниже.
Схему экономии и расходования сэкономленных денег один из офицеров ПКБ в своих воспоминаниях нарисовал очень четко. Хотя она касалась ситуации в пехотных полках, однако ее смело можно применить и к бригаде. «Командир, части, положим, полка в 800 человек, – писал Мисль-Рустем, – получает на солдат жалование по 1 туману в месяц с обмундировкой, что составит в год 9 600 туманов, да по 12 шай (шай – мелкая иранская монета, около 2,5 копеек) кормовых на человека, что составляет в год тоже 17 520 туманов. Теперь, чтобы от этих сумм составить в свою пользу сбережение, командир поступает так: он знает, что никакого контроля над его действием не полагается, а потому, по просьбе солдат, половину сарбазов, а то гораздо большее число он отпускает по домам для обработки полей и на другие работы, за что лишает солдат кормовых, а зачастую и половину жалования, – в Персии все это практикуют и знают, – так что у командира остаётся около половины кормовых, числящихся в пользу солдат, что и составит около 40 000 рублей. Но не нужно думать, что все эти деньги останутся у него в кармане… Он должен около половины нажитого поднести в подарок Наиб ос-Солтане, военному министру, и разным мирзам, тайным контролёрам, или вернее шпионам при военном министре, – за их молчание и скромность; а если это большой полк, то должен поднести на смотру и самому шаху в виде блюда с золотом… С офицеров командиры тоже берут половину жалования, если разрешат им отпуск; сверх того, каждый должен привезти из отпуска пишкеш натурой»[682].
Имелась и вторая сторона медали. Мы не случайно подробно остановились на событиях второй половины 1886 г., связанных с финансовым обеспечением главы русской военной миссии. В. А. Косоговский верно подметил, что Н.Д. Кузьмин-Караваев был скуп, хотя нерешительным его назвать сложно. Скорее всего, он был не просто скуп, но и умело приспособился к существовавшей в Персии действительности. Особенности расходования финансовых средств ПКБ нами уже были изложены выше. Из сведений, приводимых Мисль-Рустемом, следует, что полковнику просто необходимо было быть бережливым. Однако тот же автор прямо говорил, что «по-видимому, полковники метят на это место, как в старину командиры полков назначались (в России – О. Г.) обыкновенно для поправления домашних обстоятельств… и отчасти верно»[683]. Данную мысль Мисль-Рустем подавал не прямо, а в контексте защиты интересов «русского дела». Говоря о том, что у Заведующего следовало бы изъять из ведения хозяйственную часть ПКБ, он мотивировал это тем, что «такое положение дел создаёт только худое мнение о русских в Персии и вызывает раздоры между самими русскими инструкторами»[684]. Указанный автор говорил о том, что нападки за хозяйственную часть были на всех трех Заведующих. Тем не менее обвинение российских офицеров в желании «поправить свои дела», как нам представляется, было вызвано главным образом наблюдением за деятельностью Н.Д. Кузьмина-Караваева.
Как уже отмечалось, главной финансовой задачей Н.Д. Кузьмина-Караваева на посту Заведующего была экономия средств. Ее результаты сказались довольно быстро. Наблюдавший ПКБ во время первого срока пребывания полковника в Тегеране Мисль-Рустем оставил яркое и детальное описание положения дел. Так, описывая внешний вид казарменных и хозяйственных помещений ПКБ, он замечал: «Но если вы вглядитесь лучше в эти помещения, то вся иллюзия от живописности декораций пропадёт: стены и потолки оказываются серыми и с рыжими пятнами от течи дождевой воды и сырости. Развешанные черкески и бурки, купленные в России, поедены молью, гнилые. Сёдла сделаны из мягкого дерева… и т. д. – всё существует больше на показ»[685]. Отмечая качественный внешний вид и продуманную планировку казармы, особенно оригинальные кровати-шкафы, устроенные при А. И. Домонтовиче, Мисль-Рустем писал: «Но не советую заглянуть в подобные шкафы, – вы найдёте там массу паразитов и грязи. В каждой комнате имеется до 150 подобных кроватей, но если вы войдёте туда ночью, то найдёте занятыми не более тридцати. Дело в том, что нижние чины большею частью женаты и ночуют дома; да к тому же на казармы и дров не отпускают. В них ночуют только “байгуши”, т. е. одинокие бедняки, и заставить ночевать там всех невозможно»[686]. «Между тем, – замечал он, – все приезжающие и посетители казарм удивляются, как всё хорошо устроено русскими»[687]. В том же духе был оборудован и лазарет бригады: внешне блестяще, внутренне – убого. Возглавлял его главный лекарь – «хеким-баши» – «принц “шах-заде”… не имевший понятия о лечении, но был известен во всём Тегеране своим красноречием». «На лекарства командиры бригады, русские полковники, не были щедры, а потому баночки в аптеке стояли всегда пустыми, как и самые кровати, так как даже редкие из больных, которые обращались к хекиму, не оставлялись им в лазарете, а гнались лечиться домой, за отсутствием казённых средств. Когда же казармы осматривали европейцы, то хеким-баши клал в постели, на время, здоровых людей. Раз я был с шахом при осмотре им лазарета, и заметил, что все баночки наполнены какими-то цветными жидкостями и порошками. Я был крайне удивлён, но когда хеким-баши подошел к шаху с рапортом, в котором он назвал его полным титулом, который был очень длинен, и когда шах, выслушивая его, улыбался, то я понял всё. За длинным титулом он доложил, что русский полковник отпускает ему “хезар”, тысячу туманов (туман около 3 руб.), а потому больных у него нет и аптека полна медикаментами и даже клистирной трубкой. Когда же потом спросили его, что у него было в баночках, то он добродушно ответил: “Вода, известь, краска и т. д. – нужно же поддержать русского полковника, а то он меня проглотит”. (Он страшно боялся полковника Ч.)»[688].
Не лучшим было и обучение «казаков». Велось оно, как отмечалось, по сокращенным русским уставам. «В отдельности каждый всадник в Персии природный кавалерист, и, можно сказать, очень хороший, – характеризовал особенности работы с личным составом ПКБ один из её инструкторов, – повторяю, что из подобного материала можно бы составить чудные лёгкие полки, если бы ввести в них дисциплину и выкинуть из строя стариков и мальчиков, которые выезжают несмотря на то, что первым около 60 лет, а вторым меньше 16, лишь бы только пополнить число всадников»[689]. «Уставы даются персам легко и офицеры скоро изучивают команды, но чистоты в построении мало, – писал тот же автор, – …Главное… чему обучают бригаду, как и весь гарнизон, это – “дефиле” – церемониальный марш: на нём персы помешаны, и правду сказать, бригада ходит церемониалом чудесно»[690]. «Она “обучается”… военным премудростям лишь настолько, насколько это необходимо для прохождения церемониальным маршем, что составляет альфу и омегу персидских требований и излюбленную тамашу (так в тексте – О. Г.) (зрелище) самого шаха и его приближённых», – резюмировал собранные им из разных источников сведения М. Алиханов-Аварский[691]. Сами учения проводились очень редко, хотя и чаще, чем в остальных частях тегеранского гарнизона. «То “Мухаррем”, то “Навруз”, то холодно, то распущены люди», – иронизировал Мисль-Рустем[692]