Естественно, русский посланник не мог не воспользоваться ситуацией. Как отмечал Ф. Казем-заде, Е.К. Бюцов «нанёс монополии удар и оказал молчаливую поддержку сопротивлению, когда объявил всем русским подданным, что они могут игнорировать существование табачной монополии и покупать и продавать табак без её позволения»[886]. В дальнейшем он настаивал на том, чтобы «монополия была отменена прежде, чем она укоренится в стране»[887]. В сущности, Е.К. Бюцов стремился подорвать не только английское влияние, но и кредит доверия британского бизнеса к Каджарской монархии. Очевидно, что посланник выражал официальную позицию Санкт-Петербурга, не заинтересованного в чрезмерном усилении английской стороны.
В свете изложенного позиция русской военной миссии и ПКБ оказалась очень щекотливой. К концу года события приняли такой масштаб, что шах вынужден был пойти на уступки. 28 декабря Насреддин-шах издал фирман об отмене табачной монополии на продажу табака внутри страны[888]. Однако расплывчатость формулировок и предшествующая позиция правительства привели к тому, что фирману не поверили. Запрет на табакокурение, провозглашенный фетвой одного из авторитетнейших лидеров шиитского духовенства худжат-аль-ислама хаджи мирзы Хасана Ширази от 3 декабря 1891 г., им отменён не был. 4 января 1892 г. шах приказал главному муджтехиду Тегерана мирзе Хусейну Аштиани снять запрет на курение или покинуть город. Тот отказался и стал готовиться к выезду. Это событие послужило толчком к массовому выступлению тегеранских жителей. Оно хорошо изложено в источниках и литературе[889], поэтому остановимся только на тех моментах, которые касаются непосредственно ПКБ.
Бригада была частью тегеранского гарнизона и, учитывая отношение к ней и к русским инструкторам шаха, являлась «особо приближённой» частью. Поэтому, по идее, в случае беспорядков в столице должна была служить оплотом монархии. Однако на деле ситуация 4 января сложилась совершенно иначе. Когда толпа народа устремилась к шахскому двору с требованием ликвидации всех привилегий, предоставленных британцам, Наиб ос-Солтане вышел к народу и объявил, что шах ликвидировал монополию внутри страны, но внешняя торговля табаком остается в руках компании. Сын шаха приказал, чтобы все начали курить кальяны. Восставшие потребовали выдачи текста концессии, угрожая напасть на дворец[890]. «Шах послал за русским полковником Шнеуром, – писал В. А. Косоговский, – и тот, вместо того чтобы, сделав предварительные распоряжения о сборе “казаков” и о принятии на себя защиты беззащитного в то время дворца и самого шаха, даже и не поехал к шаху, послав вместо себя Мартирос-хана (офицера ПКБ – О. Г); а сам, собрав бригаду около “казачьих” казарм, вздумал расспрашивать их, кто стоит за шаха и правительство, кто за духовенство, кто покорен, кто непокорен. Ремизов, пьяный, во дворе казармы стрелял в цель из берданки; его друг, Николка Засыпкин, московский торгаш, в казачьей черкеске, “московский кабардинец”, или “тульский черкес”, выкатил “казакам” бочку красного вина, причитая в панике: “Братцы, спасите, не погубите души православной”. А в это время толпа успела уже стащить за ноги с лошади Наиб ос-Солтане, бывшего в то время военным генерал-губернатором Тегерана, военным министром и могущественнейшим и влиятельнейшим из всех сыновей шаха, и за ноги волокла его по Артиллерийской площади… А в это время что же делали “казаки”? О! Они были сильно заняты: есаул Ремизов пристреливал берданки, что наводило панику на столицу, слушавшую ружейную пальбу уже в “казачьих” казармах и думавшую, что вот-вот сейчас откроют и артиллерийский огонь; Николка Засыпкин деятельно поил своим даровым вином всех и каждого, причитая и моля не давать погибнуть душе христианской; а сам командир, полковник Шнеур, которого никто уже не слушал, махнул рукой и поехал к своей супруге, известной всей Персии “Мегере Медузовне”, которая отшлёпала георгиевского кавалера за то, что в такой критический момент он оставляет её одну, захлопнула все двери на замок и более уже не выпустила своего супруга до самого конца бунта. Старшим же оставался есаул Ремизов»[891]. В результате расстрела пришедших ко дворцу, было убито 7, а ранено 30 человек[892]. Естественно, В. А. Косоговский, чьей руке принадлежит эта характеристика, был излишне эмоционален и, возможно, даже несправедлив в выводах. Он мыслил как исполнительный, но инициативный офицер, в рамках понимания своих обязанностей и долга. Тем не менее он упустил из виду, что позиция Н.Я. Шнеура могла определяться не столько его супругой, сколько рекомендациями Е.К. Бюцова. Именно на это указывал Ф. Казем-заде, писавший, что полковник получил секретное распоряжение от российского посланника не использовать бригаду для подавления табачных бунтов[893].
6 января 1892 г. Насреддин-шах издал фирман об отмене табачной монополии во всех областях Ирана[894]. 26 января указанием из Кербелы был снят запрет на курение. Английская инициатива потерпела поражение. К сожалению, успех антимонопольной борьбы российского представителя рикошетом ударил по ПКБ. Во-первых, поведение Н. Я. Шнеура не могло не остаться без последствий в глазах шаха, которого он должен был защищать. Во-вторых, действиями (точнее – бездействием) «казаков» был скомпрометирован их непосредственный начальник – военный министр и губернатор Тегерана Камран-мирза Наиб ос-Солтане. Ведь толпу от дворца разогнала не «опора престола» – «казачья» бригада, а отряд сарбазов, расстрелявший манифестантов[895]. «Этим безначалием как нельзя лучше воспользовался недостойный и гнусный любимец Наиб ос-Солтане Векиль од-Доуле, – вспоминал В. А. Косоговский, – которого до сего времени шах ненавидел и не допускал к себе. Собрав горсть таких же мерзавцев и головорезов, как и он сам, Векиль од-Доуле разыграл из себя с помощью Наиб ос-Солтане спасителя царя и отечества; нестройная, бессмысленная толпа, частью безоружная, частью вооружённая одними палками, ломилась во дворец; Наиб ос-Солтане, обезумев от страха, вымазал себе платье и лицо грязью и лежал полумёртвым, боясь шевельнуться; сам Насреддин-шах растерялся и струсил, тщетно призывая к себе “казаков”, на которых он возлагал такие надежды. Толпа грозно шумела и ломилась во дворец… Векиль од-Доуле… приказал своим архаровцам дать несколько залпов в толпу, и 60 трупов украсили прилегающую ко дворцу улицу, не считая раненых. Чин эмир-тумана (полного генерала) и портрет шаха, усыпанный бриллиантами, был наградой храбрецу и спасителю царя царей»[896]. Как увидим, этот факт прямо отразился на позиции Камран-мирзы относительно ПКБ в дальнейшем.
Тегеран за разрыв концессии обязался выплатить 500000 фунтов стерлингов в возмещение ущерба. Весной[897] 1892 г. было подписано соглашение, по которому Персия получала требующуюся сумму под 6 % годовых под обеспечение поступлений южных таможен с выплатой в течение 40 лет[898]. Это был первый внешний займ каджарского правительства.
Поражение англичан в борьбе за табачную монополию стало клонить чашу весов в борьбе за Персию в пользу России. Ярче всего это проявилось в изменении позиции мирзы Али Асгар-хана Амин ос-Солтане, занимавшего с 13 марта 1887 г. до И ноября 1896 г. пост садразама.
Али Асгар-хан в России долго считался английским ставленником или проанглийски настроенным. Поскольку в дальнейшем он сыграет значительную роль в судьбе ПКБ, мы детально остановимся на его биографии и взглядах. Интересную зарисовку о жизненном пути Амин ос-Солтане оставил Ф. Казем-заде. «Он был внук грузина, захваченного иранцами во время похода Ага Мохаммед-хана в 1795 г., – писал он. – Грузинский пленник был подарен Казем-хану Каджару, и в его хозяйстве он остался слугой до конца жизни хозяина. Приняв ислам, Зал-хан (мусульманское имя грузина), женился на женщине из Исфахана и обзавелся семьей. Когда Казем-хан умер, Зал-хан с семьей остался с дочерью хозяина. Молодая госпожа вышла замуж за Мохаммед-шаха, и Зал-хан оказался в услужении у императрицы Ирана. Когда её сын, Насреддин-мирза, был назначен правителем Азербайджана, четыре сына Зал-хана были отправлены вести его домашнее хозяйство. Третий из них, Эбрахим, был особенно любим молодым принцем. В 1848 г. Насреддин взошел на трон. Эбрахим переехал в Тегеран и взял вторую жену из Исфахана, которая родила ему шесть сыновей и двух дочерей. Старшим из этих детей был Али Асгар, будущий фаворит и премьер-министр Насреддин-шаха. Эбрахим не жалел ни сил, ни средств на обучение своего старшего сына. К шестнадцати годам способный и привлекательный Али Асгар в совершенстве владел персидским и арабским. Поговаривали, что его привлекала жизнь дервиша, поэзия и учение суфизма, но отец, ставший важным придворным чиновником и носивший титул Амин ос-Солтане («доверенное лицо шаха»), уговорил его пойти на службу к шаху. Когда ага Эбрахим умер в 1883 г., Насреддин-шах даровал титул отца мирзе Али Асгар-хану. После того его взлёт был быстр. В 1884 г. он участвовал в тайных переговорах с английской миссией, где считался другом Британии. Он был в доверительных отношениях с Артуром Николсоном и помогал ему в его деятельности против русского посланника А. А. Мельникова. Ко времени прибытия Вольфа в Тегеран мирза Али Асгар-хан Амин ос-Солтане был после шаха самым важным человеком в Персии. Умный, чувствительный, воспитанный, честолюбивый, беспринципный и развращённый деньгами, Амин ос-Солтане оставался фаворитом шаха вплоть до убийства властителя в 1896 г.»