. В. А. Косоговский указывал, что «число казаков было показано фиктивно в 500. На самом деле в Тегеране было всего около 300, из коих 170 конных»[979]. К сожалению, не совсем ясно, откуда он взял эти цифры. Согласно соглашению, определенного штата ПКБ не имела – полковник был должен сам определять количество людей, которые он мог содержать на выделяемые средства. По соглашению в ПКБ полагалось иметь по спискам 158 офицеров и 563 нижних чина, то есть 721 человека. Налицо же должно было быть 471 офицер и нижний чин: «150 офицеров, 142 пенсионера, 27 нижних чинов трубаческого хора, 55 артиллеристов, 18 пеших, 21 вольнонаёмных и 200 строевых “казаков”». Остальных людей «недостающих до определённой условием численности, положено содержать в постоянном отпуску на половинном жаловании»[980]. «По контракту этого года, – доносил сменщик Н.Я. Шнеура В.К. Бельгард в Военно-ученый комитет, – численный состав бригады уменьшен до 200 строевых “казаков”», всего же насчитывалось 294 строевых чина[981]. «Кроме того, – отмечал ротмистр, – на постоянном жаловании тут находятся 173 офицера, из которых около 40 конных»[982]. Реальный состав ПКБ продемонстрировал шахский смотр 28 мая 1893 г. «Все выходили очень охотно[983], – сообщал В. К. Бельгард, – поэтому на эти цифры следует смотреть как на максимум того, что может дать бригада». На смотру было 122 «казака», 36 артиллеристов, 23 «трубача» (музыканта) и 70 офицеров, то есть общей сложностью 251 «конных чинов»[984]. Как видим, численный состав ПКБ был минимизирован максимально. Однако, как показала дальнейшая практика, в строевом отношении бригада от этого выиграла мало. Несмотря на соглашение, проблемы ПКБ – «пенсионеры», перебор офицеров, недостаточное финансирование – также не были сняты, хотя предполагалось, что шахский дестехат будет основой для их решения.
Несмотря на то, что в 1892 г. с Н. Я. Шнеуром был заключен контракт на обучение персидской кавалерии, на Кавказе уже в конце ноября – декабре 1892 г. стали задумываться о возможности сэкономить на его должности. Между Главным штабом и кавказским начальством завязалась переписка относительно командирования в Иран нового инструктора на освободившееся место: в Россию по окончании контракта был отозван руководивший артиллерией ПКБ штабс-капитан (с 1891 г.) К.Н. Блюмер[985]. В связи с сокращением численности ПКБ Петербург запрашивал военное начальство Кавказа, следует ли сокращать количество инструкторов. К началу января
1893 г. этот вопрос был снят с повестки дня. Количественный состав русской военной миссии было решено сохранить в прежнем виде: полковник, 3 обер-офицера и 5 урядников[986]. «Командующий войсками (на Кавказе – О.Г) не находит возможным уменьшить число трёх офицеров, – сообщал телеграммой от 16 января 1893 г. управляющему делами Военно-ученого комитета Главного штаба генерал-лейтенанту Ф.А. Фельдману А. С. Зеленой, – …так как один офицер – помощник полковника Шнеура по хозяйственной части, второй – командир батареи, а третий необходим как инструктор кавалерии»[987]. Поэтому на освободившуюся должность по рекомендации Главноначальствующего Кавказской администрацией генерал-адъютанта князя С. А. Шереметева стали продвигать «лично ему известного» ротмистра 33-го драгунского Изюмского полка В. К. Бельгарда[988]. Первый запрос о нём был сделан в декабре 1892 г., а второй – уже после решения о сохранении прежнего количества русских инструкторов, в первой половине января[989]. В ПКБ ротмистр попал только в мае 1893 г. И уже 18 мая вступил во временное командование ее[990]. Полковник Н.Я. Шнеур убыл в отпуск в Россию, а В. К. Бельгарду было приказано его замещать[991]. По возвращении, 26 июня 1893 г. Н.Я. Шнеур был отчислен из распоряжения Главноначальствующего на Кавказе[992]. Судя по изученным нами документам, российское начальство не планировало возвращение Н.Я. Шнеура. Вместе с ним возвратились в Россию и другие обер-офицеры. Было решено сэкономить и на одном инструкторе. Место К.Н. Блюмера, заведовавшего артиллерийской частью ПКБ, осталось вакантным. В итоге, реально в бригаде осталось два офицера-инструктора – ротмистр В. К. Бельгард и прибывший в Тегеран весной 1893 г. подъесаул Александр Фердинандович Рафалович.
Оценивая деятельность Н.Я. Шнеура как Заведующего обучением персидской кавалерии, невозможно избавиться от некоей двойственности. В хозяйственном отношении полковник, вне сомнения, для ПКБ сделал много: обновил фонд обмундирования, построил необходимые бригаде здания, обеспечил батарею лошадьми, завел собственный обслуживающий персонал в виде шорника, кузнеца, ветеринара. Траты полковник делал не единовременно, а постепенно, в течение 2 лет. В целом он стремился, чтобы вверенное ему соединение было обустроено правильно и компактно, с большей пользой для службы. В частности, именно поэтому он стремился избавиться от «дорогого шаху нестроевого элемента» – мухаджиров и «пенсионеров» – и вообще сократить нештатную численность бригады. Впрочем, как и предыдущие командиры, в этом он не преуспел не по своей вине. Говорить о Н.Я. Шнеуре как о строевом командире сложнее. Причина этого в том, что ни на Кавказе, ни в Петербурге не рассматривали вопрос о создании из ПКБ действительной военной силы. В российском Министерстве иностранных дел ПКБ видели первоначально как орудие давления на Великобританию в вопросах внешней политики. В период с 28 марта 1882 г. по 14 января 1895 г., когда его главой был Н. К. Гире[993], политика относительно Ирана долгое время находилась в руках директора Азиатского департамента И. А. Зиновьева. Но после его отставки в начале 1891 г. ПКБ фактически была предоставлена ведению Военного министерства. А то, в свою очередь, перепоручило ее кавказскому начальству. До середины 1890-х гг. дипломаты проявляли интерес к бригаде лишь тогда, когда этого требовали внешнеполитические обстоятельства, а в остальное время мало заботились о ее положении. Россия как бы «застолбила» этот «участок», но «разрабатывать» его не собиралась. К тому же сильная персидская армия представляла реальную угрозу русским интересам на Среднем Востоке. Хорошей характеристикой для видения задач русских инструкторов в Иране (да и для деятельности военных инструкторов европейских держав в государствах типа Китая, Персии и т. п.) в какой-то степени могут служить слова французского офицера-инструктора в китайских войсках, сказанные в 1869 г. российскому офицеру Михаилу Ивановичу Венюкову, путешествовавшему по стране. В ответ на замечание последнего, что француз, по-видимому, намеренно кое-чему недоучивает китайцев, тот с усмешкой ответил: «Разумеется! Какое нам дело, что китайские солдаты не уважают своих офицеров, разговаривают с ними и между собой во фронте и т. и.? Нам лишь бы они знали ружейные приёмы, маршировку и эволюции – а там, чем скорее они разбегутся от первых европейских выстрелов, тем лучше»[994]. В силу указанных причин обучение ПКБ, формально основанное на сокращенных русских уставах, было ориентировано на то, чтобы ублажать шаха. Поэтому большое значение придавалось джигитовке и строевой подготовке. В этом отношении ПКБ выглядела достаточно представительно. Даже учитывая то, что много «казаков» находилось в отпусках, на время смотров многие из них возвращались в ПКБ. Особенно это касалось «казаков» второго полка. Причиной этого было то, что на смотре можно было понравиться шаху и получить от него какие-либо подарки (чаще – в виде денег), а то и производство в новый чин.
Бичом всех Заведующих был финансовый вопрос. Он обусловил большинство сложностей в деятельности военно-инструкторской миссии, возглавляемой Н.Я. Шнеуром. Он же стал и косвенной причиной отозвания полковника в Россию ранее срока окончания контракта. Помимо этого, Н.Я. Шнеур оказался заложником внешнеполитических комбинаций русских дипломатов и внутриперсидской борьбы. Во всём этом он разбирался слабо и, видимо, не слишком к этому стремился. В итоге Н.Я. Шнеур оказался отчасти дискредитирован в глазах шаха и иранского военного министра – из-за своих действий в начале 1892 г., и русского начальства – из-за кризиса осени 1892 г. Остается открытым вопрос о том, было ли удовлетворено начальство Н.Я. Шнеура на Кавказе и в Санкт-Петербурге деятельностью полковника. О. А. Красняк утверждает, что Н.Я. Шнеур не оправдал возложенного на него доверия кавказского начальства[995]. Н.К. Тер-Оганов обвинил Н.Я. Шнеура в бесхозяйственности и неумелом руководстве[996]. Оба автора в своих мнениях ориентировались на В. А. Косоговского, который, к слову, в своем очерке Н.Я. Шнеура открыто не критиковал, а кое-где даже оправдывал его действия. Однако, как видно из приведенного нами материала, исследователи не совсем правы. В документах нет прямого указания на то, что полковник не оправдал возлагавшихся на него задач. Отзыв его раньше срока также не может служить этому доказательством, поскольку и в случае с предыдущим Заведующим, и в случае со сменщиком Н.Я. Шнеура оба они были отозваны после скандала, несмотря на то, что степень виновности их была диаметрально противоположной. Отзывы были обусловлены престижем русского имени. В ситуации же со Н.Я. Шнеуром большую роль сыграл и экономический фактор.