От начальника штаба Кавказского военного округа генерал-лейтенанта ГШ Платона Петровича Павлова А. И. Домонтович получил самые общие инструкции. По словам подполковника, тот изложил ему сущность дела, не вдаваясь в детали. «Немногосложна была речь Павлова, – вспоминал офицер, – в ней не было никаких указаний, никаких связывающих инструкций. Тем-то она и была ценна. Мне было предоставлено право действовать полновластно, сообразуясь только с условиями, в которых мне придётся находиться»[124]. Можно отчасти согласиться с мнением Фируза Казем-заде, что первоначально «никто – ни шах, ни великий князь, ни сам Павлов – не знал, каковы полномочия Домонтовича»[125]. «Советую только вам понравиться шаху, – добавил он с улыбкой, – если можно, сделайтесь министром… Да и что он мне мог сказать, в самом деле, – замечал А. И. Домонтович, – когда, по его словам, оно было и для него совершенно незнакомо»[126].
Исходя из миссии 1877 г., дипломатической неудачи на Берлинском конгрессе[127] и нараставшей антирусской деятельности англичан на Ближнем и Среднем Востоке[128], Россия стремилась закрепить свое влияние в Персии. И. А. Зиновьев и (с его подачи) Министерство иностранных дел были заинтересованы в присутствии при шахе российской военной миссии с целью ограничения английского влияния на персидские вооруженные силы. Однако на тот момент в действительности вряд ли кто-то реально представлял, как сложится ее дальнейшая судьба, для чего и какими методами должны будут действовать российские инструкторы. Главное было «застолбить место». Отчасти подтверждением этому могут служить действия А. И. Домонтовича уже в новом качестве, о чём будет сказано ниже. Н. К. Тер-Оганов писал относительно целей миссии: «было ясно, что для России открывался путь к контролю над вооруженными силами Ирана. Россия, которая яростно боролась с Великобританией за завоевание преобладающего влияния в Иране, никоим образом не упустила бы такую возможность. Насколько большое значение придавали руководители России вопросу об отправке инструкторов в Иран, видно хотя бы из того, что сам наместник царя на Кавказе лично избрал кандидатуру на пост будущего руководителя русской военной миссии»[129] Не отрицая важности посылки инструкторов и ее связи с борьбой против английского влияния, следует заметить, что на тот момент вряд ли в высших кругах империи Романовых задумывались всерьез о контроле над вооруженными силами Ирана. Действительно, идея кавалерийской части, как «кадра» для будущей новой персидской армии высказывалась отдельными офицерами, в частности А. И. Домонтовичем. Однако до последней трети XIX в. она не получила ни поддержки, ни дальнейшего развития. Для Министерства иностранных дел, а точнее – для И. А. Зиновьева, фактически руководившего иранским направлением внешней политики России, посылка инструкторов и последующее создание ПКБ были исключительно политическим проектом, позволявшим не допустить британских представителей в вооруженные силы Каджарской монархии. В 1880-е гг. к этому добавилась задача контроля политической ситуации в Тегеране на случай смерти шаха и смены правителя в угодном для России ключе. Для военных же Русского государства создание боеспособной иранской армии в рассматриваемый период вообще не имело смысла и даже было опасным. При наличии у Ирана подготовленных европейскими инструкторами вооруженных сил в случае изменения политической конъюнктуры и англо-иранского сближения Россия могла получить на южных границах если не опасного, то вполне способного нанести определенный урон и отвлечь значительные силы противника. Что до важности миссии, то она действительно была необходима, но больше для дипломатов. Кроме того, в назначении А. И. Домонтовича великим князем не было ничего из ряда вон выходящего. Во-первых, любые кандидатуры для ответственных поручений в Кавказском военном округе избирались или назначались кавказским наместником, а во-вторых, в случае с подполковником сыграло роль личное отношение к нему Михаила Николаевича, причины которого кроются в событиях русско-турецкой войны 1877–1878 гг.
В последних числах ноября подполковник в сопровождении денщика, переводчика и казачьего урядника выехал из Тифлиса. Через Зривань, Нахичевань, Джульфу и Тебриз 15 декабря 1878 г. он прибыл в Тегеран. Целью поездки было ознакомление с условиями предстоящей службы и разработка соглашения о найме инструкторов. Во избежание дипломатических неурядиц с английской дипломатической миссией подполковник снова был зачислен состоять по Кубанскому казачьему войску, но избегал упоминания о том, что он является офицером ГШ[130].
По прибытии в столицу Каджарской монархии А. И. Домонтович поступил под опеку российской дипломатической Миссии. Дипломатические отношения между Ираном и Россией в «европейском формате» были установлены в 1818 г.[131] 6 июля император Александр I подписал указ об учреждении поста поверенного в делах России в Персии[132]. Действовать российское представительство начало с февраля 1819 г., сразу по прибытии в Иран[133]. С 1828 г. оно имело статус Миссии и возглавлялось чрезвычайным посланником и полномочным министром российского императора при персидском шахе, т. е. вторым по рангу дипломатических представительств[134]. Посольствами же именовалась первая категория диппредставительств. Их возглавляли послы или нунции (легаты), которые являлись полноценными представителями «своих государей». В нашей работе термин «посольство» по отношению к российскому представительству мы стараемся использовать только в крайних случаях, или если так оно именуется в источниках. Преимущество будет отдано термину «Миссия», как синониму диппредставительства в другой стране.
Как уже отмечалось, российское дипломатическое представительство в Иране с апреля 1876 г. возглавлял посланник И. А. Зиновьев. Он сначала довольно тепло принял подполковника. Все дела с персидским правительством последний в течение двух месяцев своей первой командировки вел через российских дипломатов. Своего рода посредником и одновременно консультантом А. И. Домонтовича выступал первый драгоман (переводчик) русского посольства – коллежский асессор Иван Григорьевич Григорович[135]. В конце декабря военный министр Персии сипехсалар-азам мирза Хусайн-хан (Гусейн-хан в передаче А. И. Домонтовича[136]) Мушир од-Доуле попросил подполковника составить смету расходов на содержание каждого всадника и целой части, исходя из штатов русских казачьих полков. Эта работа оказалась весьма сложной, поскольку никаких, даже официальных, сведений о состоянии персидской армии А. И. Домонтович под рукой не имел.
При деятельном содействии И. Г. Григоровича и опираясь на собственный опыт, А. И. Домонтович справился с составлением сметы расходов. «Наша обоюдная работа, – писал он, – переводилась Григоровичем на персидский язык, перевод просматривался Зиновьевым. По окончании эти сведения были представлены военному министру»[137].
Мирза Хусайн-хан Мушир од-Доуле, тогдашний военный министр и министр иностранных дел Персии, был вторым по значимости лицом в стране на тот момент. «Человек небольшого роста, довольно тучного сложения, с полным без всякой растительности лицом, с небольшими искрящимися весёлыми и выражающими хорошее расположение духа глазами… Наделённый глубокой ясностью ума, но вместе с тем и лживостью языка, весьма способный, высоко образованный и умеющий безгранично пользоваться своей властью, он был, бесспорно, и первым лицом между всеми дипломатами, проживающими в Тегеране», – характеризовал его А. И. Домонтович, отмечая также заносчивость военного министра и страсть к обогащению[138]. Военный министр и садразам в одном лице (до 1880 г.), Хусайн-хан был инициатором нового витка военной реформы и вообще ратовал за преобразования в вооруженных силах страны[139]. Подполковник был представлен ему И. А. Зиновьевым лишь после окончания работы по составлению росписи расходов на предполагавшуюся для обучения часть. Именно под началом этого человека оказались А. И. Домонтович и русские инструкторы вплоть до его отставки в сентябре 1880 г.
29 декабря 1878 г. шах пожелал сделать смотр своих гулямов[140] в присутствии подполковника. В историографии закрепилось мнение, что Насреддин-шах изначально планировал отдать гулямов на обучение русским инструкторам[141]. Однако, как свидетельствуют архивные документы и воспоминания А. И. Домонтовича, решение это нигде не озвучивалось шахом российским представителям. О нём свидетельствовали лишь косвенные, но достаточно определенные, данные. Принято оно было иранским правителем, скорее всего, после смотра и его разговора с А. И. Домонтовичем, хотя конкретной договоренности на этот счет не было.
Гулямами в российских источниках называли конвой или гвардию шаха[142], ему непосредственно подчиненную и при нём же постоянно находившуюся. «Регулярная кавалерия, – писал Александр Борисович Вревский в 1868 г., – состоит из гвардии или телохранителей шаха (холами-рикаби) и трёх эскадронов (холами-севарех), всего численностью около 500 чел., обучение которых правильному кавалерийскому строю европейскими офицерами не имело, по настоящее время, никакого успеха»