Но если мы проанализируем политику Столыпина немножко глубже, возьмем в соображение не внешние, чисто конституционные уступки, которые им делались промышленной буржуазии и представляющей ее кадетской партии, а возьмем социальную политику Столыпина, то мы увидим уступки гораздо более крупные и сможем сказать, что столыпинщина в области своей реальной экономической и социальной политики была настоящим компромиссом, настоящим соглашением между промышленным и торговым капиталом, таким же точно компромиссом и соглашением, каким в свое время были знаменитые «великие реформы 60-х годов». Почти буквально та же ситуация, то же соотношение сил повторилось в промежутке 1907—1912 г. г. При свете той условной лжи, в которую облекала столыпинщину кадетская пресса, мы, грешным делом, прозевали в значительной степени самый крупный момент этой столыпинской социальной политики, именно его аграрное законодательство, выразившееся в указе 4 марта 1906 года о землеустройстве, в указе 9 ноября 1906 года о выходе из общины и в увенчавшем все это законе 14 июня 1910 года, который подвел итоги всему предшествующему. Теперь нужно прямо и открыто сказать, и это не будет никакой с нашей стороны уступкой самодержавию, что это была самая блестящая пора деятельности царской бюрократии после 60-х годов, и что в этом отношении Столыпин является прямым продолжателем Николая Милютина и его сверстников. Из этого, конечно, не следует, что мы должны окружать каким-нибудь ореолом Столыпина-вешателя, а то, что никакого ореола не полагается от нас и Николаю Милютину и Ко. Милютин если сам не вешал, то присутствовал при том, как вешали в Польше, жал руку Муравьеву-вешателю и в своих письмах очень сочувственно отзывался об утомлении Муравьева, который перевешал столько народа, что сам устал.
Земельная политика Столыпина вовсе не была жалкой демагогией, как изображали ее кадеты, жалкой демагогией, рассчитанной на то, чтобы приманить на сторону правительства кулаков (в чем, будто бы, Столыпин даже не успел, — эта приманка кулаков не удалась ему тоже), а была весьма удачной попыткой раскрыть перед промышленным капитализмом в России последнюю дверь, которая еще оставалась закрытой, при чем дверь была распахнута настежь, — операция была произведена столь четкая и столь решительная, как царское правительство, повторяю, еще не действовало со времен крестьянской реформы. Столыпин произвел ликвидацию поземельной общины, — вот в чем заключается сущность его политики. Насколько он успел в этом, вы увидите из цифр, которые я приведу. Пока, для краткости, напомню содержание его законодательства.
Уже закон о землеустройстве 4 марта 1906 года, т.е. закон чрезвычайно ранний, до первой думы, явное предпочтение оказывал тем крестьянам, которые владеют землей не на общинном основании, а индивидуально. В этом законе речь шла о распродаже казенных земель и предписывалось отдавать преимущество тем крестьянам, которые будут выделяться при покупке этой земли на отруба, будут создавать хутора, — тогда уже намечалось хуторское хозяйство. Закон 9 ноября пошёл дальше. Он предоставил право меньшинству крестьян любой общины разрушать эту общину. Достаточно было заявления 1/5 части всех домохозяев, а в общинах с количеством дворов более 250—50 дворохозяев общины, для того, чтобы их обязательно выделили из общины. Операция эта производилась местной землеустроительной комиссией, где большинство состояло из помещиков и чиновников (крестьяне составляли меньшинство, и притом до 1910 года это крестьянское меньшинство или назначалось начальством, или выбиралось помещиками же на губернском земском собрании, т.е. крестьянские классовые интересы до 1910 года не имели ни одного представителя, а после 1910 года получили одного представителя в лице волостного выборщика). Эта землеустроительная комиссия должна была на основании этого заявления % части дворохозяев приступить фактически я ликвидации общинного землевладения. В отдельных случаях, если это не встречало каких-либо препятствий, могла перейти к такого рода мере землеустроительная комиссия и по заявлению меньшего числа дворохозяев, и во всяком случае отдельным крестьянам предоставлялось право выделиться из общины и требовать отвода себе земельного участка в одном месте, образовать «отруб». Это был форменный удар по нашей сельской поземельной общине и форменная уступка, конечно, промышленному капитализму, поскольку сельская поземельная община была главным остатком крепостного права, главным орудием прикрепления крестьянина к земле, т.е. главным средством, обеспечивающим свободную эксплоатацию этого крестьянина торговым капиталом. Всю эту механику, — как прикреплял крестьянина торговый капитал, как эксплоатировал, я объяснял на первых лекциях, поэтому возвращаться к этому не буду, но община служила главным образом его целям, обслуживала главным образом его интересы. Теперь от этого отказались.
Характерно, что отказ начался еще до революции. Уже в 1903 году была отменена круговая порука, т.е. основной стержень всего этого общинного режима. В дальнейшем все это было в сущности логическим развертыванием закона 1903 года об отмене круговой поруки. Но вы очень хорошо знаете, что в истории логика далеко не есть само собою разумеющееся орудие для разрешения всех вопросов, и логические выводы из того или иного положения или вовсе не делаются, или делаются долго спустя. Ведь логическим выводом из буржуазных реформ 60-Х годов была бы буржуазная конституция. Как вы знаете, однако, Романовы такого вывода не сделали до 1905 года, да и в 1905 году сделали его весьма нечетко. Вот, в противоположность этому, логический вывод из отмены круговой поруки был сделан очень скоро и чрезвычайно четко.
То же самое массовое крестьянское движение, о котором я говорю в своем «сжатом очерке», — это массовое крестьянское движение в первое время доводило помещиков до совершенно панических проектов отдачи крестьянам половины помещичьих земель даром, - и эти проекты в промежуток между октябрем и декабрем 1905 года, когда у самодержавия поджилки тряслись всего больше, удостоились благосклонного внимания Николая, который рекомендовал эти проекты Витте. Но когда эта паника прошла, в начале 1906 года, тот же Николай отнесся весьма прохладно к проекту аграрной реформы, выработанному Витте и его министром Кутлером. Что это массовое движение оказало сильное влияние на законодательство Столыпина, этого отрицать не приходится, но это не было победой массового движения как такового, это было, по существу, победой промышленного капитала. Что нужно было этому промышленному капиталу объективно? Нужна, конечно, конституция, вещь приятная, но для эксплоататора это больше гарнир. На что эксплоататору народная свобода, в особенности подлинная народная свобода, что он с ней будет делать? Конечно, когда эта свобода нужна как клапан, как это бывало в Англии и отчасти в Германии, то промышленный предприниматель и на это идет; но внутренней, органической потребности в свободе у него нет. Ему нужна свобода юридическая, т.е. открепление от земли, от орудий производства рабочего-пролетария. Вот — первое, что ему нужно. Второе — ему нужен, этому промышленному предпринимателю, внутренний рынок, внутренний рынок в том случае, если внешних рынков добиться так или иначе не удается. Японская война показала, что над внешними рынками приходится пока поставить крест, что внешних рынков наш предприниматель в свое распоряжение не может получить с теми средствами борьбы, какие у нас имеются. Пришлось так или иначе расширять внутренний рынок. Вот две вещи, которые были реально нужны нашему промышленному капиталисту не в виде конституционных финтифлюшек, а действительно для его экономического существования: с одной стороны — пролетарий, с другой стороны — внутренний рынок. Поскольку пролетарий предполагал большое количество разоряющихся крестьян, постольку внутренний рынок предполагал более или менее прочное крестьянство, которое сравнительно хорошо питается, сравнительно хорошо одевается, вообще живет более человеческим образом, в более человеческом, более удобном просторном жилище и поэтому нуждается в большом количестве товаров промышленного производства. По этим двум линиям как раз и шла, как вы сейчас увидите, столыпинская аграрная политика. Она стремилась обеспечить наш промышленный капитал, во-первых, «свободными» и дешевыми работниками и, во-вторых, внутренним рынком.
Теперь перехожу к цифровому материалу. Тут прежде всего приходится выяснить, какие были непосредственные результаты этой реформы, о неудаче которой я прочитал даже и в ваших программах. Там говорится: «неудача столыпинской реформы» (кажется, причины неудачи). Если под удачей разуметь успех на 100%, то такого успеха столыпинщина не имела, конечно, — это не подлежит никакому сомнению, — но кое-какой успех все же она имела. Вот цифры. До 1915 года домохозяев, заявивших о выходе из общины, насчитывалось 2756 тысяч, т.е. 30 % всех домохозяев-общинников, какие были в России. Из них фактически вышло из общины 2008 тысяч, т.е. 22 %. За ними было укреплено в собственность. 14 миллионов десятин земли, т.е. 10% всей земли, находившейся в руках общинного землевладения, но подготовлено к укреплению еще 18 миллионов десятин. Всего, значит, выделению из общины подлежало 32 миллиона десятин, опять-таки приблизительно 1/3 — 30 % всей общинной земли в России. Таким образом, если сказать, что Столыпину не удалось до конца сломать в России общину, это будет верно,. но тем не менее как-никак на 1/3 он общину сломал. Что в дальнейшем ему нельзя было ожидать особенно крупных успехов, это показывает число домохозяев, заявивших о выходе из общины по годам в тысячах. Это очень любопытная таблица, вслушайтесь в нее.
В 1907 году, когда еще иллюзии революции, надежда получить помещичью землю не иссякли окончательно, заявили о выходе только 212 тысяч. В 1908 году — сразу 840 тыс., в 1909 году — 649 тысяч, в 1910 — 342 тыс., в 1911 — 242 тыс., в 1912 — 152 тыс. и т. д., дальше все книзу. Вы видите, как в 1908 году сразу вышибло пробку, произошла своего рода катастрофа, количество заявивших о выходе из общины увеличилось в 4 раза. Погасли надежды на аграрный переворот путем революционным, на переход в руки крестьян помещичьей земли, и значительная масса крестьян хлынула по столыпинской дороге, начиная выделяться из общины.