Вот вам один коготок русского промышленного капитализма, которым он должен был увязнуть во внешней политике. Это-одна сторона. Другая сторона была еще серьезнее. Я сказал вам, что вообще накопление русского капитала держалось на хлебнем вывозе, и я изображал цифры этого хлебного вывоза как все растущие. Теперь я должен внести поправку. Они росли до 1911 года, но с этого года они начинают резко падать. Мы имеем в 1911 году 735 миллионов золотых рублей, а в 1912 г. — только 547 милл. зол. руб., — цифра уже упала. В 1913 году несколько более — 589 милл. зол. руб., но все-таки гораздо ниже цифры 1911 года. Характерно, что уменьшалось тут не только количество рублей (это можно объяснить падением хлебных цен, и вы увидите, что хлебные цены в это время слегка и начали падать), но и цифра пудов. В 1911 году Россия вывезла 821 миллион пудов хлеба за границу, а в 1912 году — 548 миллионов пудов. Что это такое? Откуда взялась такая убыль русского вывоза, которая самым ощутительным образом сказывалась на русском торговом балансе? Вы помните, что в 1909 году активный торговый баланс составлял 581 миллион золотых рублей, а в 1912 г. — только 391 миллион, а в 1913 г. — даже только 200 миллионов, т.е. убыль слишком вдвое, — симптом чрезвычайно тревожный. Золотая река, которая текла в карман, русских капиталистов, в это время явно начинала иссякать. В чем причина? А причина в том, что с сентября месяца 1911 года началась итальяно-турецкая война из-за Триполи. Защищая Константинополь от возможного нападения итальянского флота, Турция закрыла проливы. Вследствие закрытия проливов, Дарданелл и Босфора, наш вывоз из черноморских портов сразу сократился, и в результате — те цифры, которые вы видели. Д за итальяно-турецкой войной пошла балканская война, инсценированная Россией, которая не совсем учла последствия своей инсценировки. Закрытие проливов в эти годы начинает становиться хроническим явлением. Это било русский капитализм уже в целом. Какое влияние это имело, видно из показаний одного официального документа, что русские банки под влиянием всех этих событий увеличили на три четверти процента учет трехмесячных векселей. Таким образом капитал попал в полосу кризиса, самого форменного кризиса, потому что повышение учетного процента всегда знаменует собою кризис.
К фону этих событий внешней политики, о которых я рассказал, остается только добавить один последний штрих.
В основе русского активного баланса и всей той благодати, которая сыпалась на Россию в эти годы из за границы, стояли все-таки высокие крепкие хлебные цены. Само собою разумеется, что русские предприниматели рассматривали эти хлебные цены как нечто устойчивое и постоянное. Предприниматели — меньше всего диалектики и меньше всего склоняются к тому, что все на свете течет и меняется. На самом деле, исторический процесс оставался диалектическим, и тут получилась вот какая картина. Если мы возьмем трехлетие с 1907—1909 г. г., то мы получим для пуда пшеницы цену в 118 золотых копеек, а если возьмем трехлетие 1911—1913 г. г., то получим для пшеницы среднюю цену в 110 коп. Если возьмем для ржи первое трехлетие, 1907—1909 г. г., то получим цену пуда ржи — 99 зол. коп., а если возьмем 1911 — 1913 г. г., то получим цену пуда ржи только в 85 коп. Хлебные цены явно начали подаваться. И вот, если в области мануфактуры нашими конкурентами на Востоке пока что оказывались англичане как увидите, наши будущие друзья и союзники, то в области хлеба нашими конкурентами оказались немцы. Немцы тоже занимались с конца XIX века, еще со времени Бисмарка, покровительственной политикой, только они, как помните, покровительствовали не столько промышленности (промышленные немецкие пошлины были не особенно жестоки), сколько сельскому хозяйству. Вследствие этого в Германии ввозной хлеб был обложен пошлинами в марках за тонну до 80-го года — 10, в 85-м году — 30, в 87-м году — 50, в 1902 году эти пошлины достигли 50 марок за тонну за рожь и 55 марок за тонну пшеницы. И как под покровом русских промышленных ввозных пошлин процветала русская фабрика, так точно под покровом хлебных пошлин развивалось германское сельское хозяйство; к 1913 году, как раз к тому году, на котором мы останавливаемся, производительность одной десятины засеянной пшеницей земли в Пруссии, несмотря на чрезвычайно скверную землю (вы, может быть, знаете, что Пруссия, Бранденбургская провинция называлась в средине века «Песочницей Священной Римской Империи»), — несмотря на такую неблагоприятную почву, там производительность одной десятины дошла, до 13У2 двойных центнеров с десятины (двойной центнер это — 200 килограммов, значит приблизительно 12 1/2 пуд.). В том же 1913 году в России десятина под пшеницей давала четыре с половиной двойных центнера, втрое меньше. При такой колоссальной производительности германского сельского хозяйства оно стало весьма успешно конкурировать с русским. Русский хлебный ввоз в Германию становился все меньше и меньше, в особенности это сказалось на ржи. В промежуток с 1900 по 1904 год Германия ввозила ежегодно 828 тысяч тонн русской ржи. В промежуток 1905 — 1908 г. г. ежегодно ввозилось уже только 555 тысяч тонн, а в 1912 году было ввезено только 268 тысяч тонн, т.е. почти вчетверо меньше, чем в начале столетия, и. 114 тыс. тонн германской ржи было ввезено в Россию. Это был скандал уже совершенно неслыханный. В области ржи германское сельское хозяйство начало конкурировать с русским на внутреннем русском рынке. Русские потребляющие губернии, главным образом северо-западные — Псковская, Новгородская и т. д., находили более выгодным ввозить дешевую немецкую рожь, нежели покупать дорогую отечественную. Это был настоящий скандал. И он привел к тому, что за несколько месяцев до начала войны Россия ввела пошлины на хлеб, ввозимой в Россию. Этот момент для нас важен потому, что он, так сказать, заострял в определенном направлении те внешние политические противоречия, которые складывались. Вы видите, что картина была довольно сложная. Русская мануфактура рвалась на Восток — в Персию и Турцию. Русский капитализм в целом в своем активном балансе был заинтересован не непосредственно в турецком и персидском рынке, а был заинтересован со стороны Германии. Вот почему экономическая борьба из-за восточных рынков и должна была отлиться в парадоксальную форму русско-германской, не какой-нибудь русско-турецкой или русско-английской, а именно русско-германской войны. Вот вам та экономическая обстановка, которая привела нас к катастрофе июля 1914 года.
А теперь я не буду затруднять вас больше цифрами и расскажу о той дипломатической обстановке, которая сложилась к этому времени.
Я перехожу к тем условиям, которые непосредственно вызвали конфликт 1914 года и участие России в так называемой мировой войне, что привело опять-таки непосредственно к революционному взрыву 1917 года, падению Романовых, и в конечном счете — к Октябрьской революции. Ни для одного человека мало-мальски наблюдательного и неглупого не подлежало сомнению, что Россия вмешалась в войну 1914 года главным образом для того, чтобы раз навсегда разрешить для себя вопрос о проливах, кардинальный вопрос для русского торгового капитала. Захватив в свои руки Босфор и Дарданеллы, русский торговый капитал становился в области хлебной торговли монополистом для всей восточной Европы, потому что дунайские страны — Венгрия, Румыния и т. д., которые являлись его единственным в этой области конкурентом, попадали бы от него в зависимость, поскольку в Дарданеллах стояла бы русская таможня.
Таким образом наличность этого момента была, повторяю, ясна для всех с самого начала, несмотря на то, что Россия начала войну при нейтралитете Турции и даже, — одна пикантная подробность, — при попытках Турции сделаться союзницей России. Но пока — так или иначе, Турция в войне не участвовала. Тем не менее, для всякого сколько-нибудь неглупого наблюдателя было совершенно ясно и очевидно, что война для России идет только из-за проливов. Под конец войны, к 1917 году, об этом говорилось уже совершенно открыто; в особенности по этой части прославился Милюков, стяжавший себе потом прозвище «дарданелльский»; а после революции мы нашли документы, подтверждающие, что так именно дело и ставилось с самого начала.
То явление, на которое я вам указывал, — падение русского активного баланса, в результате падения русского хлебного вывоза от закрытия проливов, вызывало очень серьезное беспокойство наверху, и мы имеем перлюстрацию одного разговора Николая II с Бьюкэнэном, английским послом, где Николай говорил, что закрытие проливов ставит русскую торговлю перед чрезвычайно тяжелыми испытаниями, и что если не помогут мирные меры, то он, Николай, не остановится перед тем, чтобы открыть проливы силой. Это было сказано весной 1914 года.
Таким образом связь тех экономических затруднений, которые переживала а то время Россия, с тем, что можно для краткости назвать дарданелльским вопросом, и с войной 1914 года, — совершенно ясна. Остается только несколько конкретнее проследить эту связь вглубь времен.
Русско-японская война, будучи внешним образом жестоким поражением русского торгового капитала и колониальной политики царизма, имела для последнего, однако, один благодетельный результат. Иногда бывает, что после драки люди становятся друзьями: подерутся, а потом подружатся, — так случилось с Россией, и с Англией в Азии. Это были в течение почти столетия, во всяком случае трех четвертей столетия, непримиримые антагонисты, непримиримые противники. Русско-английский конфликт проходит стержнем через все XIX столетие, до 1904 —5 годов, когда русско-японская война была, между прочим, частью и этого конфликта, была столкновением английского капитала с русским в Китае. Но как раз японская война и положила конец этому конфликту. Англию беспокоило то, что Россия казалась колоссом на суше, а у самой Англии таких же колоссальных сухопутных сил для защиты своих азиатских колоний, в первую голову Индии, не было. Отсюда такое настороженно-подозрительное и опасливое отношение Англии к России в Азии, выразившееся в целом ряде конфликтов, до сих пор прочно сидящих в памяти старых царских офицеров генерального штаба, уже благополучно состоящих в настоящее время на службе в Красной армии. Но сами англичане, как люди практические, после 1905 года весьма в этом отношении успокоились, ибо они убедились, что русский колосс даже на сухом пути вовсе не так страшен, как казался. Японская армия с ним справилась легко, а японская армия с 1902 года, с момента англо-японского союза, была как раз той силой, которая должна была защищать от кого бы то ни было английские владения в Азии. На основании этого догово