Но в то же самое время, будучи довольно спокойны относительно военных последствий утверждения России в проливах, англичане очень желали втянуть Россию в свою комбинацию, сделать ее частью того окружения Германии, о котором они хлопотали очень настойчиво с конца XIX века. Я не имею возможности вам объяснять, по какой причине, каким образом англичане стремились к этому, окружению Германии и к англо-германской войне. Эти причины изложены в моих статьях по внешней политике, и там вы это найдете.
Так или иначе, русско-английский союз при этой обстановке становился для России все более и более неизбежным: К маю 19. 14 года дело дошло уже до переговоров о русско-английской морской конвенции, при чем Россия, по обыкновению несколько спеша и проявляя большее проекционное творчество, чем, может быть, требовалось бы, спешила уже учесть эту морскую конвенцию, и в мае 1914 года (оцените это) русское морское министерство ставило вопрос о сосредоточении в портах Балтийского моря значительного количества английских коммерческих пароходов для перевозки русской армии в Померанию. Померания — это есть прусская провинция, находящаяся к северу от Берлина, на берегу Балтийского моря. Правда, русский посол Бенкендорф о Померании советовал не говорить, потому что это англичан может испугать, англичане — народ солидный и торопиться не любят. Русский морской агент собственно о десанте в Померании также не говорил. Но крайне интересно, как русское правительство, в мае 1914 года, когда никто не ожидал коварного нападения Германии на Россию, предусмотрительно обдумывало: как бы достать пароходики, чтобы пробраться к этим самым немцам? В то же самое время, в том же самом мае, французский посол в Петрограде Палеолог сообщает своему правительству разговор с одним влиятельным членом Государственного совета, — фамилия не названа, — разговор ни более ни Менее, как о разделе Австрии. В этом разговоре влиятельный член Государственного совета выражал не то опасение, не то надежду, что скоро умрет император Франц Иосиф, которому было под 80 лет. Что тогда будет с Австрией? Казалось бы, умирает всякий царь; ну, наследник будет на его место — есть же у него наследник? Но почему-то влиятельный член Государственного совета был этим очень огорчен и смущен: как же Австрия? И совершенно как-то естественно выходило, что после этого часть австрийских владений, а именно, Галиция и Буковина должны были перейти к России. Влиятельный член Государственного совета приводил целый ряд причин — исторических, экономических и даже религиозных: там тоже народ православный и русский народ — православный; говорят на том же украинском языке, который мы запрещаем у себя, и т. д., — все совершенно подходит к тому, чтобы они были у нас, естественно. Это опять относится к маю 1914 года. Миролюбие в это время проявлялось полнейшее. Когда самого Эдуарда Грея, английского министра иностранных дел, кое-что прослышавший германский посланник в Лондоне князь Лихновский спросил: у вас какие-то договоры с Россией насчет проливов, тот сделал большие глаза и дал честное слово, что никаких договоров с Россией о проливах не было чуть не с наполеоновских войн, — и правда, разговоры-то ведь были не о проливах, а о Балтийском море и Померании... А в то же самое время передал в Петроград: «Бишво, у вас чересчур болтают». Разоблачения в сербской прессе дали еще один штрих к этой картине, осветив загадочный момент убийства эрцгерцога Франца-Фердинанда, как раз наследника Франца Иосифа, — с чего открылась Война, потому что это убийство послужило причиной австрийского ультиматума, предъявленного Сербии. Сербия на этот ультиматум ответила, правда, довольно послушно, но не так, как это нужно было Австрии, и на этой почве произошла война.
Смерть Франца-Фердинанда была чр1езвычайно на-руку тем, кто хотел войны, и поэтому сторонники того, что я называл «ритуальной легендой», т.е. той версии, что эту войну начали Германия и Австрия по взаимному сговору, стояли перед чрезвычайно трудной проблемой. Нужно было доказать, что Вильгельм убил своего личного друга (а Франц-Фердинанд был действительно личным другом Вильгельма) специально для того, чтобы найти какой-нибудь повод для войны. Это было чрезвычайно малоправдоподобно. И вот недавние сербские разоблачения, идущие от полковника Димитриевича, тогдашнего начальника сербской разведки, пролили свет на это дело. Оказывается, что в том же Самом мае месяце 1914 года, месяце гораздо более роковом, нежели июль 1914 года!, когда была объявлена война!, в Белграде была получена депеша, адресованная русским генеральным штабом сербскому генеральному штабу, и гласившая, будто бы Вильгельм и Франц-Фердинанд на свидании в Конопиште решили в ближайшее время напасть на Сербию. Душой проекта является Франц-Фердинанд. Его поездка в Боснию, якобы, на маневры есть не что иное, как подготовка к нападению на Сербию, и самые маневры — только ширма для сосредоточения войск на сербской границе. Получив это известие, сербский генеральный штаб заметался. Что было делать? И вот там; в числе других горячечных проектов рождается проект убить Франца-Фердинанда и таким образом сорвать готовящееся нападение, выиграть время, чтобы получить помощь России. Нетрудно было найти среди сербских националистов энтузиастов-юношей, которые отправились в Сараево и убили Франца-Фердинанда. Затем дело покатилось, как по рельсам. Собирался ли Франц-Фердинанд с Вильгельмом нападать на Сербию, неизвестно, но, во всяком случае, у русского генерального штаба в руках было то, что нужно, был факт, который должен был, как говорят французы, декланширо-вать войну, развязать войну. Ясно было, что такой плюхи, как убийство на австрийской территории сербами австрийского наследника престола, Австрия не перенесет. Этого никакая держава в мире не перенесла бы. Австрия; должна была, совершенно очевидно, выступить с ультиматумом Сербии. Дальше все идет, как по рельсам.
Итак, мы теперь знаем, убийство Франца-Фердинанда было спровоцировано русским генеральным штабом. Это совершенно ясно и очевидно. Таким образом, ответить на вопрос, кто начал войну, теперь становится очень просто, — и немудрено, что на этом фоне, уже за два дня до австрийского ультиматума, у французского посланника Палеолога в Петербурге происходит чрезвычайно интересный разговор с так называемыми «черногорками», т.е. с черногорскими принцессами, одна из которых, Анастасия Николаевна, была женой будущего русского главнокомандующего Николая Николаевича «большого». В это время только что приехал в Петроград французский президент Пуанкаре, и вот, что говорили «черногорки»:
— Знаете ли вы, что мы переживаем исторические дни, священные дни? Завтра на смотру музыка будет играть только французские марши, лотарингский марш и Sambre et Meuse (марш французского реванша, — борьбы за Эльзас-Лотарингию с Германией). Я получила сегодня телеграмму от моего отца в условленном стиле. Он мне сообщает, что до конца этого месяца у нас будет война.
Это было за два дня до австрийского ультиматума. Никто еще не мог знать, что в этом ультиматуме содержится, а уже знаменитый черногорский князь Николай, он же Никита, которого Александр III называл своим единственным другом и который прославился главным образом тем, что ухитрялся получать субсидию одновременно и от России и от Австрии, уже знал, что до конца месяца у нас будет война.
Этим маленьким анекдотом и позвольте мне закончить изложение собственно дипломатического конфликта, приведшего к войне. Вы видите, таким образом, совершенно определенно, что если искать непосредственных виновников войны, то их приходится искать не в Берлине и даже не в Лондоне, а в Петербурге. Николай II, когда он сначала полетел с престола, а потом попал в столовую дома Ипатьева в Екатеринбурге, пожал достойным образом то, что он заслужил своей политикой, будучи одним из главных виновников гибели десяти миллионов людей в мировой бойне.
Вы спросите: но это чисто политическая сторона, узко политическая. А какая-нибудь «экономическая база» у всей этой политики была? Почему царская Россия имела интерес ввязаться в войну 1914 года, это понятно: но что заставило ее в этой войне, в противоположность японской, стоять на стороне не Германии, а ее противниц, Англии и Франции? Виновато ли тут только более искусное шахермахерство английских и французских дипломатов, или были некоторые объективные условия, толкавшие в эту же сторону?
Некоторый ответ на это дает упоминавшаяся выше книжка тов. С. Ронина («Иностранный капитал и русские банки») — дополнением к ней по этой линии служит ряд документов, которые в настоящий момент, когда пишутся эти строки, собирается опубликовать «Красный Архив». Тут надо иметь в виду прежде всего, что русский империализм о котором неверно, неправильно было бы говорить до 1905 года, в промежутке 1907—1914 г. г. начинает становиться вещью довольно реальной — во всяком случае, о нем говорить уже можно. Это нашло себе выражение, между прочим, в колоссальном росте банкового капитала и в господстве банков над русской промышленностью. «Собственные капиталы» банков на 1 января 1909 года составляли 222 миллиона рублей, а. на! 1 января 1914 г. 836 миллионов: увеличение на 276% за пять лет. За промежуток 1895—1912 годы «собственные капиталы» русских банков возросли на 350%, а германских — только на 260: русский банковый капитал рос быстрее германского. В то же время в руках банков было сосредоточено железной промышленности России 86%, каменноугольной 77%, нефтяной 86%.
Банки орудовали русскими капиталами — в виде вкладов в их кассах сосредоточивалось все то золото, что шло в таких огромных количествах в обмен на русский хлеб. С 1909 по 1914 год размеры (вкладов в банки увеличились с 976 миллионов до 2538 милл. руб. — на 160%. Но сами банки находились не в русских руках. Значительная часть, от 40 до 60%, всех их акций была размещена за границей — и это делало заграничные банки командирами русских банков, а С ними и русской промышленности. Надо иметь в виду, что на собраниях акционеров любого предприятия никогда не бывают представлены все эти акционеры: обыкновенно являются 25 — 30%, часто менее. Поэтому, имея даже не 40%, а только 25% всех акций, можно командовать любым предприятием. Русские банки, как марионетки, плясали, когда дергали ниточку из Парижа или из Берлина. А за ними плясала и вся русская промышленность: одно «дело» (судебное дело, ибо все описанное было «нелегально» даже с точки зрения царских законов — но, в противоположность другой «нелегальщине» эта царской полиции и судов не боялась, а они ее боялись), которое собирается опубликовать «Красный Архив», свидетельствует, что вся угольная промышленность Донбасса управл