ько выгодный, что за короткое время можно было нажиться на целый ряд лет.
Я приведу вам прибыль за первый же год некоторых предприятий: Акционерное о-во Тульских заводов имело перед войной среднюю годовую прибыль в 1 860 000 руб., в первый же год войны оно получило прибыль в 8 390 000 руб., Колъчугинский завод имел до войны прибыль в 2 170 000 руб., в первый же год войны получил прибыль в 4 720 000 руб., Сормовский завод до войны имел тоже прибыль 2 170 000 руб., в первый же год войны получил прибыль 3 790 000 руб., Кабельный завод до войны — 1 400 000 руб., в первый же год войны — 3 340 000 руб. Совершенно естественно, что в связи с этим новые предприятия, новые акционерные компании стали расти, как грибы. В течение 1915 года было основано 136 новых акционерных компаний с капиталом в 189 000000 зол. рублей. В течение 1916 года только до 1 октября было основано новых акционерных компаний 159 с капиталом в 210 миллионов рублей. Очень характерно, как распределялся капитал между отдельными видами предприятий. Вот таблица относительно акционерных компаний, родившихся в 1916 году. В этой таблице имеются как компании, вновь основанные, так и старые компании, увеличившие свой капитал. Если мы возьмем текстильную промышленность, то мы тут новых компаний найдем только 3, увеличивших свой капитал только 12. Соотношение этого капитала было такое: было вложено 8 новые предприятия 2,6 миллионов, а в старые — т.е. добавлено — 31 миллион. А если мы возьмем металлургические предприятия, мы увидим новых предприятий — 17, старых, увеличивших свой капитал — 21. В новые было вложено 25,5 миллиона, а в старые добавлено 38,5 миллиона, т.е. гораздо больше, чем в текстильные. Затем идут горные предприятия, связанные с металлургией. Там мы имеем такие цифры: 20 новых, 23 увеличивших капитал; вложено в новые — 45 милл., в старые добавлено — 63 миллиона. И, наконец, химические заводы, изготовлявшие порох, взрывчатые вещества и т. д. — новых было основано 7, старых, добавивших капитал — 10; в новые было вложено 14,4 миллиона, в старые добавлено 6 миллионов. Вы видите, что рынок широкого потребления всего меньше выиграл от войны; выиграл и он, потому что солдат нужно было снабжать не только ружьями, снарядами, патронами и т. д., но нужно было их и одеть. Интендантство заготовило такие громадные запасы ткани, что весной 1918 года в Московском совете серьезно обсуждался вопрос, не пустить ли эти запасы ткани в население, потому что тогда был большой мануфактурный голод, все ходили оборванные, голые, а в интендантских складах, одних московских, лежало до 10 миллионов аршин всяких тканей, — огромное количество. Все это пошло потом на снабжение Красной армии и, повидимому, запасов хватило надолго. Во всяком случае, текстильные фабрики оживились всего меньше под влиянием войны, зато металлургия, горное дело, химия чрезвычайно процвели. Производительность русской промышленности увеличилась в общем в таких размерах. Я беру 1913 год, как нормальный, — в 1913 г. валовое производство оценивалось в 5620000000 зол. руб. в 1915 г., через 2 года — уже в 6250000000, а в 1916 — в 6831000000.
Чрезвычайно любопытно и для оценки всего патриотического настроения чрезвычайно интересно, а для политической истории войны очень важно отметить, что все эти благостыни сыпались на буржуазию не столько от самой войны, сколько от поражения русской армии. Это чрезвычайно любопытная и пикантная подробность. Дело в том, что первые месяцы войны наша металлургия не только не оживилась, а, наоборот, замерла, — об этом свидетельствует,. между прочим, количество рабочих в Питере. На первое марта 1914 года считалось 208 000 всех рабочих в Питере, а в сентябре 1914 года уже только 197 300; рабочие были мобилизованы в значительной степени, и фабриканты не очень этому препятствовали, потому что дело у них пошло тише. Наше артиллерийское ведомство, во главе которого стоял, как водится, один из Романовых, пребывало в наивной уверенности, что оно великолепно подготовилось к войне; война, думали все «благоразумные» люди, будет, конечно, короткая, в 2—3 месяца мы раздавим немцев в лепешку, а если не раздавим в лепешку, то всем патриотам было ясно, что к 1 января 1915 года немцы начнут умирать с голоду, что 31 декабря 1914 г. они скушают последний кусочек хлеба. Таким образом, артиллерийское ведомство, заготовив тройной запас снарядов по сравнению с японской войной, считало нужды войны совершенно обеспеченными. И когда наивные частные заводы начали обращаться к военному министерству с предложением взять на себя изготовление снарядов, то артиллерийское ведомство с великим князем Сергеем Михайловичем во главе величественно отвечало: «в шрапнелях надобности не ощущается». Когда же начали стрелять из пушек, то оказалось, что расчеты нашего великокняжеского артиллерийского ведомства чересчур оптимистичны. Уже к концу августа наши батареи расстреляли тройной запас, уже в конце августа 1914 г. в переписке Янушкевича, тогдашнего начальника штаба, с военным министром Сухомлиновым начинают проскальзывать нотки тревоги по поводу недостатка снарядов. Наша артиллерия принуждена сокращать огонь, и это чрезвычайно деморализующе отражается на армии. Когда вы читаете переписку, перед вами, как снежный ком, растут жалобы на отсутствие снарядов, поднимающиеся к началу зимы до настоящего воя, который заставляет Сухомлинова сорваться из своего питерского комфортабельного кабинета и начать ездить по заводам, понукая заводчиков изготовлять снаряды.
Это обстоятельство, тот снарядный и пороховой кризис, который начала переживать русская армия уже в течение зимы 1914—1915 г. г. и который был основной причиной нашего разгрома летом 1915 года, когда на 3000 германских выстрелов мы могли отвечать только сотней выстрелов, это обстоятельство послужило не только к экономическому процветанию нашей промышленности, но и к увеличению ее политического веса. Долго военное ведомство прятало свой секрет насчет недостатка снарядов. Милюков пишет, что будто бы он в первый раз услыхал об этом снарядном кризисе в январе 1915 года. Вернее всего, что это просто неправда, потому что Янушкевич и Сухомлинов переписывались об этом уже в конце августа 1914 года, как я сказал выше. Во всяком случае, в Париже об этом знали — между прочим, по случайным причинам, знали и мы, русские эмигранты, — не позднее ноября 1914 года, когда туда приехала русская военная делегация с паническими вестями о происходящем на русском фронте. И из Франции отправились специальные инженеры в Россию для того, чтобы ставить русские орудийные и снарядные заводы, развить русскую химическую промышленность в необходимых размерах и т. д., и т. д. Мы об этом узнали, повторяю, в ноябре месяце. Когда началось наступление Макензена, в мае 1915 года, когда Макензен двинул свою знаменитую артиллерийскую фалангу в 3000 орудий, тут скрывать уже невозможно было, тут пришлось признаться перед всем миром, что на 3 000 немецких выстрелов мы отвечаем едва сотней. При таких условиях нельзя было не только наступать, а даже нельзя было держаться. Начался отход русской армии из Галиции, потеря миллионов пленными, потеря крепостей и т. д. Произошел разгром, полнейший разгром, — и какой-нибудь Мукден в русско-японскую войну был пустяком по сравнению с тем, что происходило летом 1915 г. на русском фронте. Этого скрыть нельзя было. Летом 1915 года образовывается в Питере особое совещание по государственной обороне с участием фабрикантов, промышленников, членов Государственной думы и т. д., и т. д. Здесь сидели, конечно, и чиновники, назначенные правительством, но сидели, в большинстве случаев, в качестве экспертов, сведущих лиц. Начиная с середины 1915 года русская буржуазия, промышленная буржуазия, которая была разбита в 1907 году, благодаря поражению массового движения, снова берет реванш. Она фактически становится хозяйкой положения, хозяйкой тыла, хозяйкой снабжения армии, а снабжение армии в этот момент, как вы догадываетесь, было всем, на этом держалось все.
Родзянко сообщает в своих воспоминаниях, что будто бы фронт был вскоре после образования особого совещания завален снарядами, при чем на них руками самих рабочих было выгравировано «снарядов не жалеть». Было это так или нет, неизвестно. Тут делались заказы и за границу, и из-за границы поступало большое количество снарядов; между заграничной и русской промышленностью было известное разделение труда, — заграница обслуживала наступление, которое требовало колоссального снабжения снарядами, а текущие потребности, потребности обороны по громадному фронту, от Риги до Баку обслуживались русской промышленностью, — как она его обслуживала, цифры я вам уже приводил. Таким образом буржуазия сделалась хозяйкой военной экономики и фактически руководящей силой уже летом 1915 года. Вот почему с политической точки зрения мало значения имеет тот факт, что в конце лета того же 1915 г. Николай II прогнал главнокомандующего Николая Николаевича, как виновника поражения, — хотя, собственно говоря; он был виноват не больше, чем всякий другой великий князь, — и фактически установил в России самодержавие Распутина: ибо Николай II был безвольной пешкой в руках своей жены, а та прямо писала в одном письме, что ее вдохновляет Распутин. Она объясняла это, конечно, мистически, до фактом было то, что ее вдохновлял Распутин, а она вдохновляла Николая. Несмотря на это, по существу дела нерв войны держала в руках буржуазия, поэтому она и мирилась так долго с распутинским господством. Только через год она начала им тяготиться, и началось движение, о котором я буду говорить на будущей лекции о Февральской революции.
Буржуазия, как вы помните, в революцию 1905 г. пыталась опереться на массы. Чрезвычайно характерно, что эта комбинация повторяется и в 1915 г. Буржуазия пытается опять опереться на массы, и тут необходимо хотя бы в двух словах сказать о том, что представляло собой массовое движение в годы, непосредственно предшествовавшие войне.
Я не буду детально излагать историю рабочего движения этой эпохи, потому что вы об этом слышали или будете слышать на лекциях по истории партии. Здесь я только напомню вам, что рабочее движение начиная с 1911 г. а в особенности с 1912 г. — с апреля (с Лены) — колоссально выросло. В 1910 г. мы имели 222 забастовки и 46000 забастовщиков, в 1911 г. мы имели 422 забастовки и 256000 забастовщиков, в 1912 г. мы имели 2132 забастовки и 750000 забастовщиков, в 1913 г. — 2142 забастовки и 861000 забастовщиков. За четыре года количество бастовавших рабочих увеличилось в 20 раз. Вот как росло рабочее движение. К лету 1914 г. это движение достигло чрезвычайно высокого уровня. 1 мая 1914 г. бастовало более миллиона рабочих. Это было явление невиданное с 1905 г. И невольно нам! — эмигрантам — вспоминался 1905 г., когда мы стали читать в буржуазных газетах весьма, конечно, смягченные телеграммы о событиях в Питере, Москве и других местах. Особенно в Питере, где движение летом 1914 г. напоминало по своим формам движение 1905 г., чувствовался настоящий революционный взрыв по темпераменту, по темпу и т. д. В 1914 г. наиболее пессимистически настроенные из нас поняли, что вторая революция не за горами, что она не так далека, как казалось нам в годы похмелья после первой революции.