Но, по мере того как война затягивалась, положение Германии становилось все более и более трудным, — мы знаем, что к 1917 году положение союзников — Германии, Австрии, Болгарии и Турции стало невыносимым, об этом мы знаем из записок Чернина о Брестском мире; по мере того как ухудшалось положение Турции, она была более склонна итти на уступки в этом смысле. И осенью 1916 года в Петербурге стали ходить определенные слухи, что мир будет заключен не сегодня-завтра на таком основании: Россия под каким-то соусом получает проливы (неясно было, под каким), но зато выходит из войны, заключает сепаратный мир с Германией. На этом покоились надежды руководящих кругов и в самой Германии. Мы имеем об этом более или менее достоверные сведения и из эпохи нашей Февральской революции. Февральская революция произвела на германские капиталистические круги, главным образом на финансовые круги, очень тяжелое впечатление. Как рассказывал один банкир русскому осведомителю: «Мы надеялись, что очень скоро будет заключен мир, теперь эта надежда у нас улетучилась»., То, что революция фактически приближала заключение мира, это до понимания банкира не доходило. Под каким соусом могло состояться романовско-германское соглашение, об этом не стоит гадать. У меня гипотеза известная есть, какой тут мог быть соус, основанная на предыдущих переговорах о проливах между Россией и Германией, происходивших осенью 1913 года; но не буду на этом останавливать ваше внимание[10-1]. Ясно одно, что верхушка самодержавной России была на дороге к миру, и что на этом пути она должна была столкнуться с теми силами, которые в этот момент все надежды возлагали на войну.
Торговый капитал должен был снова, как это было в 1905 году, столкнуться с промышленным капиталом. Повторяю, тогда они не додрались до конца, потому что учитывали массовое движение. Сейчас они о нем случайным образом позабыли и поэтому решили до конца додраться. План Николая нам известен из записок Курлова, который приписывает этот план себе. Может быть, Курлов, а, может быть и не Курлов, это совершенно все равно, план этот заключался в том, чтобы разогнать Думу, объявив манифестом прирезку земли крестьянам, т.е. провести приблизительно то, о чем мечтал Трепов осенью 1905 года, и объявить одновременно равноправие национальностей в России, чтобы дать этим удовлетворение евреям, которые с точки зрения самодержавия рассматривались как главная революционная сила. Как известно, белогвардейцы и до сих пор так расценивают и рассматривают русскую революцию. Так вот: равноправие евреев и прирезка земли крестьянам, по мнению Николая и его камарильи, должны были перебросить симпатии масс на сторону самодержавия. На этом фоне можно было разогнать Думу и заключить мир. Значит, давались мир, земля и равноправие национальностей. Чего еще нужно? Намечалось это, повидимому, на март месяц. Знала ли в подробностях об этих планах противная сторона или нет, но она решила этот удар предотвратить контр-ударом. Контр-удар должен был заключаться в довольно решительном выступлении. В войне был заинтересован, конечно, не один промышленный капитал, но и делавшее на ней карьеру высшее офицерство. Поэтому промышленный капитал в лице прогрессивного блока без труда нашел себе союзников в рядах командного состава. В заговор были втянуты очень крупные силы, вплоть до начальника генерального штаба, генерала Алексеева. Этот командный состав был руками формального заговора, образовавшегося в это время около прогрессивного блока, а мозгом его была кадетская партия. О заговоре было известно в широких кругах. О нем определенно рассказывает т. Шляпников в своей книжке: «Об этом заговоре было известно некоторым лицам из прогрессивного блока. Указывали, что близкими к центру этого дела являются А. И. Коновалов, А. И. Гучков, великий князь Кирилл, и, кажется, из военных генерал Крымов, участник корниловского восстания, застрелившийся в кабинете у Керенского после его неудачи. В курсе этого дела были Н. С. Чхеидзе, М. И. Скобелев, И. А. Чхенкели, А. Ф. Керенский. Они были не только в курсе этого заговора, но, подобно всем другим, ожидали спасения от этого дворцового переворота. К. А. Гвоздев, бывший министр труда, передавал мне впоследствии, что между их группой деятелей при Военно-промышленном комитете и фракцией Чхеидзе произошел разрыв на почве воззвания к выступлению в день открытия Государственной думы. Скобелев открыто выражал свое негодование не только по поводу содержания воззвания и постановки вопроса о войне, но и по поводу самого факта его появления. Думские меньшевики боялись, что народное движение сможет расстроить планы дворцового переворота. Этакое отношение меньшевиков-марксистов свидетельствовало о крайней их растерянности. Лично я не помню ни одного свидания с Чхеидзе, на котором бы он не был «растерянным», но в этой растерянности была своя логика, и, пожалуй, своя «линия». За время войны фракция совершенно оторвалась от массового рабочего движения и попала целиком в лагерь буржуазной оппозиции».
Таким образом, как видите, прогрессивный блок неофициально тянулся даже гораздо левее кадетов и в нем участвовала оборонческая меньшевистская группа торгово-промышленных комитетов. Это стоит отметить хотя бы потому, что по этому направлению последовал первый удар с противной стороны.
Собственно, самая схема переворота была очень проста. Она заключалась в том, что на царский поезд, в одну из поездок Николая в ставку, должен был напасть генерал Крымов со своим офицерским отрядом, арестовать Николая и заставить его подписать отречение, а если он откажется подписать, то, как деликатно выражается Деникин в своих воспоминаниях, «физически его устранить», и после этого физического устранения Николая провозгласить царем маленького Алексея, а регентом — Михаила Александровича (это был младший брат Николая), который впоследствии называл себя республиканцем, а в то время был безусловно самым либеральным из великих князей. Он должен был фактически стать царем, а номинально должен был стать царем маленький и больной мальчик, который управлять, конечно, не мог. Затем должно было быть назначено думское министерство, т.е. министерство прогрессивного блока, и в России должны были наступить блаженные времена буржуазного парламентаризма. Такова была схема этого заговора. Противная сторона, не зная об этом в подробностях, как не знал в подробностях прогрессивный блок программу Николая — мы ее узнали только сейчас из записок Курлова, — противная сторона смутно догадывалась, что что-то готовится, и принимала ряд мер, чтобы доконать противника. Первой из этих мер был арест Протопоповым, уже назначенным министром внутренних дел и фактически в то время премьером, арест рабочей группы торгово-промышленных комитетов. Это была как раз спайка между прогрессивным блоком и массами. И эту спайку важно было сломать с самого начала, с самого начала разрушить эту связь. Дальнейшим шагом должен был быть разгром Думы. Этот шаг пришел уже позднее, в разгар революции, и потому значения не имел. Что касается манифестов о равноправии евреев и о земле, этого совсем не удалось сделать, потому что питерские рабочие для этого времени не дали.
Эта склока, происходившая наверху, чрезвычайно важна для объяснения того катастрофического успеха, какой имела мартовская революция. Почему самодержавие полетело так быстро, почему не произошло того, что случилось в 1905 году, когда оно сопротивлялось довольно длительно? Да потому, что в то время все, кто непосредственно распоряжался, все готовили к успеху этого дворцового переворота. Этим объясняется тот неимоверный факт, что Петроград охранялся ратниками второго разряда, т.е. наиболее революционными, наименее забитыми казарменной муштрой отрядами царского войска. Там стояли исключительно запасные и ратники в громадном числе. В Петербурге и его окрестностях было сосредоточено до 170000 человек. Из разных указаний, которые мы имеем в разных местах, нетрудно вывести общую картину, заключающуюся в том, что это была будущая армия, на которую надеялся опереться дворцовый переворот. Что эта 170000 масса может оказаться в руках рабочих, этого никому не пришло в голову, потому что рабочие вообще в счет не принимались, от них ничего не ждали, никаких особенных выступлений, — почему это, повторяю, не совсем ясно. Не буду на этом останавливаться. Факт тот, что к выступлению рабочих не готовились, а рассчитывали, примерно, так: на кого же может опереться эта новая власть, власть регента Михаила и царя Алексея и министерства прогрессивного блока, — конечно, вот на эту молодежь, только что взятую из общества, пропитанную его настроениями. А настроения были очень враждебны по отношению к самодержавию. Вы помните, что даже студенты на своей «Татьяне»[10-2] пели в это время только революционные песни. На эту массу должна была опереться новая «революционная» власть, и потому вы можете догадаться, как горько был разочарован Милюков, видя штыки этой армии, обращенные против прогрессивного блока. И вот, когда все уже с обеих сторон было готово — с одной стороны, готов был разгон Думы, а с другой стороны, должен был последовать арест Николая, событие предусмотренное в календарном плане, — у них был календарный план и как раз в марте месяце должно было последовать отречение Николая, — как раз в это время произошел питерский взрыв, который был полнейшей неожиданностью для обеих сторон. Никто его не ожидал — ни те, ни другие. Заговор удался только на одну половину. Удалось добиться только устранения Распутина. Что устранение Распутина было частью заговора, — это несомненно, однако это только пробудило внимание противной стороны, но пока решительно ничего не достигало, потому что Распутин был фактическим, а не юридическим главой всей системы. Конечно, устранение Распутина облегчило бы и подписание отречения и всю дальнейшую программу, но не удалось к этому даже и приступить, потому что произошла февральская революция.
Вот, значит, какие условия подготовили возможность такого быстрого успеха этого питерского восстания, успеха тем более характерного, что в это время даже петербургские большевики были в десяти верстах от вооруженного восстания. Шляпников говорит в своих воспоминаниях, что он запрещал организацию рабочих в боевые дружины и вооружение рабочих