ифестации археологов, возмущавшихся тем, что революция 1905 г. задержала созыв очередного съезда[263]. Политическая реакционность значительной части старых русских археологов — факт, на который не приходится закрывать глаза.
Мы пытались показать и другую группу археологов, примыкающую к демократическому крылу русской интеллигенции. Таков Ходаковский, в какой-то мере связанный с декабристами, таковы польский революционер Черский, Поляков, Мережковский, Волков, в той или иной степени причастные к демократическому движению 1870—1880-х годов.
Если знаменем реакционной группы археологов было понимание задач этой науки, сформулированное в свое время Стурдзой, то ученые из демократического лагеря 60-х годов развивали биологическое направление археологии. Сейчас нам уже не легко понять, каким вызовом реакции было это направление. Теперь всем ясно, что первобытная археология тесно связана с четвертичной геологией, палеонтологией и антропологией. Но в те годы, когда только поднимался вопрос о каменном веке, о человеке, сохранявшем в своем строении животные черты, о человеке, жившем сотни тысяч лет назад в глубокой геологической древности — это был вызов церкви, всей официальной идеологии царской России.
Существует любопытная книжка А. Беляева «Характеристика археологии» (Харьков, 1890). Автор ее Александр Дмитриевич Беляев — профессор Московской Духовной академии, преподававший там догматическое богословие. Его докторская диссертация называлась «О безбожии и антихристе. Подготовление, признаки и время пришествия антихриста». Беляеву принадлежат книги «О покое воскресного дня», «Любовь божественная» и разбор представлений Льва Толстого о христианстве. Зачем же Беляеву понадобилась еще и археология? Просмотрим книгу, и мы это поймем. Беляев в очень осторожной форме, в очень наукообразном изложении борется с археологами, занимающимися каменным веком. Он внимательно изучил и Буше де Перта, и Мортилье, и Уварова, чтобы доказать, что каменного века, как такового, никогда не было, что нельзя говорить о глубокой древности человека. Каменные орудия, пишет Беляев, употреблялись и в недавние исторические эпохи, о чем говорит этнография. В древние отложения эти орудия могли попасть случайно — по трещинам в земле. Никаких точных дат у археологов-первобытников нет. Становится понятным, почему заинтересовался археологией профессор Духовной академии, почему он читал Мортилье. Богослов Беляев должен был бороться с археологами-первобытниками, чтобы защитить догматическое богословие.
Как мы видим, подобно всем гуманитарным наукам, археологию использовали в своих интересах и реакционный и прогрессивный лагери.
Характеризуя биологическое направление первобытной археологии, мы можем сказать, что в свое время оно сыграло большую роль в борьбе с клерикализмом. Но позднее, когда существование каменного века перестало быть предметом спора, оказалась важнее связь первобытной археологии с историей. Человеческое общество, даже самое примитивное, должно изучаться историками, а не биологами.
Еще одно направление археологии прикладное, задачи которого формулировал Оленин. Первая половина XIX в. была переломным моментом в исторической живописи, потому что тогда художники впервые начали заботиться об историческом правдоподобии всего фона картины, всех изображенных на ней аксессуаров. Известный русский художник Ф. П. Толстой писал, что до начала ХIХ в. античность передавалась в русском искусстве совершенно неграмотно[264]. Только с этого времени художники обратились к подлинному материалу — к античным барельефам, скульптурам, вазам. Сам Толстой много рисовал с античных древностей, читал все, что появлялось о древнем быте, и с гордостью писал о себе: «Я первый стал лепить из воска большие барельефы из истории древней, русской и всемирной, употребляя самые верные костюмы... так как я изучил археологию»[265]. Современный археолог найдет ошибки и на барельефах Толстого, но, несомненно, им был сделав большой шаг к освоению археологических данных как материала для художника, работающего над историческими темами.
Александр Иванов также сознавал, что в XIX в. художники должны писать картины, отражающие «эпохи из всемирной и отечественной истории, исполненные со всеми точностями антикварными, столь нужными в настоящем веке», что публика теперь хочет «видеть живого воскресения древнего мира, со всеми доказательствами последних результатов учености»[266]. По словам Иванова, вернувшись в Россию после длительного отсутствия, он убедился, что требования публики ушли вперед именно в этом отношении.
Сейчас каждый художник, берущийся за исторический сюжет, считает своим долгом ознакомиться с бытом интересующей его эпохи. Ознакомиться с ним стало, конечно, гораздо легче, чем во времена Ф. Толстого и А. Иванова. За 100 лет археологи добыли и систематически описали колоссальный материал, и им пользуются не только художники, но и деятели театра и кино. Так, уже упоминавшийся нами археолог В. И. Сизов консультировал многие спектакли Большого и Малого театра, знаток Эгейского мира Б. Л. Богаевский помогал Мейерхольду при постановке «Электры»[267], а А. В. Арциховский был консультантом кинофильма Эйзенштейна «Александр Невский». Однако вряд ли надо доказывать, что задачи археологии состоят не в этой помощи деятелям искусства.
Наконец, последнее направление археологии — историческое. Это всеобъемлющее направление, которое объединяет сейчас отдельные разделы нашей науки. То, что древности — важный исторический источник, понимал еще Татищев. Ходаковский впервые попытался показать это широко. Во второй половине XIX в. уже многие ведущие археологи России строят свои работы как исторические исследования. Выше уже говорилось, что Уваров придал историческую направленность первобытной археологии.
Иван Егорович Забелин (1820—1908), исследовавший ряд интереснейших скифских и античных памятников (Чертомлыцкий курган, Большая Близница на Тамани, раскопки Ольвии), был в основном историком. В книге «История русской жизни» он много страниц посвятил скифской эпохе, привлекая материалы своих раскопок наравне с письменными источниками[268].
Дмитрий Яковлевич Самоквасов (1843—1911) в своей классификации древностей охватил все археологические памятники — от палеолитических стоянок до позднесредневековых курганов. Античные памятники нашли место в той же классификации[269]. Ряд исследований Самоквасова, в особенности «Северянская земля по городищам и могилам», показывает, как этот ученый последовательно направлял свои раскопки на решение исторических проблем. Он определил территорию северян по археологическим памятникам и впервые в нашей литературе исследовал городища как остатки поселений. Самоквасов развенчал еще державшуюся в его времена теорию Ходаковского о культовом назначении городищ и подошел к разработке проблемы древнерусского города[270].
Открыватель трипольской культуры и культуры полей погребений Викентий Вячеславович Хвойка (1850—1914) в книге «Древние обитатели Среднего Приднепровья» дал очерк истории Приднепровья от эпохи палеолита до времени Киевской Руси, основанный целиком на материалах раскопок[271].
Александр Андреевич Спицын (1858—1931), внесший колоссальный вклад в русскую археологию, был историком по образованию. Подводя итоги своих работ, он писал: «Если бы я не ушел в провинцию... из меня вышел бы не археолог, а историк по моей особой склонности к этой науке»[272]. Но и став археологом, Спицын не перестал быть историком. Такие его труды, как «Расселение древнерусских племен по археологическим данным»[273], могут служить образцом археологического исследования, посвященного исторической теме. Анализ огромного археологического материала здесь неразрывно связан с анализом данных письменных источников. Спицыну принадлежит и ряд чисто исторических работ.
Историзм характерен и для лучших археологических исследований Василия Алексеевича Городцова (1860— 1945). Назовем, в частности, его статьи по бронзовому веку Европейской России. После работ Городцова было получено представление не только о разных типах памятников эпохи бронзы в степях и в лесной зоне, но и о сложной этнической истории бронзового века. Городцов проследил проникновение в лесную полосу, в область пережиточно-неолитических стоянок, новых племен — культур фатьяновской и катакомбной, — и показал смену племен в степной полосе Украины[274]. Такой исторический подход к эпохе бронзы был прямым развитием взглядов Уварова, изложенных в его программной речи на III археологическом съезде.
Так в трудах ведущих русских археологов конца XIX — начала XX в. археологические памятники были поставлены на службу истории. Советские археологи, неизменно подчеркивающие исторический характер своей работы, могут во многом опираться на труды своих предшественников.
Ко времени Октябрьской революции существовали уже все четыре основных раздела археологии. Но они развивались неравномерно. В Русском археологическом обществе были отделения классическое, восточное и славяно-русское, но отделения первобытной археологии не было. Правда, в «Записках отделения русской и славянской археологии» печатались статьи по неолиту и бронзовому веку, но исследования палеолита были в явном загоне. В сущности, после первых успехов на рубеже 1870—1880-х годов, после раскопок Мережковского и Полякова, в изучении палеолита России настал период упадка, несомненно связанный с наступлением реакции на науку. Показательно, что раскопки палеолитических стоянок в Крыму были прекращены в 1881 г., т. е. в год убийства Александра II и начала победоносцевской реакции. Прерванные на втором полевом сезоне работы Мережковского в XX в. были настолько забыты, что в литературе появилось даже утверждение немецкого археолога Р. Шмидта об отсутствии палеолита в Крыму