условиях население должно было жаться к морю и рекам, оставляя наиболее далекие от моря глухие места в пользование аборигенов страны - карелов и лопарей. Вот почему русские поселения в этом краю всегда при море или близко от него - на реке. Поселенец идет с моря в устье реки и заседает в нем, устраивая поселки, слагающиеся затем в целую "волость". Эти волости выделяют из себя новые поселки на новых прибрежных заимках, и вся группа вновь возникших поселений тянет судом и данью к тому пункту, откуда пошли поселенцы. В новгородское время эти поселки тянули к господину Великому Новгороду; с падением Новгорода и с отделением в опричнину Обонежской пятины они стали тянуть к Двине, т.е. к Холмогорам, или же непосредственно к Москве. В то же время, в XVI веке, очень быстрые успехи на Белом море стали делать монастыри Соловецкий, Кириллов, Карельский и др., получая от доброхотных да- телей и от государя земли за землями, волости за волостями по морскому берегу и становясь чрез это между населением и властью в качестве привилегированных землевладельцев. В исходе XVI века, в интересующий нас период, по берегам Белого моря на запад от С. Двины было уже много волостей с постоянным населением и развитыми промыслами: по Летнему берегу чаще упоминаются Ненокса, Уна; на Онеге - Порог; на Карельском берегу волости Унежма, Нюхча, Колежма, Сумская, Шуйская,
Кемская; в Дикой Лопи - Кереть, Черная река, Ковда, Княжая губа; на Терском берегу - Кандалакша, Порья губа, Умба, Варзуга и далекий Поной; на Мурманском берегу - Кола и Печенга. Во всех этих местах рядом с крестьянскими общинами видим монастырские владения, и чем далее, тем в большем числе. По справедливому наблюдению А.Я. Ефименко, в ту пору на севере "почти нельзя натолкнуться ни на одно сколько-нибудь значительное промысловое угодье, тоню, варницу, где бы львиная доля не принадлежала монастырям местным и центральным". Особенное же значение принадлежало в северном Поморье Соловецкому монастырю. Его владения к XVII веку охватывали Белое море и с юга, и с запада, и с севера. Имея в своих стенах 270 человек братии и больше 1000 человек работных людей в монастыре и на промыслах, из которых главным была добыча соли, этот монастырь представлял собою крупнейший центр и наибольшую экономическую силу в Поморье. Его влияние в крае обусловливалось еще тем, что и сам монастырь принадлежал этому краю, тогда как другой крупный собственник и промышленник Бело- морья, - Кириллов монастырь, - находился далеко от своих поморских владений и отвлекался от них другими интересами. Вот почему Соловецкому монастырю пришлось, кроме частновладельческих прав и обязанностей, принять на свой страх и кошт долю чисто правительственных функций.
Хозяйственные условия жизни в Беломорье, исключавшие возможность сколько-нибудь значительного землепашества, выдвигали на первый план промыслы рыбный и соляной. И рыба, и особенно соль, конечно, не сполна потреблялись на месте, но доставлялись на внутренние рынки государства, вызывая торговое движение в крае. Соловецкие старцы считали соляной торг основанием своего монастырского хозяйства, говоря в своих грамотах, что "монастырь место не вотчинное, пашенных земель нет, разве что соль продадут, тем и запас всякой на монастырь купят и тем питаются". Доставка соли и рыбы в Каргополь и Вологду была в XVI веке уже вполне организованным делом. С этими товарами поморы ходят в лодках по Онеге и Двине, вывозя обратно в поморские волости все, в чем нуждаются, главным же образом хлеб. В свою очередь, из Каргополя и с Двины, из Новгородского края и За- онежских погостов в Поморье приезжают "всякие торговые люди" со всякими товарами "и теми товары торгуют и соль и рыбу и всякой товар покупают". Таким образом, в крае было некоторое торгово-промышленное оживление, были промысловые и торговые пункты, существовали торговые лути. Все это нуждалось в правительственной охране, особенно потому, что со стороны шведского и датского (норвежского) рубежей во второй половине XVI века почти всегда грозила опасность, более же всего со стороны так называемых "каянских немцев" (из Каяны в Финляндии). Пользуясь удобными "судовыми путями" по р. Кеми и Ков- де, они проникали к Белому морю и грабили поморов. Московское же правительство, занятое более важными делами на своих западных и юго- западных рубежах, не всегда могло со своими войсками вовремя приходить на помощь далекому северу. Такое положение дел неизбежно приводило к мысли о необходимости постоянных укреплений для защиты северного населения; и вот в 1579 году Соловецкий монастырь превращается в крепость, устроенную на средства монастыря, под надзором присланного из Москвы воеводы. Деревянные стены этой крепости, поставленные наскоро, тотчас же исподволь начинают заменяться каменными; гарнизон крепости - стрельцы - набирается на месте, в поморских волостях, и содержится на монастырские средства. Около того же времени монастырь устраивает острог в своей Сумской волости "монастырскою казною и крестьяны" и держит в нем гарнизон из двухсот монастырских людей. Немногим позже такой же острог сделан был и в Кеми, и в нем "устроены были ратные люди из монастыря''. Сверх того, по Кеми и в других местах были поставлены заставы и сторожевые посты. Таким образом наше Беломорье было прикрыто со стороны Финляндии рядом укреплений, возникших на монастырской земле и содержимых монастырскими средствами. Общегосударственное значение этих укреплений нашло себе полное признание со стороны правительства. Возлагая на Соловецкий монастырь заботы об устройстве и содержании крепостей, правительство в этом случае пользовалось сильнейшею из существовавших в крае общественных организаций, так как собственные силы его там были слабы; но в этой передаче своих дел на чужую ответственность оно не видело своего безусловного права. За то, что монастырь нес особые военные повинности и расходы, правительство воздавало ему льготами, освобождало его от оброков и пошлин, обращало в монастырскую собственность земли, прикрываемые монастырскими крепостями. Там же, где монастырь Соловецкий не мог с удобством действовать своими силами за отдаленностью места, правительство ставило своих людей. В 1585 году в далекой Коле был построен острог, а в нем посажен воевода из Москвы с обязанностью не только защищать границу от "мурма- нов", но и охранять порядок на всем Кольском полуострове.
Таков был, в общих чертах, общественный строй этой части Беломо- рья. Ряд крестьянских волостей, осевших и промышлявших на морском берегу, на землях, когда-то составлявших вотчины (своего рода latifundia) новгородских бояр, в XVI веке мало-помалу подпал вотчинной власти монастырей. Монастыри как бы восстановили эти боярские вотчины, а один из них, именно Соловецкий монастырь, ведал даже и военную защиту края, обеспечивая своими кормами и жалованьем как постоянную военную силу в крае - стрельцов, так и временные ополчения даточных людей. В этих местах Беломорья господствовал монах-землевладелец, промышленник и торговец1.
Морской берег на восток от С. Двины не отличался ни населенностью, ни промышленным оживлением. Между Двиною и Мезенью по р. Пинеге и Кулою было несколько крестьянских волостей с установившимся хозяйством и с постоянными центрами в Пинежском волоке и Ку- лойском посаде. Едва ли не главным занятием живущих ближе к морю пинежан был моржовый промысел; они сами в 1603 году писали о себе в Москву, что "ходят-де они на море промышлять рыбью зубу, чем им дань и оброк и всякие подати платить". Нет сомнения, что и рыбные, и лесные промыслы имели большое значение для этого края, где земледелие и теперь очень ненадежно. Был в этом крае и торг, привлекавший к себе издалека русских купцов: это - ярмарка на Лампожне, на Мезени, перешедшая около 1600 года в так называемую Окладникову слободу, на месте которой ныне город Мезень. На этой ярмарке, бывавшей дважды в год, совершалась мена товаров с самоедами, кочевавшими за Мезенью и Печорою и привозившими оттуда пушной товар и "рыбий зуб". За Мезенью начиналась самоедская тундра, куда русская колонизация едва проникала. Русские поселения, однако, были уже тогда на Печоре, представляя собою пристани для морских и речных промышленников и купцов. Англичане, попавшие на Печору в первые годы XVII века, дают нам хорошие сведения о Пустозерске и Усть-Цыльме. Пустозерск, по их показанию, большое селение: до пожара, его опустошившего, в нем было до 200 домов и три церкви; в Усть-Цыльме они считали до 40 домов. Зимою в Пустозерск приходит до 2-3 тысяч самоедов отчасти для торга, отчасти по дороге на Лампожню'. Значение Пустозерска было в том, во- первых, что он служил пунктом, от которого шли в море промышленники не только местные, но и двинские, мезенские и кулойские, забиравшиеся в океан; во-вторых, Пустозерск был на пути сообщения с Обью, куда, по известиям англичан, русские ходили ежегодно, и, по выражению одной грамоты XVII века, представлял собою "место пустое поставлено для опочиву Московского государства торговых людей, которые ходят из Московского государства в Сибирь торговать"; и, в-третьих, Пустозерск имел административное значение: там собирались тамга и дань. Значение Усть-Цыльмы определялось тем речным путем, на котором она лежала, путем, шедшим от С. Двины Пинегою в Кулой, Мезень, Пе- зу, Цыльму, Печору, Уссу (или Щугур) и, наконец, Обь. Других сколько- нибудь заметных пунктов русской оседлости в этом крае в изучаемое время незаметно; сношений, завязавшихся позднее, Печорского края с Пермским еще не было. Таким образом, это были еще дикие места, к которым Москва имела один только путь - через "Двину", т.е. чрез Холмо- горы. Этим и объяснялось большое значение Холмогор: они были узлом всех, или почти всех, торговых путей в северных окраинах государства. Кроме дороги по Выгу в Обонежье и в Приладожье и дороги по Онеге в Каргополь, изо всего Поморья не было иначе пути на юг, как чрез Двинское устье. Сюда сходились все товары, какими промышлял русский север: соль, рыба, меха, кожи, ворвань, моржовая кость, ловчие птицы, всякого рода дичь, перья и пух. Отсюда уже эти товары распределялись по разным внутренним рынкам, а взамен их в Холмогоры стекалось все, в чем нуждался север, от хлеба до металлов. Появление европейских кораблей в Двинском устье и образование Архангельского порта усложнило и увеличило торговый оборот в крае во вторую половину XVI века, но не лишило Холмогор их значения для края. Архангельский город был местом торгового обмена с иностранцами и стягивал к себе население лишь на время ярмарки, на летнее время. Оседлого посадского населения считалось в нем не более 130 дворов при основании города в 1584 году и немногим более сотни в 20-х годах XVII столетия. Остальное население составляли стрельцы (200 дворов) и приезжие торговцы, наполнявшие своими товарами два больших "гостиных двора". В Холмо- горах же и в XVII веке (1622 г.), после того как часть его населения отвлечена была в новый город, число одних посадских дворов доходило до 500, да столько же было дворов стрелецких. Мы знаем, что на англичан в XVI веке Холмогоры производили впечатление "большого города". Таким же большим городом были они и в Смутное время, и после него. О том, что новый Архангельский город не отнял у Холмогор их роли в местном торгово-промышленном движении, лучше всего свидетельст