В центре этого круга, как мы уже видели, стояли бояре кн. И.Ф. Мстиславский, Н.Р. Юрьев и Б.Ф. Годунов. К этому же центру были близки и князья Шуйские: кроме Ивана Петровича Шуйского и Василия Федоровича Скопина-Шуйского, которым боярство дано было еще Грозным в 1584 году, боярами были сказаны братья Василий и Андрей Ивановичи Шуйские. Среди остального боярства не было князей, равных им по значению. Ни одна ветвь Рюриковичей при воцарении Федора не имела представителей в думе, если не считать окольничего Ф.М. Троекурова из невеликих ярославских князей. Из князей же литовского корня состоял в думе и доживал свой век старейший в роде Булгаковых князь Василий Юрьевич Голицын, умерший воеводой в Смоленске в 7093 (1584—1585) году, а остальные Булгаковы, как Голицыны, так и Куракины, по молодости еще не дошли до боярства и даже старшие из них были возводимы в боярский сан уже при царе Федоре. Старший из Трубецких, боярин Федор Михайлович, стоял высоко в служебном отношении, но не по отечеству, а по службе в опричнине. И сам старик И.Ф. Мстиславский пользовался внешним первенством среди бояр не столько по происхождению своему, сколько потому, что Грозный по родству его "жаловал и учинил его велика". Это бояре говорили Мстиславским в глаза. Таким образом рядом с царской родней, Юрьевыми и Годуновыми, не Мстиславские, а именно Шуйские были виднейшими представителями коренной московской знати, и в этом смысле Горсей мог с полным основанием назвать Ивана Шуйского "первым принцем королевской крови" (prime prince of the bloud royall) среди московского боярства. Но именно на Шуйских и видно, как мало значила порода в московском дворе, только что пережившем опричнину. В то время как Никита Романович Юрьев и Борис Федорович Годунов, оставаясь в Москве, распоряжались делами и всем государством, Шуйские были на воеводствах в больших порубежных городах. В 1584-1585 году Василий Федорович Скопин-Шуйский был воеводой в Новгороде. Иван Петрович Шуйский - во Пскове, а Василий Иванович - в Смоленске. На ход дел при дворе могли они влиять очень мало, по крайней мере, до возвращения в Москву. Но и во время пребывания их при самом дворе не им принадлежало первое место. При воцарении Федора его занимал, по единогласному указанию современников, Никита Романович, из той самой семьи Захарьиных, которым князья-бояре не хотели "служить" в 1553 году. Друзьями его были Б.Ф. Годунов и дьяки Щелкаловы. Это и было настоящее правительство, а Мстиславские и Шуйские были только первыми чинами двора, говоря языком нашей эпохи. Узы родства и свойства до поры до времени связывали всех этих людей в один кружок, но эти узы были очень непрочны и разорвались при первом же толчке43.
Толчком послужила болезнь Никиты Романовича: уже в августе 1584 года она лишила его сил, а в апреле 1585 года свела в могилу. Пока он принимал участие в делах, он сохранял за собой бесспорное первенство; когда же он сошел со сцены, за первое место могли поспорить все остальные члены правившего кружка, а в особенности Мстиславский и Годунов. За Мстиславского была порода, титул и родство с царем, хотя и дальнее. За Годуновым была близость к государю через сестру-государыню и тесная связь с Романовыми и Щелкаловыми. Об этой связи имеем много свидетельств со стороны людей, хорошо осведомленных. Палицын определеннее других говорит, что Борис дал клятву Никите Романовичу "соблюдать" его детей, попечение о которых "вверил" ему старый боярин. Что могло значить это "соблюдение", разъясняет другой автор XVII века, говоря о Борисе и Романовых, что Борис "клятву страшну тем сотвори, яко братию и царствию помогателя имети". Принадлежавший к семье Романовых, зять Никиты Романовича, кн. И.М. Катырев подтверждает эти слова короткой фразой, что Годунов имел Романовых "в завещательном союзе дружбы". Союз их был "завещательным", конечно, потому, что начался еще при Никите Романовиче и представлял семейную
9 С.Ф Платонов традицию, завещанную стариком. Заметим, что эта традиция держалась долго, через все царствование Федора, до его смерти, когда старший из Никитичей оказался соперником Борису в деле царского избрания 1598 года. Так же тесна и продолжительна была и дружба Бориса со Щел- каловыми, особенно же со старшим из них, с Андреем. По одному русскому известию, Годунов даже называл Андрея Яковлевича Щелкалова себе "отцом". О дружеских отношениях царского шурина и "великих" дьяков, кроме известий некоторых иностранцев, очень определенно говорит Ив. Тимофеев. Он называет Андрея Щелкалова "наставником и учителем" Бориса, от которого Борис впервые научился, как ему "одолевать благородных" и достигать власти. Между Щелкаловыми и Годуновым существовала, по мнению Тимофеева, "крестоклятвена клятва", чтобы втроем утвердить за собою царство. В исполнение этой клятвы Щелкаловы воца- рили Бориса, возвели его как бы на небо, а он преступил свое целование и отблагодарил им злом за благодеяния. Каковы бы ни были тайные отношения Бориса и знаменитых дьяков, Андрей Щелкалов имел громадное значение при царе Федоре до 1594 года, а Василий Щелкалов сохранил его и в первые годы царствования Бориса: оба брата были люди "сильные", и на них нельзя было найти управы44. С такими связями, как Романовы и Щелкаловы, Борису можно было не бояться соперничества даже Мстиславских. Пока первенство давалось дворцовыми отношениями и близостью к лицу государя, Годунов должен был им владеть, потому что по сестре-царице он был очень близок к царю, а в остальной государевой родне, среди "Никитичей", находил не вражду и противодействие, а "завещательный союз дружбы".
* Еще до кончины Н.Р. Юрьева произошла первая ссора бояр за первенство. |Что ее вызвало, мы не знаем. Летописец, составленный в XVII веке при дворе царя Михаила и патриарха Филарета Романовых, очень сдержанно относясь к событиям 1584-1585 гг., замечает, что тогда вообще бояре "разделяхуся на-двое": одну сторону составили Борис Федорович и прочие Годуновы, а с ними "иные бояре" (летописец не называет здесь по имени Никитичей Романовых, хотя именно их прежде всего здесь следует разуметь); другую сторону представлял кн. И.Ф. Мстиславский, а с ним были Шуйские, Воротынские, Головины, Колычовы. Годунов "осиливал" противников, надеясь "на царское присвоение", т.е. на родство или свойство с царем. Борьба окончилась высылкой И.Ф. Мстиславского в Кириллов монастырь, где старик скоро и умер, постриженный в иночество с именем Иосифа. С ним вместе пострадали, по словам летописца, князья Воротынские и Головины. Но, как кажется, летописец смешал здесь последовательность и подробности событий, хотя их общий смысл уловил достаточно верно. Есть данные думать, что столкновение боярских кружков разрешилось не сразу, не одним ударом со стороны Годунова, а исподволь. Сперва пострадали Головины. В самый рождественский сочельник 1584 года был отставлен от должности казначея окольничий Владимир Васильевич Головин. Его двоюродный брат Петр Иванович, который с 1578 года также назывался казначеем, был заточен и, как говорят, в тюрьме умер. Младший брат Петра Ивановича, Михайло Иванович, который после своей псковской службы жил в медынской вотчине, "послышал такое разорение" над своими родственниками и, опасаясь и на себя опалы, отъехал в Литву. Там в феврале 1585 года его застали у Батория московские послы князь Троекуров и Безнин. Они объясняли полякам опалу государеву на Головиных тем, что Головины "покрали казну государеву". Горсей же говорит, что Петр Головин пострадал за дерзость и заносчивость в отношении Бориса. Как бы то ни было, Головины уже потерпели опалу, а Мстиславские еще были целы: в то самое время когда Троекуров интриговал пред Баторием против Михаила Головина, в феврале 1585 года в Москве князь Ив. Ф. Мстиславский занимал первое место среди бояр на приеме баториева посла Луки Сапеги. Затем, вероятно, летом 1585 года, пришел черед и И.Ф. Мстиславскому испытать государеву опалу за царского шурина. Старик навсегда ушел из московского дворца, в котором ему пришлось столько жить и видеть с 1541 года, когда он стал государевым кравчим. Его удаление, однако, не повело за собой унижений для его сына князя Федора Ивановича. Князь Федор, получивший боярский сан еще в 1577 году, теперь, после пострижения отца, наследовал его первенство в боярском списке. Из Шуйских также никто не пострадал, и вообще никаких резких гонений за это время не было, если не считать опалы П. Головина45.
Летописец рассказывает так, как будто после удаления И.Ф. Мстиславского боярская вражда не погасла: Шуйские продолжали "противиться" Годунову и "никако же ему поддавахуся ни в чем". Хотя виднейшие представители Шуйских, князья Василий Иванович и Иван Петрович, в то время (1585-1587 гг.) "годовали" на воеводствах, первый в Смоленске, а второй во Пскове, однако в Москве оставались их братья с Андреем Ивановичем во главе; они и "стали измену делать - на всякое лихо умышлять с торговыми мужиками". В точности неизвестно, что такое они умышляли и как противились Борису; во всяком случае глухая ссора и скрытая вражда тянулись долго, более года, и разразились открытыми столкновениями только в 1587 году. К сожалению, и об этом столкновении мы знаем очень мало, и сколько бы мы ни повторяли известнейших рассказов о том, как мирился и снова ссорился с Шуйскими Годунов, мы не уразумеем совсем точно сути дела и не разъясним с полной достоверностью смысла участия в этом деле "земских посадских людей". Очень важно то обстоятельство, что на этот раз, в 1587 году, боярская ссора была вынесена из дворца. Московское правительство желало скрыть от посторонних людей, что во время этой ссоры "в Кремле-городе в осаде сидели и стражу крепкую поставили"; но ведь и Грозный в свое время желал скрыть свою опричнину. Это было простое запирательство, в котором видели лучший способ прекращать неудобные разговоры. Нет ни малейшего сомнения, что в 1587 году в Москве произошло уличное движение, направленное против господства Годуновых. Это движение не удалось и повлекло за собой большой розыск. Главными виновниками смуты были признаны Иван Петрович и Андрей Иванович Шуйские. Как их, так и братьев их разослали в ссылку, а имущество конфисковали. Сообщников их, Колычевых, Татевых, Быкасовых и других разослали по городам. Федор Васильевич Шереметев постригся в монахи не без связи с этим же делом. Простых "изменников", участвовавших в движении "мужиков-воров", пытали и шесть или семь человек казнили на Красной площади. Наконец, московский митрополит "премудрый грамматик" Дионисий и архиепископ Вар- лаам Крутицкий были сосланы в новгородские монастыри46. Это было очень крупное дело, захватившее все слои московского населения, от митрополита и знатного боярина до простых служилых людей, государевых и боярских, и до торгового посадского люда. Один ранний и ценный хронограф (не считая иностранных или позднейших известий) сохранил нам интересное указание на то, что именно могло соединить в одном движении столь разнородные общественные слои. Хронограф рассказывает, что митрополит Дионисий, кн. Иван Петрович Шуйский и другие вельможи "царевы палаты" вместе с московскими гостями и "купецкими людьми" учинили совет и укрепились "между собе рукописанием бити челом государю", иначе говоря, составили коллективное челобитье о том, "чтобы ему, государю, вся земля державы царския своея пожаловати: прияти бы ему вторый брак, а царицу перваго брака Ирину Федоровну пожаловати отпустити в иноческий чин; и брак учинити ему царьскаго ради чадородия". Шуйские с Дионисием возбудили мирское челобитье о царском чадородии с тонким расчетом разорвать родственную связь Бориса с царем и тем лишить Бориса его главной опоры. Забота о благополучии династии должна была оправдывать их обращение к московскому населению и придавать вид благонамеренности земскому челобитью. Однако они ошиблись. Если бы Ирина была действительно бесплодна, челоби