при этом, что они имеют власть низложить его открыто и прямо, если не желают ему повиноваться. Во всех этих и подобных сообщениях проглядывают намеки на расстройство олигархического кружка. Он сплотился лишь на короткое время, чтобы сломить своих недругов и взять у них власть, но, достигнув успеха, оказался неспособным для дружной деятельности и согласного управления страною. Чем дальше шло время, тем более и более вскрывался разлад в этой высшей боярской среде; мало-помалу ясней становилась холодность стороны Голицыных к стороне Шуйских, пока, наконец, В.В. Голицын вместе с Воротынским не принял открытого участия в низведении царя Василия с престола95.
Так образовались отношения в высшем московском обществе. Неблагоприятно для царя Василия оказывалось и настроение московской толпы. С этой толпою чем далее, тем более приходилось считаться по той причине, что у нее образовалась привычка к вмешательству в политические дела. Еще при жизни царя Бориса вести о Самозванце и подметные его грамоты втягивали московское население в политическую борьбу; сам Борис обращался к этому населению через патриарха и В.И. Шуйского с объявлениями о самозванстве названного царевича. На улицах и площадях Москвы ловили известия о военных действиях и радовались успехам Самозванца: "радеюще его прихода к Москве, егда слышат победу над московскою силою Борисовою, то радуются; егда же над грядуща- го к Москве чаемого Димитрия победу, то прискорбии и дряхлы ходят, поникши главы", - так обличал своих современников очевидец тогдашних событий. Мы уже знаем, какую роль сыграла московская толпа при свержении Годуновых. За красносельскими торгашами и московскою чернью тогда удобно могли спрятаться сами Шуйские, столкнувшие году- новское правительство в шуме и смятении уличного грабежа, насилия и пьянства. Уже тогда современники замечали, что, возбужденная политическими мотивами, чернь легко увлекается побуждениями совсем иного свойства и становится опасною для общественного порядка вообще. Переворот 17 мая 1606 года показал то же самое: в действиях черни против иноземцев так сплелись национальные мотивы и низменные инстинкты стяжания, что нельзя было сказать, чем охотнее толпа увлекалась: чувством ли ненависти против иноверцев или же влечением пограбить их "животы". После двух дней насилия и грабежа эта же еще не пришедшая в себя толпа была привлечена сторонниками Шуйского к делу царского избрания и своими криками поддержала их мысль поставить на царство князя Василия Ивановича. Но царское избрание ее не успокоило, и царь Василий, охотно пользовавшийся толпою для целей своей политики, теперь должен был стать лицом к лицу с народною массою, которая еще бродила и была опасна тем, что узнала свою силу, получила привычку к движению и, рассчитывая на безнаказанность, была согласна, по выражению Маржерета, еженедельно менять государя в надежде на грабеж. Надобно было ее успокоить и дисциплинировать, а у царя Василия на то нехватало сил, потому что сам он был посажен на царство и пока держался этою же толпою. Дело усложнялось еще и тем, что враги царя Василия обращались исподтишка тоже к московской черни, подымая ее на поставленного ею царя. Менее чем через неделю по вступлении Шуйского на престол, именно 25 мая, ему уже пришлось усмирять волнение черни, поднятой против него, как тогда думали, П.Н. Шереметевым. По словам Паерле, в народе, между прочим, обвиняли Шуйского и бояр в том, что они свергли истинного царя Димитрия. Может быть в зависимости от этого народ 30 мая снова собрали именем царя к Лобному месту и здесь предъявили доказательства самозванства и еретичества свергнутого царя, изложенные в пространной грамоте. При этом народу читали и документы, относящиеся до сношений Самозванца с папою и поляками. Через три дня состоялось торжественное принесение в Москву мощей царевича Димитрия; 3 июня их поместили в Архангельском соборе. Этому церковному торжеству Шуйский придавал особенную политическую цену, полагая, что присутствие мощей в Москве сделает самозванщину невозможною. Но он жестоко ошибался. Неведомые ему враги смущали Москву подметными письмами о скором возвращении царя Димитрия; слухи о том, что Димитрий жив, шли повсюду, и Москва волновалась. Несколько тысяч черни 15 июня снова скопилось на Лобном месте, и сам царь вынужден был уговаривать народ разойтись. Через месяц - новое смятение против царя Василия, после чего, 23 июля, нашли нужным даже привести Кремль на военное положение: разобрали постоянный мост у крепостных ворот и расставили пушки. В августе произошло уже открытое междоусобие в государстве, и при первой вести о поражении царских войск царь Василий начал запираться в Кремле. Такая весть о неудачной битве пришла к Шуйскому, по одному свидетельству, 10 (20) августа и совпала с пожаром и нечаянным взрывом пороха в городских лавках. Царь пришел в страх и большое беспокойство. Таким образом в своей столице В.И. Шуйский не мог считать себя в безопасности. Столичное население, как и боярство московское, не представляло собою твердой опоры для монарха, принявшего престол как "отчину" своих прародителей96.
/Настроение столицы должно было служить для Шуйского показателем настроения всей страны. Если московское население, своими глазами видавшее Самозванца, никак не могло увериться в его самозванстве и в том, что он действительно был убит, если оно не один раз бросалось к Кремлю под влиянием слухов и подметных листов, чтобы узнать, наконец, истину, то возможно ли было ожидать от провинциального населения, что оно сразу успокоится на заявлениях царя Василия о его предшественнике и не поверит слуху, что Димитрий, уже раз воскресший, воскрес и вторично? Шуйский этого и не ожидал. Он принял экстренные меры для того, чтобы представить стране доказательства своей правоты и правдивости. Разумеется, ему было известно, что говорилось после 17 мая. Как раньше не все поверили, что умер Борис Годунов, так теперь не все уверились в смерти Самозванца. Как раньше создалась легенда, распространившаяся на Руси и в Литве, что Борис с несметными богатствами ушел в Англию под видом торгового человека, так после переворота 17 мая рассказывались разные небылицы о спасении царя Димитрия и о том, что ему удалось убежать в Литву. Но между легендарными рассказами была очень большая разница в том отношении, что басни о Борисе не могли получить практического значения, ибо некому было ими воспользоваться, а слух о спасении Димитрия очень многим оказался нужен и полезен. Все, кому был неприятен Шуйский и неугоден порядок, наставший с его воцарением, желали верить, что Самозванец еще существует. Понимая это, Шуйский с особенным усердием составлял грамоты и от собственного своего имени, и от имени бояр, и от имени царицы-ино- кини Марфы Нагой, с объяснениями произведенного им переворота и с доказательствами своих прав на престол. Особенно старательно и литературно написана была грамота с извещением о принесении мощей царевича Димитрия в Москву и с изложением документов, взятых из канцелярии "расстриги". Грамоту эту рассылали из Москвы по городам в течение всего июня 1606 года, начиная со 2-го числа - дня, когда мощи царевича были принесены под Москву. Кроме официальных грамот, пущены были в ход и писания официозные. Новый "страстотерпец" царевич Димитрий был причислен к лику святых; ему были собором установлены праздники, "стихири и канон сложен". Но при этом "житие" составлено не было: его заменила известная "повесть", долго слывшая под неудачным именем "инаго сказания" и нами выше не раз указанная под названием "повести 1606 года". Автор повести писавший, кажется, в июне 1606 года, все свое изложение приноровил не столько к прославлению памяти царевича, сколько к величанию царя Шуйского и его рода. При этом он очень дипломатично и с большою ловкостью обошел молчанием вопрос об избрании патриарха после сверженного Игнатия и о заслугах членов олигархического кружка, главою которого был Шуйский, но зато он оправдал измену братьев Голицыных под Кромами. В повести современный ей читатель получал подробное изложение событий того времени, освещенное с точки зрения правительственной и сделанное с большим литературным уменьем. Повесть имела успех в письменности XVII века, но успех литературный, а не практический: ее читали и переписывали, сокращали и переделывали, но не следовали автору в его привязанности к царю Василию. Рядом с повестью поступило в оборот столь же официозное описание перенесения мощей царевича Димитрия, не имевшее, впрочем, большого распространения. Наконец, был составлен знаменитый "извет" старца Варлаама, одного из спутников Григория Отрепьева во время его похождений в Литве. Это произведение, возбудившее достаточно толков в ученой критике, было если не сочинено, то редактировано очень близко от Шуйских, даже может быть ими самими. Извет давал полный отчет о том, где был и что делал Григорий Отрепьев со времени своего удаления из Москвы за рубеж и до тех пор, когда он, под именем царевича, двинулся из Самбора в московский поход. Как "извет", так и прочие произведения, указанные выше, были составлены с большим искусством: без сомнения, над ними трудились люди, обладавшие остроумным и гибким пером. По некоторым намекам можно думать, что к авторству привлечены были лица из братии знаменитой Троицкой обители, прославленной немного лет спустя, "борзыми писцами" иного склада и направления97.
II
Отношение к перевороту 17 мая московских областей. Восстание северских и польских городов. Особенности движения 1606 года сравнительно с движением 1604- 1605 года. Программа Болотникова. Движение городов рязанских и украинных. Отличие рязанских дружин от дружин И. Пашкова. Волнение на волжских верховьях. Восстание в среднем Поволжье и осада Нижнего-Новго- рода. Казачье движение с самозванцем Илейкою. Беспорядки местного характера. Как вообще определяется территория, восставшая на Шуйского
Призывая себе на помощь литературные силы, Шуйский не вводил новшеств в московскую практику, но воскрешал старый обычай. Он пускал в ход те самые средства, какими привыкли действовать московские люди XVI века, создавшие много замечательных публицистических писаний. Но как прежде, так и во время Шуйского публицистика не оказала заметного влияния на ход политической борьбы. Она не укрепила власти царя Василия. Не имея твердой опоры в различных кругах знати и в населении столицы, Шуйский не нашел ее и в прочих слоях и группах населения. Лишь только известие о московском перевороте 17 мая облетело государство, в различных областях его стали наблюдаться зловещие для нового правительства признаки. Шуйский с людьми его партии полагал, что с истреблением Годуновых и Самозванца и с переходом власти в руки родословной знати, в стране восстановлен был нормальный государственный и общественный порядок, и оставалось лишь успокоить взволнованное прошедшею смутою общество. А между тем, это общество далеко не везде желало принять порядок, предлагаемый ему боярско-княжес- кою реакцией, и не только не отставало от старой смуты, но заводило новую, не только не признавало нового царя Василия во имя прежнего Димитрия, но высказывалось и против московского строя вообще. При некоторой чуткости московские правител