и легко могли бы уловить в шуме народного брожения за царя Димитрия самые разнородные мотивы общественного недовольства. Но, кажется, как сам царь Василий, так и его советники не сразу поняли, с чем они имеют дело.
Можно удивляться тому, как быстро и дружно встали южные города против царя Василия Шуйского. Как только узнали в Северщине и на Поле о смерти Самозванца, так тотчас же отпали от Москвы Путивль и с ним другие северские города, Ливны и Елец, а за ними и все Поле до Кром включительно. Немногим позднее поднялись заоцкие, украинные и рязанские места. Движение распространилось и далее на восток от Рязани в область мордвы, на Цну и Мокшу, Суру и Свиягу. Оно даже передалось через Волгу на Вятку и Каму в пермские места. Восстала и отдаленная Астрахань. С другой стороны, замешательство произошло на западных окраинах государства - в тверских, псковских и новгородских местах. Нет никакого сомнения в том, что в столь отдаленных одна от другой местностях движение имело разный характер, преследовало различные цели, увлекало в борьбу не одни и те же общественные слои. Возможно в этом отношении представить несколько не лишенных интереса и достоверности наблюдений.
Прежде всего довольно ясным, при всей своей сложности, представляется движение на московском юге. Здесь встали за царя Димитрия все те города, которые присоединились к Самозванцу во время его похода на Москву за год перед тем. В Москве так и поняли дело, что против царя Василия поднялась именно та самая украйна, которая уже годом ранее была "осквернена'' и "омрачена безумием" самозванщины; поэтому се- верскую и "польскую" украйну москвичи стали называть "преже погибшею" и "преже омраченною". Прйчины восстания южных городов в Москве объяснялись различно. Кроме немного баснословного рассказа о бегстве из Москвы князя Гр. Шаховского с "золотою" государственною печатью и о его агитации в Путивле, существовали более основательные домыслы. Говорили, что враги царя Василия распустили молву, будто бы московское правительство желало избить северских людей за то, что они первые признали и поддержали Самозванца; боязнь такой расправы и увлекла Северщину в мятеж. Существовала даже догадка, что Севера восстала "на бояр" за их своевольство, не считая их в праве низвергать одного царя и ставить другого без ведома прочих граждан и в том числе самих северских людей. Эти мотивы вполне вероятны. Население Севе- ры и Поля действительно, как мы видели, дало торжество Самозванцу и связало свою судьбу с его успехом; погибель царя Димитрия грозила бедою и его сторонникам. Мятеж Шуйского в Москве и его воцарение были для всего государства так внезапны и необъяснимы, а "боярский" характер нового правительства и его олигархические тенденции так яв- ны, что неизбежно было недоумение и неудовольствие со стороны тех, кто вообще далек был от боярских интересов. Как населению самой Москвы, так и жителям окраин было ясно, что судьба московского престола после смерти Самозванца была решена не советом "всея земли", а умыслом заговорщиков, и что эти заговорщики представляют собою определенный аристократический кружок. От этого кружка следовало ожидать такой правительственной деятельности, с какою не могло мириться украинное население, не любившее "сильных людей" высшего землевладельческого класса. Правительство "боярского" состава менее всего могло рассчитывать на послушание украйны, наполненной выходцами из боярских дворов и с боярской пашни: социальная рознь и недружба должны были повести здесь к открытой политической вражде^.
Эта вражда появилась особенно быстро и резко, во-первых, потому, что на украйне был пущен слух, будто бы царь Димитрий жив. /Поверив этому, должны были считать московских бояр с В. Шуйским во главе даже и не правительством, а просто шайкою временно торжествующих мятежников, против которых не только можно, но и должно было стоять. Во-вторых, восстание могло получить быстрое развитие потому, что пользовалось готовым образцом и старою организациею. Всего за один год перед тем Севера и Поле действовали под знаменами Димитрия. Главною квартирою тогда служил Путивль, фокусом военных операций были Кромы, целью движения были берега средней Оки и затем Москва. Совершенно та же обстановка была и теперь, в 1606 году. Главная крепость Северского края, Путивль, стала центром движения, а воевода пу- тивльский, князь Григорий Петрович Шаховской, сын родовитого боярина князя П.М. Шаховского, получил внешнее первенство между восставшими. Гарнизоны близлежащих городов и казачьи отряды с Поля, "вся мятежницы, иже во время власти расстригины лакнуша крови хрис- тианския", привычным порядком обращались в Путивль за указаниями, посылали туда захваченных ими воевод и сторонников царя Василия, доставляли вести. Из Путивля именем царя Димитрия и по полномочию от князя Шаховского начал свои действия знаменитый "большой воевода" Ив. Болотников. Устроив войско, он повел его прошлогодними путями, через Комарицкую волость, к тем самым Кромам, где сходились все дороги с юга на Окские верховья и где за год перед тем решен был исход войны. У Кром произошла первая встреча дружин Болотникова с московским войском князя Ю.Н. Трубецкого, причем отступление Трубецкого открыло восставшим дорогу на среднее течение Оки. Наблюдая начальный период восстания на юге, неизбежно приходим к мысли, что это было простое возобновление только что успокоенного движения 1604—1605 гг. Частное отличие заключалось лишь в том, что большее, чем прежде, военное значение получил город Елец. Самозванец, гото- зясь к войне против татар, собирал в Ельце всякого рода запасы для "польского" похода. Говорят, что туда было отвезено очень много оружия, пороха, свинца, муки, сала и других вещей. Понятно, что когда Елец не пожелал служить царю Василию, московское правительство с особенною тревогою отнеслось к его измене и приняло все меры к тому, чтобы не потерять собранного в Ельце добра. Ельчан уверили грамотами; отправили в Елец икону новоявленного чудотворца царевича Димитрия с особым посланием от имени инокини Марфы Нагой; наконец, к Ельцу двинули войско под командою князя И.М. Воротынского. Однако Елец остался верен имени Димитрия, и Воротынский был вынужден отступить от его стен без успеха, когда узнал об удаче Болотникова под Кромами".
Итак, на украйне в 1606 году восстали против правительства Шуйского те же самые люди, которые раньше действовали против Годуновых, и тем же самым порядком, какого они держались в первом своем движении. Однако при повторении похода за Димитрия в массах наблюдается несколько иное настроение в зависимости от новых условий борьбы. Раньше сам названный Димитрий был налицо при своем войске; масса его видела, слышала его речи, служила живому человеку и была проникнута его интересом. Общественные симпатии и антйпатии, мотивы социальной розни были подчинены династическому интересу и, если проявляли себя в действиях масс, то как случайные нарушения воинской дисциплины, подлежавшие пресечению и каре. В 1606 году Димитрия не было в украинском войске; рассказы о его чудесном спасении от рук Шуйского и таинственных скитаниях за рубежом чем дальше, тем больше походили на сказку. Интерес отсутствующего претендента на престол не мог безраздельно господствовать над умами ратных людей; тем свободнее всплывали на поверхность собственные интересы воинской массы, и вопрос об удовлетворении своих желаний и стремлений заменял собою вопрос о восстановлении свергнутой династии. Этому, с другой стороны, содействовало положение дел в столице. Раньше Самозванец вел войско против Бориса, который законно вступил на престол в силу народного избрания и заслужил царский венец "ласкою и истинным правительством", как выражались тогда; не московская власть вообще, а лишь сам Борис осуждался за личное его преступление. Теперь, в 1606 году, все московское правительство представлялось незаконным и преступным с точки зрения украинных мятежников. Свергнувшие царя бояре-заговорщики самовольно захватили царство в свои боярские руки и водворяли в нем свои боярские порядки; правительство, таким образом, получило характер односословного, боярского, и это в особенности было ненавистно украинным вожакам. К Москве их влекла не одна забота о восстановлении на престоле законного монарха, но и ненависть к их социальному врагу - боярству, овладевшему царством. Вражда общественная стала открыто рядом с династическим вопросом и нашла первое свое выражение в программе Болотникова.
Насколько можно судить по отзывам современников, вообще отрывочным и неясным, Болотников получил большое значение на украйне именно потому, что первый поставил целью народного движения не только политический, но и общественный переворот. Действуя именем царя Димитрия, он звал к себе всех недовольных складом общественных отношений в Московском государстве и, подавая им надежду на социальные перемены в их пользу, возбуждал к действиям вообще против господствующих классов. Не сохранилось, к сожалению, подлинного текста его воззваний, но есть интересный о них отзыв патриарха Гермогена. Передавая содержание "воровских листов", которые рассылались из стана Болотникова в Москву и по другим городам, патриарх говорит, что эти листы внушают дворне бояр и детей боярских, а с нею и всякой черни "всякие злыя дела на убиение и грабеж". Мятежники "велят боярским холопам побивати своих бояр, и жены их и вотчины и поместья им сулят; и шпыням и безымянником-вором велят гостей и всех торговых людей побивати и животы их грабити; и призывают их воров к себе и хотят им да- вати боярство и воеводство и окольничество и дьячество". Это был пря1 мой призыв против представителей земельного и промышленно-торгово- го капитала, и им легко увлекались люди, страдавшие от тогдашнего имущественного строя. "Собрахуся боярские люди и крестьяне, - говорит летопись о движении Болотникова, - с ними же пристаху украинские посадские люди и стрельцы и козаки; и начаша по градам воеводы имати и са- жати по темницам, бояр же своих домы разоряху, и животы грабяху, жен же их и детей позоряху и за себя имаху". Таким образом войска, шедшие с южных окраин к Москве и состоявшие из знакомых уже нам общественных элементов "прежде погибшей" украйны, громко заявляли о своей склонности к общественному перевороту и уже покушались на демократическую ломку существовавшего строя. Это было большою новостью в развитии московской Смуты100.