миса"; они действовали на пространстве от р. Суры до р. Вятки и даже ходили осаждать Нижний, как в 1606 году, и уже здесь к ним присоединился тушинский воевода князь Семен Вяземский с "литовскими людьми"130.
Так велик был район, вновь захваченный Смутою в 1608-1609 гг.. Как в 1606 году, когда общественное волнение открылось разом во многих пунктах, так и в 1608 году Смута в разных местностях имела различный характер, а в зависимости от местных условий и успех Вора далеко не везде был одинаков. Вор более или менее прочно овладел теми местами, которые были вблизи главных его станов под Тушином и Троицею. Столь же прочно держалась сторона Вора во псковских местах. С переменным успехом шла борьба Тушина и Москвы во Владимиро-Суздаль- ском крае, и совершенно безуспешны были усилия тушинцев удержать в повиновении заволжские места от Ярославля до Белоозера и Устюга. Сведения, собранные в первой части этой книги об общественных особенностях названных областей, помогут открыть настоящий характер происходившего в областях движения и объяснят нам его причины и исход.
Всего сложнее и запутаннее представляются общественные отношения изучаемого периода во Пскове. Местные летописцы начинают псковскую смуту с конца 1606 или начала 1607 года. Во время своей борьбы с Болотниковым Шуйский прислал во Псков "прошать денег с гостей" в заем, "кто сколько порадеет царю Василью". Псковские гости сумели, однако, из добровольного займа сделать принудительный сбор и стали собирать деньги "со всего Пскова с больших и с меньших и со вдовиц по роскладу". Это возбудило со стороны мелких людей неудовольствие и споры. Против гостей говорили "в правде" многие люди "о градском житии и строении и за бедных сирот". Однако деньги, всего 900 руб., были собраны и посланы в Москву, а повезли их именно те, кто говорил против гостей и против "росклада" на вдовиц и сирот. Вслед же уехавшим с казною пяти псковичам гости послали донос, "отписали за ними отписку", давая знать царю, что "мы тебе, гости псковские, радеем, а сии пять человек тебе, государю, добра не хотят и мелкие люди казны тебе не дали". В Москве доносу дали веру и едва не казнили псковичей: их "от казни отпрошали до обыску" псковские стрельцы, бывшие на службе в Москве "против воровского страху". Когда дело раскрылось и донос стал известен во Пскове, то на доносчиков восстали "всем Псковом" и заставили псковского воеводу П.Н. Шереметева засадить в тюрьму семь человек гостей. "И с тех мест, - говорит летописец, - развраще: ние бысть велие во Пскове, большие на меньших, меньшие на больших, и тако бысть к погибели всем". Воевода Шереметев, поставленный между раздраженною толпою и влиятельными гостями, взял, кажется, сторону последних, выследил до 70 вожаков "мелких людей" и послал о них донесение в Москву, обвиняя их в "измене". Во Пскове узнали об этом и со страхом ждали казней. А между тем весною 1608 года, тотчас после битвы под Волховом, во Псков возвратились псковские и "приго- родцкие" стрельцы. Они сообщили о поражении москвичей, принесли от Вора "грамоту мудрым слогом зело" и стали выхваливать доброту, силу и "хитрость воинскую" Вора, которому они передались после его победы и который их отпустил домой с ласкою. Хотя стрелецких голову и сотника во Пскове посадили в тюрьму, как изменников царю Василию, однако, Псков заволновался. Мелкие люди неизбежно должны были сопоставить грозного царя Василия, от которого ждали казней, с царем Димитрием, показавшим ласку даже "худым людишкам", стрельцам. Настроение толпы во Пскове стало настолько смутным, что Шереметев не раз, опасаясь взрыва, спрашивал псковичей: "Что де у вас дума? скажите
16 С.Ф. Платонов мне". А "большие люди", боясь черни, совсем отстали от участия в общественных делах, не появлялись во "всегородной" избе, "дома укрывалкся" и во всем "давали волю мелким людям, и стрельцам, и казаком, и поселя- ном". Но мелкие люди пока еще ни на что не решались, и "у псковичь думы не было никакие". Летом 1608 года вокруг Пскова появились тушинские отряды; псковские пригороды подчинялись тушинцу Ф. Плещееву и целовали крест Вору; крестьяне от воров прибегали во Псков и просили защиты у Шереметева. Наступал решительный момент, и твердый воевода должен был им воспользоваться, чтобы удержать Псков от измены. Но Шереметев повел двойную политику. Он, как мы знаем, не был сторонником Шуйских и сам составил первый заговор против царя Василия; поэтому он непрочь был признать Димитрия и даже, как говорили, приказывал из Пскова окрестным мужикам целовать крест Вору. Но в то же время он боялся "мелких людей" и во всем "надеялся на больших людей"; между тем, большие люди держались Шуйского, ожидая от него управы на чернь, а чернь тянула в сторону ласкового Вора, о котором ей рассказали пришедшие от него стрельцы. Шереметев, таким образом, оказывался на стороне Димитрия, но против его приверженцев. Побудив крестьян присягнуть Вору, он сам же потом истязал их и грабил, приговаривая: "Почто мужик крест целовал!"... Разумеется, чернь догадывалась, что воевода не будет к ним милостив, а, напротив, будет "силен псковичам", как только получит воинскую помощь из Новгорода, откуда ему обещали "детей боярских и немцев". Когда 1 сентября 1608 года прошел по Пскову слух, что "немцы" из Новгорода уже стоят на р. Великой, Псков возмутился. Народная громада не желала ни впускать немцев, ни садиться в осаду. В общем смятении случилось так, что кто-то, "неции безумнии человеци, без совету всех и без ведома", отворили городские ворота и впустили в город отряд тушинцев под командою Ф. Плещеева. В отряде этом, поясняет летописец, были "людишка худые: стрельцы и подымщина, немногие ратные люди". Однако Псков, приняв их, 2 сентября целовал Вору крест. Шереметев был брошен в тюрьму, а воеводою стал Плещеев. Послали под Москву "в таборы с повинною"; оттуда приехали новые воеводы, прислан был сборщик и "поймал казны много гостиной". Тушино требовало людей и денег, и Псков послушно служил новому царю.
Таков был ход событий во Пскове до переворота в пользу Вора. Сначала мы наблюдаем борьбу между псковским тяглым миром и "гостями", стоявшими во главе псковского рынка и финансовой администрации. Эти гости, очевидно, составляли во Пскове особый слой "славных мужей и великих мнящих ся пред богом и человеки, богатством кипящих". Мы не знаем близко условий, выделивших эту аристократию капитала из остальной торгово-промышленной среды Пскова, но не может быть сомнений в том, что эти условия крылись в развитии крупного торгового оборота на псковском рынке. Обострение внутренних псковских отношений повело к насилиям над гостями, а насилия должны были повлечь за собою правительственную кару. Избывая предполагаемой кары, простые псковские людишки потянули к Вору, от которого ожидали, по слухам, "добродеяния всякого". Собственно, псковское городское движение в сторону Тушина встретилось с таким же движением пригородских стрельцов и уездных поселян и нашло себе в нем поддержку. Но в пригородах и уездах действовали иные мотивы. Знакомясь с положением Псковского края в первой главе этой книги, мы уже заметили, что ливонская война имела роковое влияние на хозяйственную жизнь псковских пригородов. Вражеские нашествия и постоянная близость к театру военных действий выжили из пригородов старое земледельческое и промышленное население и разорили край. На образовавшуюся здесь "пустоту" правительство сажало своих стрельцов и прочих ратных людей, превращая псковские пригороды в типичные поселения украинно-воен- ного характера. Когда военное население других украйн было увлечено в восстания против Москвы, то и псковские "стрельцы и казаки" по чувству сословной солидарности увлеклись туда же. Если городской тяглый мир Пскова в своих мелких представителях искал у Вора защиты против владевших рынком капиталистов, то уездные люди, псковские и пригородные, шли к Вору в надежде на более общие общественные перемены, указанные еще в листах Болотникова.
Итак, с сентября 1608 года Псков передался Вору и попал во власть мелкого городского люда и стрельцов с приставшею к ним уездною "по- дымщиною". Вся дальнейшая жизнь Пскова в смутные годы 1606-1610, представляла собою дальнейшее развитие той же внутренней борьбы. С господством черни не могли примириться ни большие люди самого Пскова, ни власти царя Василия, собиравшие в Новгороде войска на освобождение Москвы. Из Новгорода подо Псков не один раз посылали войска, с которыми готовы были соединиться "игумени и священники и большие люди и дети боярские". Но такая "измена" обыкновенно не удавалась: новгородские отряды отходили ни с чем от неприступного Пскова, а над "большими людьми" мелкие люди "измены для" учреждали надзор и чинили насилия. Только в августе 1609 года большие люди взяли на время силу в городе, благодаря тому, что псковичи рассорились со стрельцами, и выбили их из города в стрелецкую слободу за р. Мирожу. Но весною 1610 года междоусобие мелких людей прекратилось и "стрельцов в город пустиша", а лучшие люди толпами побежали изо Пскова в Новгород и в Печерский монастырь. Таким-то образом волновался Псков собственными злобами. Если вникнуть в ход его много мятежной жизни во все время царствования царя Василия, то нельзя не прийти к убеждению, что от псковичей были очень далеки интересы Москвы и всего государства. Только в лице стрельцов, побывавших и в Москве, и в лагере Вора, общая Смута нашла своих выразителей во Пскове; но эти стрельцы, соединяясь с мелкими людьми псковского мира, прониклись местными взглядами и чувствами. В то время, когда пригороды Пскова с их стрельцами и подымщиной прямили Вору или же приводились новгородскими войсками в послушание Шуйскому, стрельцы, бывшие во Пскове, воевали только с псковскими "гостями" и их стороною. Однако такую обособленность псковской жизни во время Смуты нельзя считать за проявление политического сепаратизма и за воскрешение вечевой старины. Псков неизменно служит московскому царю, за которого признает Вора, и держит его воевод и дьяков в обычной чести. Присланный из Тушина дьяк Иван Леонтьевич Луговский, "добрый муж в разуме и в сединах", сидел во Пскове всю смутную пору. Отмечая, что по отъезде воевод Луговский "един был" в те лета смутные "да посадские люди даны ему в помочь", летописец замечает, что дьяк "с теми людьми всякие дела и ратные и земские расправы чинил, и божией милостию иноземцы не совладели ни единым городом псковским, а совладели, как воевод во Пскове умножило". Что в этих словах нет косвенной похвалы политической особости Пскова, ясно уже из соседних строк, где летописец с сочувствием рассказывает об обращении Пскова за помощью "ко всей земле", в земскую рать 1611 года под Москву. Псков не искал отделиться от государства Московского, его отделяла от государственного центра географическая отдаленность да своя городская смута, подавить которую не могла обычной репрессией ослабевшая государственная власть131.