Подчиненные власти Вора и управляемые его польско-русскою администрацией, замосковные области испытывали на себе последствия анархии и чувствовали себя как бы под иноземным и иноверным завоеванием "литвы" и "панов". Страдающее население невольно обращалось к сравнению только что утраченного нормального порядка жизни под управлением непопулярного царя Василия с тем бедствием, которое настало под властью "истинного царя Димитрия". Царь Василий, хорош он казался или дурен, представлял собой исконный строй государственных и общественных отношений; царь Димитрий вел за собою "воров" - чужих и домашних врагов этого исконного строя. Царь Василий, похваляя и увещая народ в своих грамотах, возбуждал его на охрану привычного порядка, а царь Димитрий попускал своим людям всяческие нарушения этого порядка. Стать на стороне царя Василия значило стать за порядок; служить Димитрию значило служить Смуте. Не имея прямых сведений о том, кого надлежит считать законнейшим царем, замосковное население косвенным путем приходило к заключению, что Василий законнее "того, которой ся называет царем Дмитреем". Окруженный "ворами" и действовавший по-воровски, самозванец сам неизбежно казался Вором.
Раз замосковные люди пришли к такому выводу, их дальнейшее поведение должно было определиться. Везде, где оказались силы для борьбы с ворами, борьба началась и после многих частных неудач привела к полной победе над тушинцами. Ход этой борьбы столь известен, что возможно избавить читателя от пересказа ее подробностей. Нам необходимо лишь ознакомиться с ее деятелями, чтобы знать, чьими/Силами, разумом и средствами московский север освободился от своих утеснителей.
Восстание против Вора началось сразу во многих местностях. В одно время, в конце 1608 года, поднялась на тушинцев Устюжна Железополь- ская, жители которой с помощью белозерцев несколько раз отбивали от своих стен тушинские отряды; Галич с пригородами и Кострома, двинувшиеся на освобождение Ярославля; Решма, Юрьевец-Поволжский, Городец и Балахна, собравшиеся вместе на освобождение Шуи. Все эти места воочию видели тушинцев и непосредственно испытали тушинскую власть. Всем миром встали они на воров: в Устюжне и отчасти Галиче и Костроме тяглые и служилые люди бились одной ратью; в прочих волжских городках движение шло от "черных людей", которые "начата сби- ратися по городом и по волостем" с выборными предводителями, вроде губного старосты Беляя Ногавицына, "сотника" (стрелецкого) Федора Красного в Юрьевце, "крестьянина" Гришки Лапши на Решме и т.п.135. Если бы эти местные миры были предоставлены одним собственным силам, их усилия едва ли привели бы к успеху. Тушинская регулярная конница не раз наносила восставшим жестокие удары и громила поднявшиеся города и волости. Но восстание имело опорные пункты в таких местах, куда еще не хватала польская сабля и казачья пищаль. Устюжна и прочие места по Мологе и Шексне опирались на Великий Новгород, где в то время действовал князь Скогтн-Шуйский, и на Вологду, где было большое сборище московских людей. Сама Вологда и Галицкий край, а с ним и Кострома имели точку опоры в маленькой Тотьме и особенно в Великом Устюге, который деятельно собирал силы и средства с восточной половины Поморья и направлял их на помощь Замосковья. Наконец, места по средней Волге, Клязьме и Тезе получали помощь и указания из Нижнего-Новгорода, за которым стояли войска Ф.И. Шереметева и казанский гарнизон. В то время как на Мологе, Костроме и Клязьме с Тезою с переменным счастьем кипела кровавая борьба, на Волхове, Сухоне и низовьях Оки шла организационная работа. Здесь изыскивались средства для борьбы, собирались люди, вырабатывался план действий, крепло национальное чувство, осмыслялись политические и социальные отношения, словом, подготовлялся подъем народных сил для борьбы со Смутою. Отсюда и являлась деятельная поддержка восставшим поволжским и суздальским местам; отсюда же несколько позднее пошли регулярные войска на освобождение Москвы. Таким образом, в борьбу с "ворами" втянулись и такие места государства, которые отстояли очень далеко от главного театра борьбы под Москвой и еще не подверглись тушинской оккупации.
VII
Положение дел в Великом Новгороде в 1608-1609 гг. Сношение Скопина с Поморьем и Заволжьем и грамоты царя Василия. Вологда и Устюг как центральные пункты восстания. Начало борьбы и появление во главе восставших царских воевод. Организация восстания и взаимные отношения городов и сословий на севере. Общая характеристика движения на севере. Поход Скопина
Было уже упомянуто, что царь Василий в середине 1608 года отправил в Великий Новгород князя М.В. Скопина-Шуйского для сбора ратных людей с пятин и вообще с северо-западной окраины, а сверх того и для заключения союзного договора с Карлом IX шведским. Карл давно уже искал возможности благовидно вмешаться в московские дела "для земельного обогащения шведской короны". Он сам, без всякого вызова, предлагал свою помощь и правительству московскому и непосредственно новгородскому населению, к которому не раз обращался с воззваниями. На московской границе он готовил войска, чтобы при первом случае захватить себе Корелу, Орешек или Ивангород. Понятно, как он должен был радоваться обращению Скопина к шведской помощи. Переговоры о ней начались еще в исходе 1608 года; окончательный текст договора был выработан стольником С.В. Головиным и шведскими уполномоченными в Выборге только в феврале 1609 года на условии уступки Швеции города Корелы, а весной, в конце марта и в апреле, стала подходить к Новгороду "немецкий ратных людей кованая рать", состоявшая из 15 с лишком тысяч шведских, французских, английских, шотландских и иных наемников. У Карла IX всегда бывали в запасе деньги на тот случай, если бы необходимы стали услуги наемных войск136.
Таким образом, князь Скопин-Шуйский потратил более полугода времени для того, чтобы получить иноземную помощь и начать из Новгорода поход к Москве, В ожидании же шведских войск он, по собственному его выражению, "сидел в осаде в Великом Новгороде". Можно по некоторым данным уразуметь, чем он был занят в этой "осаде". Во-первых, ему необходимо было оградить себя от опасности измены в самом Новгороде. Вскоре после его приезда в Новгород произошло отпадение Пскова от царя Василия. Именно 1-2 сентября 1608 года псковичи присягнули Вору и бросили в тюрьму своего воеводу П. Шереметева. Известие об этом потрясло новгородских воевод. Вероятно, у них были серьезные основания опасаться за свою безопасность и подозревать недоброе отношение к ним со стороны новгородцев. Всего через неделю после псковского переворота, 8 сентября, в праздник Рождества Богородицы, второй новгородский воевода М.И. Татищев и дьяк Ефим Телепнев бежали из Новгорода и увлекли с собою Скопина. Выбравшись из города не городскими воротами, а через мельничную плотину ("через оплот мелющие хитрости", по словам Ив. Тимофеева), они остановились в трех верстах от города и раньше, чем идти к Ивангороду, вызвали к себе оставшихся в Новгороде их товаршцей-воевод и объявили "сначальствую- щим и нарочитым града", будто идут так спешно потому, что имеют письмо от С.В. Головина из Выборга о необходимости спешить с наймом шведов. Если, говорили они о себе, не поспешим сами нанять ратных в Иваньгороде, то "от еллинска языка дозде не имут приити помощницы". Этой необходимостью спешного найма объясняли они и совершенный ими захват государевой денежной казны. Затем беглецы отправились к Иваньгороду; на дороге они получили весть, что Ивань передался Вору, и тогда повернули к Орешку. Но и Орешек уже не принял их. Не зная, где ждать немецких воинов и как соединиться с С.В. Головиным, они "днем и ночью влачились" по "непроходным" местам, не имея приюта, пока, наконец, не нашли их близ Орешка посланные из Новгорода с просьбою о возвращении. Тогда Скопин и Татищев отправились на судах обратно и с некоторым торжеством совершили въезд в Новгород.
Трудно с определенностью выяснить, что происходило в Новгороде в их отсутствие. В городе оставался воеводой престарелый боярин князь Андрей Петр. Куракин, сказанный в бояре еще при воцарении Федора Иоанновича, а дьяком был при нем тот самый Иван Тимофеев, "временник" которого занял почетное место в ряду русских сказаний о Смуте. По воспоминанию Тимофеева, они с "синклитиком" Куракиным остались в Новгороде после ухода Скопина "от человек уничижени", а владычествовал в городе, соблюдал и управлял город один Господь. Когда Куракин и Тимофеев возвратились от Скопина, после свидания с ним под городом, и объявили новгородцам, что "воевода, город покиня, пошел вон", то в Великом Новгороде поднялось волнение. Толпа сообразила, что Скопин и Татищев просто бежали, а не поехали по делу; их бегство поставили в связь с событиями во Пскове и стали кричать - одни, что их надо просить вернуться, а другие, что их надо преследовать и схватить. В Новгороде начиналась смута. Новгородские выборные власти и "большие" люди, которых Тимофеев называет "избранными" и "имущими богатая влагалища", не знали, что им делать: они "ни вещати дерзаху, ни молчати смеяху". Громко успокаивать народ они не решались, боясь, что мятежная толпа их "растерзает", бездействовать же не смели, потому что опасались взыскания от государевых властей. Немногие из них "с тихостию и по малу" успокаивали народ "кротчайшими и мирными" словами, заботясь главным образом о сохранении своих "корыстей". Однако толпа не сразу послушала не только своих выборных старост и богатых гостей, но и митрополита Исидора, который "соборне и с градоначальники" пытался укротить волнение. Едва-едва пришли к "единогла- гольному" решению просить Скопина о возвращении. На поиски Скопина отправили, по выражению Тимофеева, "нарочитых града" с грамотами "от архиерея и начальных града", а по определенному показанию летописи, за Скопиным послали "властей (т.е. духовных) и пятихонецких старост" с просьбой вернуться и с извещением, что "у них единодушно, что им всем помереть за православную хри