Нет надобности много говорить о значении Волги в хозяйственной жизни Московского государства и о торговой деятельности приволжского населения в так называемых "верховых" городах, лежавших выше Нижнего-Новгорода, между Нижним и Ярославлем. Через Ярославль сообщалось с Волгою Поморье, через Кострому - Галицкий уезд, через Плесо и Кинешму - шуйские места, через ЮрьевЪц-Поволжский - берега р. Унжи и Немды, через Балахну - лесной район, по местному названию Чернораменье, по которому возвращался в Москву Грозный после Казанского взятья в 1552 году. Все названные города были пристанями, кормившими окружное население, или принимая от него излишки местного производства, или снабжая его необходимыми продуктами, или давая ему заработки на реке. Из всех этих пристаней, промежуточных между Нижним и Ярославлем, первое место принадлежало Костроме. Это был большой город. В 1628-1630 гг. в нем было 1633 двора и 489 лавок и амбаров; в 1678 году только на посаде насчитали в нем 1407 дворов. В мор 1654 года в Костроме умерло, по отчету поповского старосты, 2708 человек, да в подгородных слободах 557 человек. Все это очень высокие для того времени цифры: они позволяют нам считать Кострому в числе самых крупных московских городов. Англичане очень рано завели в Костроме свое подворье; сами костромичи с товарами своими бывали на С. Двине у Архангельского порта и на Мологе по пути к балтийским рынкам; торговали они и с Нижним. По р. Костроме на костромские городские пристани неизбежно попадали продукты Галицкого края, в большой мере влиявшие на развитие костромской торгово-промышленной жизни. Другие пристани были значительно беднее населением: по переписным книгам 1678 года, на Кинешме считали 360 посадских дворов; на Балахне в то же время было 788 посадских дворов, а по дозору 1619 года в ней тягло записали только 200 дворов; в Юрьевце-Поволж- ском по книгам 1646 года был 141 двор. Кроме летнего речного пути, приволжские города соединялись между собой береговыми дорогами, шедшими по обоим берегам реки; одной из таких дорог, правобереж- ною, воспользовалось земское ополчение 1611-1612 гг. для своего передвижения в Ярославль.
Длинный ряд старых приволжских городов замыкал собою Нижний- Новгород. За ним, на востоке, начинался другой мир - инородческий, в котором русский поселенец XVI века, с пищалью и сохой одинаково, чувствовал себя еще на новоселье и только налаживал свое хозяйство и русский порядок вообще. Своим пограничным положением Нижний напоминает старый Киев, как напоминает он его своей красотой. И тот и другой стояли на краю своей земли, при слиянии больших рек, защищая русскую землю от врагов и в то же время открывая границы для мирного торгового обмена. Княжеские караваны под Киевом, готовые в "греческий путь", живо вспоминаются нам, когда читаем описание того, например, каравана, с которым Дженкинсон сплыл от Нижнего в Астрахань в 1558 году. Нижняя Волга в XVI веке требовала вооруженного торга, так же как в древнюю пору нижний Днепр. Опорою этого торга в Поволжье и был Нижний. Он получал русские товары по Волге и Оке. Верхняя Волга несла ему произведения московского севера, Ока - произведения центра и юга; и та и другая передавали ему заморские товары, полученные с западных рубежей. Нижний посылал эти товары далее по Волге и Каме, получая взамен товары с каспийских и сибирских рынков. Под защитою его каменных стен, возникших в начале XVI века, создался постоянный речной порт, удобства которого стали менее чувствоваться с покорением Казани и с успокоением края, но торговое значение не миновало и до наших дней. Зная о таком значении Нижнего, мы догадываемся, что город должен был достигнуть сравнительно высокого торгово-промышленного развития. Писцовая книга 1621 года подтверждает эту догадку. Она застала Нижний после Смуты, когда городская деятельность и силы населения пришли в некоторый упадок. Смута потрясла государство, со всеми частями которого Нижний имел торговые дела, и нижегородцы должны были "охудать", даже не видав неприятеля в своих стенах. Кроме того, Нижний нес расходы во время ополчений 1611-1612 гг. и посылал своих людей в войска. Нельзя поэтому удивляться большому проценту захудалых хозяйств; напротив, удивляет малое число запустелых дворов. Писцовая книга дает такие сведения о размерах Нижнего и его населенности: она насчитывает в Нижнем около 700 нетяглых дворов, 862 посадских двора тяглых (30 "лучших", 72 "средних", 378 "мо- лодших", 382 "худых"), 204 двора и избы оброчных, таких, владельцы которых "обхудали" и вместо непосильного для них тягла посажены были на оброк, и, наконец, 141 "дворишков и избенок и кельишков" вовсе нищих. Всего, стало быть, насчитано было круглым счетом 1900 дворов и изб, и на это большое число приходилось всего пустых 7 дворишков и 34 дворовых места. Нижегородские рынки заключали в себе около 480 торговых помещений всякого рода, не считая кузниц и харчевен. Из смутной эпохи Нижний вышел, сравнительно с другими городами, в очень хорошем состоянии, сохранив и свои стены и свое население со всеми его разнообразными промыслами и торгами.
От Волги перейдем в область р. Клязьмы и ее левых притоков Духа, Гезы, Нерли и др. Этот край - родина восточного Великорусья, стариннейшие места русских поселений в Мерянском крае, откуда младшие Мо- номаховичи начали свою вековую работу над созданием восточнорус- ского государства. Уже в XII-XIII вв. слышно здесь биение народной жизни, заметны быстрые успехи русской колонизации, быстрый рост княжеских и народных сил. И в последующее время, даже и тогда, когда политическое значение Суздаля и Владимира перешло к более западной Москве, Владимирский край сохранил значение населеннейшего промышленного центра с самою разнородной производительностью; в то самое время, когда обездоленные политической судьбой города этого края глохли, сельское население продолжало деятельную жизнь, славясь своими промыслами и торгами. Села вроде суздальского Холуя, сел Иванова и Лежнева в Опольском стану, Коврова, Дунилова и др., имели известность и в московскую пору. Несоответствием политических и экономических успехов Владимиро-Суздальского края объясняется та его особенность, что население и торги его когда-то славных и стольных городов очень незначительны сравнительно с населенностью уездов, и городское затишье стоит как бы в противоречии с сельским оживлением. По росписи 1678 года во Владимире считалось на посаде 400 дворов, а в небольшом по размерам уезде - более 18 тыс. дворов; в Суздале считали 515 дворов, а в небольшом его уезде - более 32 тыс. дворов; на посадах Шуи и Духа было 207 и 193 двора, в уездах (вместе с посадами) 3127 и 4313 дворов; в Юрьеве-Польском на посаде 198 дворов и в уезде около 12 тыс.; наконец, в Гороховце на посаде 231 двор, в уезде около 1400 дворов; всего на 1744 посадских двора приходилось около 70 тыс. уездных. Как бы ни были приблизительны эти цифры и как бы значительна ни была необходимая для конца XVI века поправка, характер подмеченного нами отношения, думаем, останется неизменным. Впрочем, там, где возможно сравнение с цифрами XVI и первой половины XVII в., оно приводит к небольшому изменению данных о величине Суздальского посада.
Мы знаем для Суздаля показания переписи 1573 года, насчитавшей в Суздале 414 дворов на посаде; знаем результаты дозора 1612 года, бывшего после разорения города и отметившего в Суздале 251 выморочное дворовое место, 60 мест дворовых, владельцы коих пошли "по миру", и только 97 обитаемых дворов; знаем, наконец, итоги письма 1617 года, когда в Суздале, не считая нетяглых 48 дворов, оказался уже 121 тяглый жилой двор, 128 пустых дворов и 215 пустых мест. Так, на пространстве столетия (1573-1678) Суздаль не раз пустел и наполнялся населением, но число усадебных мест на посаде росло от 400 к 500 очень небыстро. Что касается до числа жителей в Суздале, то мы имеем любопытные указания, что в мор 1654-1655 гг. в городе умерло 1177 человек, а осталось 1390 человек в жилых 477 дворах. Некоторое сравнение разновременных цифр возможно и для г. Шуи. В 1678 году в нем считали 207 дворов, в 1646-1648 гг. - 203 двора, а в 1629 году, по писцовой, Аф. Векова, в Шуе было 154 тяглых и бобыльских двора, 22 двора нищих и 12 пустых, всего - 188 дворов. И здесь рост посада шел небыстро.
При развитии промыслов и торга во владимирских и суздальских местах должны были образоваться там и пути сообщения, годные для товарного движения. Роль таких путей прежде всего играла р. Клязьма с притоками. В настоящее время судоходство существует только по Клязьме, а притоки ее имеют лишь сплавное значение; в старину же и по ним ходили суда, и притом не только в половодье, но и в межень. Мы знаем, например, что в июле поднимали товар на струге с Макарьевской ярмарки до г. Шуи по Оке, Клязьме и Тезе. Через Кинешму, главным образом, а также через Плес и Юрьевец было сообщение с Волгой. По старому выражению, Кинешма лежала "против города Духа, на реке, на Волге", и между ними считали всего 30 верст. На Москву шла от Шуи и Суздаля через Юрьев-Польский сухопутная дорога, очень известная и теперь и в старину под названием Стромынки. И Владимир через Суздаль по этой же дороге сносился с Москвой; но был и прямой путь от Москвы к Владимиру южнее Стромынки, вдоль левого берега р. Клязьмы, известный теперь в Москве под названием старой Владимирской дороги, или же просто Владимирки. На восток и юго-восток от Владимира и Суздаля вели дороги на Нижний-Новгород и Муром9.
В числе дорог, расходившихся из Москвы в различные стороны, не малым значением пользовалась дорога на г. Дмитров. До Дмитрова добирались сухопутьем, а с Дмитрова начинался, как в старину говорили, "водяной ход". Он шел р. Яхромою, Сестрою (или Сестрью) и Дубною в Волгу. Этим путем ехал царь Иван Васильевич на богомолье в Кириллов Монастырь в 1553 году. Этим же самым путем доставлялась с Волги и Шексны живая рыба в царские пруды в Дмитрове и хранилась здесь на государев обиход. И об этом же самом пути упоминали мы тогда, когда говорили о прямой дороге со шведского рубежа через Тихвин и Устюжну в Дмитров и Москву. Таким образом Дмитров был ближайшей к Москве речной пристанью, через которую можно было выйти на Верхнюю Волгу. Этим определялось значение городка, открывавшего речной путь, и его торговое оживление. Судя по "сотной" 1624 года, Дмитров очень потерпел в Смутное время, а до смуты он имел значительный посад (не менее 300 тяглых и церковных дворов). В области же верхней Волги, в прямой связи через Дмитров с Москвой, находились города Углич, на дороге в Шексну и Моложское устье и Кашин с Бежецком на дороге в Устюжну и верховья Мологи. Эти города были невелики: в моровое поветрие 1654-1655 гг. население Углича исчислялось в 695 человек, из коих умерло 319. Мы думаем, что это очень неточный счет, но во всяком случае он ближе действительности, чем показание угличского летописца, что в XVI веке число жителей Углича доходило до 47 тыс. человек и что в Смутное время в городе было убито литвою 40 тыс. человек. Вряд ли город мог вместить в себя такое население, хотя бы и на время осады: после многих лет мирной жизни, в конце XVII века, в нем был всего 431 тяглый двор с мужским населением в 1191 чел., а стало быть все тяглое население не превышало двух с половиною тысяч. Если примем во внимание, что дворов нетяглых или маломочных было в Угличе всего около 200, то убедимся, что население Углича было далеко от того, чтобы исчислять его десятками тысяч. Заметим, однако, что в Угличе был большой торг: в его торговых рядах считали более 300 лавок; таким образом положение на торговом пути отзывалось на хозяйственной жизни Углича. Кашин был не более Углича: по книгам 1646-1648 гг. в нем считали 306 тяглых дворов, в то самое время когда на Угличе был 371 двор.