це июля 1609 года, когда, потеряв надежду взять монастырь силою и боясь приближения наступавшего Скопина, тушинцы искали всякого рода средств овладеть поскорее монастырем. Присутствие монастырского келаря в лагере осаждающих было бы для Сапеги очень важно. Сапега пробовал склонить братию к сдаче монастыря с помощью русских людей, и в том числе М. Салтыкова и Ив. Грамотина, которые подъезжали к стенам обители и убеждали гарнизон признать царя Димитрия, потому что его уже признала будто бы и сама Москва. Братия не поверила обманным речам тушинских бояр, но она не могла бы не поверить своему келарю, если бы он решился вести такие речи. Вот почему для Сапеги имело смысл обращение к Палицыну. Нашей догадке о сношении Палицына с Сапегою не противоречит то соображение, что Авраммий Палицын не имел сана архимандрита и не был постриженником Сергиева монастыря. Автор письма завет себя "старец архимарит Авраамей", как бы намекая на то, что он еще не совсем превратился из простого "старца" в архимандрита. В Тушине могли произвести его в архимандриты, как произвели, например, старца Иова в архимандриты Суздальского Спасо-Ефимьева монастыря. Такого же повышения "в которой монастырь ему, государю, бог известит" просил себе у Вора чернец Левкий Смагин, знавший, что в Тушине не стеснялись раздавать и церковные саны и должности. Старец Авраамий мог быть в одной иерархии "старцем келарем", а в другой "старцем архимандритом" совершенно так же, как Филарет был в одной иерархии патриархом, а в другой митрополитом. С другой стороны, вопрос о месте и обстоятельствах пострижения Авраамия Палицына до сих пор еще темен. Свидетельства о том, что "обещанием" Авраамия были Соловки, идут не от самого старца и не из официальных документов, а из монастырских записей неизвестного времени и происхождения. Сам же Авраамий просил в 1611 году троицких властей его "покоить, как и прочую братию", в Троицкой обители, покамест ему бог живот продлит. Очевидно, в то время вспоминая о смертном часе, он не вспомнил о Соловках, и это дает нам право сомневаться, чтобы свое "обещание" безысходного пребывания Палицын дал именно в Соловецкой обители. Происходя сам из близких к Сергиеву монастырю мест ростовских, дмитровских или переяславских, Авраамий вместе с прочими своими родичами прилежал к Троицкой обители: ей передавал свои родовые земли; ей отдавал свои силы и таланты; ее же, наконец, славил в литературных писаниях170.
Переписка князя Мстиславского и "старца архимарита" с Сапегою могла остаться тайною для Шуйских и населения Москвы, как много и других измененных дел оставалось без обличения и наказания со стороны слабой московской власти. Но не могла для народа оставаться тайною общая шаткость политического настроения в знати, раздвоение в среде боярства и высшей администрации, вражда "бояр царя Василия" и "иных бояр". По Москве ходили рассказы о том, какие бояре стоят за Шуйского, а какие прямят Вору. В 1609 году говорили, например, что против царя Василия настроены князья Б.М. Лыков, И.С. Куракин, Голицыны и Хворости- нин. В 1610 году шел слух, что В.В. Голицын желал для себя царства и потому принял участие в свержении Шуйских. Такого рода слухи подрывали авторитет царя Василия и уничтожали страх перед ним в московской толпе. Истомленная дороговизною и голодом, раздраженная лишениями блокады, эта толпа не раз поднимала шум и бросалась к Кремлю. "Дети боярские и черные всякие люди приходят к Шуйскому с криком и вопом, в говорят: до чего им досидеть? хлеб дорогой, а промыслов никаких нет и нечего взяти негде и купити нечем!", - так описывали московские волнения выходцы из Москвы в Тушинском стане. Такого же рода сведения находим и в летописи московской и в польском дневнике Я.П. Сапеги. Царь Василий, привыкший с первых же дней своей власти считаться с настроением уличной толпы, успокаивал подданных надеждами на скорую помощь и освобождение, указывая народу даже вероятные сроки, когда в Москву должны были придти войска Скопина и Ф.И. Шереметева. Народный шум возникал обыкновенно тогда, когда с потерею Коломенского пути Москва на время попадала в полную осаду и останавливался подвоз хлеба и других припасов с Оки. Но условия московского рынка были таковы, что иногда хлебные цены в Москве поднимались искусственным путем вследствие знакомой уже нам в эпоху голодовки при царе Борисе так называемой "вязки" хлеботорговцев. Попытки царя Василия установить таксу на хлеб не имели никакого успеха: житопродавцы не желали держаться таксы, хотя царь Василий в данном,случае не задумывался наказывать ослушников, "градским законом смирити сих". Царское наказание вело лишь к тому, что купцы сами останавливали движение в Москву своего товара: "в протчих градех и селех закупленная ими сташа недвижима", на прочие же грады и села власть царя Василия тогда уже не простиралась. Таким образом, московское население, недовольное Шуйским за его "несчастие" и политическую слабость, имело все основания быть недовольным и хозяевами своего рынка. Оно "шумело" не только против властей, но и против толстосумов. Поэтому агитация тушинского Вора с ее "воровским" и казаческим характером всегда имела некоторый успех в московской толпе, угрожала междоусобием самой столице и пугала руководящие верхи московского населения171.
Постоянная возбужденность москвичей делала возможными самые острые проявления политической распущенности - открытые мятежи против царя Василия отдельных слабых и незначительных кружков служилого люда. Они желали произвести переворот с помощью уличной толпы, которую думали увлечь в восстание нечаянным на нее воздействием. Первый мятеж такого рода умыслили московские дворяне, князь Роман Иванович Гагарин и Тимофей Васильевич Грязной да рязанец Григорий Федорович Сумбулов "и иные многие". Они вошли толпою в Кремль, "в верх к бояром", и стали говорить, чтоб "царя Василия переменити". Бояре "отказали" им и разбежались по своим дворам. Мятежники между тем захватили в Успенском соборе патриарха и повели его на Красную площадь "на Лобное место и ведуще ругахуся ему всячески, биюще соза- ди, инии песок и сор и смрад в лицо и на главу ему мещуще; а инии, за перси емлюще, трясаху зле его". Гермоген, не сочувствуя им, едва ушел от них на свой двор. Только князь В.В. Голицын, один из всех бояр, приехал к мятежникам на площадь; остальные бояре сидели по домам. Те же из них, которые были "в полках", т.е. в подмосковном лагере на Ходынке, успели придти на помощь к царю Василию "собрався", иначе говоря, с отрядами войска. Поэтому, когда мятежники с Красной площади пошли к царю Василию, чтоб "переменить" его, он уже имел возможность встретить их "мужественно и не убоявся от них убивства" Потерпев в Кремле неудачу, мятежники разбежались, и много их, "человек с триста", уехало в Тушино. Дневник Сапеги отметил это крупное московское происшествие и отнес его, по новому стилю, к 7 марта 1609 года, т.е. к 25 февраля по московскому счету. Это число приходилось в 1609 году на маслянице в субботу, называемую в те времена "сырною" или "сыропустною" субботою. Именно про этот день толковал патриарх Гермоген в своих грамотах, обращенных к тушинцам. Он напоминал врагам царя Василия о неудаче, постигшей " в субботу сырную" восставших на царя. В одной из грамот патриарх увещевал тушинских мятежников добить челом царю Василию и обещал им, что они будут прощены, как и те, "которая ваша братья в субботу сыропустную восстали на него государя". В другой грамоте писанной вообще ко всем, которые "отъехали изменив" из Москвы, патриарх рассказывает обстоятельства бунта 25 февраля. Восставшие объявили патриарху, что они встали на Шуйского за его тайные казни: "и топере де повели многих, нашу братию, сажать в воду, за то де мы стали", говорили они. "И учали (по словам патриарха) честь грамоту, писано ко всему миру из литовских полков от русских людей"; в этой грамоте тушинцы приглашали москвичей свергнуть Шуйского. Так из слов Гермогена обнаруживается важное обстоятельство, что движение князя Гагарина и его друзей было не без влияния тушинской агитации. Можно, кажется, указать на весьма вероятного заводчика этой смуты в лице известного Михаила Молчанова, который на другой же день после бунта выбежал вместе с князем Федором Мещерским из Москвы в лагерь Сапеги под Троицу. Большую мягкость, с какою Шуйский отнесся к мятежникам, можно считать указанием на то, что московское правительство видело в них легковерных жертв вражеской агитации. По уверению грамоты Гермогена, мятежники получили амнистию: царь "тем вины отдал"; действительно, даже князь Р. Гагарин, один из главных вожаков бунта, счел возможным не позднее мая того же 1609 года вернуться из "таборов" в Москву вместе с подобным ему "перелетом", московским служилым литвином Матьяшем Мизиновым172. Не успел Шуйский сладить с одним заговором, как созрел другой: "хотели Шуйского убить на вербное воскресенье", 9 апреля, очевидно, в то время, когда он по обычаю должен был вести "осля" под патриархом. Заговор открылся по доносу В. Бутурлина. Боярин Иван Федорович Крюк-Колычев был сочтен главою заговорщиков, пытан и казнен на Красной площади, а сообщники его были посажены по тюрьмам. Однако, по слухам, не всех заговорщиков обличили: в мае 1609 года в Москве шли разговоры о том, что "бояре и дворяне и дети боярские и торговые люди", которые "были в заговоре" с Колычевым и уцелели, "тем же своим старым заговором умышляют и хотят его (царя Василия) убить на вознесеньев день из самопала". Однако и в день вознесения, 25 мая, Шуйский остался цел. Интересно, что московские люди все предполагаемые покушения произвести переворот приурочивали к праздничным дням, когда можно было ожидать скопления народных масс в храмах и церковных процессиях. На эти праздничные сборища возлагали свои надежды не одни московские заговорщики, но, кажется, и тушинские главари. Зная о волнениях в Москве на маслянице и о замыслах на вербное воскресенье, они имели какие-то сведения и о том, что в Москве будет "замятия" на николин день, 9 мая, потому, будто бы, что Шуйский, теснимый толпою голодающих, "у них упросил сроку до николина дни". После николина дня, принесшего тушинцам разочарование, они стали рассчитывать на троицын и духов дни, 4 и 5 июня, и в один из этих дней решились даже штурмовать "обоз" царя Василия и московские стены. Потерпев большую неудачу и потеряв много людей убитыми и пленными, "после того бою поляки и литва и русские изменники большими людьми не приходили на Москву"; но теперь они перенесли свои надежды на петров день. Все эти расчеты на восстание против Шуйского праздничной толпы поддерживались тем обстоятельством, что весною и летом