Критическая минута для Шуйских наступила. Безотрадно было время их власти. Царь Василий, "седя на царстве своем, многие беды прия, и позор, и лай", отзывалась позднейшая летопись; "его, государя, зашли многие скорби и кручины", говорили о Шуйском московские дипломаты XVII века. Дорогою ценою купил Шуйский свой решительный успех над Вором в начале 1610 года. Собственною энергиею и счастьем своего племянника, казалось, он упрочил свое положение во власти, но этот племянник так внезапно умер, а личная энергия "несчастливого" государя привела Москву лишь к Клушинскому погрому. Разоренной стране предстояли вновь смуты и ужасы новой войны. После Клушина в Москве не осталось годных к полевому бою войск, собрать же отряды из городов не было времени, а сами по себе городские люди не спешили идти к Москве. Зная это, Жолкевский решился из Можайска идти на столицу со своим малым войском; он звал и самого Сигизмунда к московским стенам, понимая, по его выражению, что Бог широко отверзает королю двери своего милосердия. С своей стороны, и Вор из Калуги нашел уместным подвинуться к Москве. Через Медынь и Боровск, кружным путем, подошел он к Серпухову, имел здесь на р. Наре счастливый бой с крымскими татарами, пришедшими на помощь к Шуйскому, а от Серпухова пошел к Москве и стал в Николо-Угрешском монастыре, верстах в 15 на юго-восток от Москвы. С ним было, говорят, всего до 3000 московских людей и казаков, да войско Я.П. Сапеги, но для испуганной столицы и это было опасною силою. Итак, москвичи должны были вновь готовиться к осаде и ждать Жолкев- ского по Можайской дороге, а Вора по дорогам Серпуховской и Коломенской. Терпение московского населения истощилось; москвичи восстали на царя Василия и свели его с царства178.
Руководство этим восстанием исходило из двух общественных центров. В одном главою был князь В.В. Голицын, а самым видным деятелем Пр.П. Ляпунов. В другом первое место принадлежало Филарету Никитичу Романову, а деятельная роль - тем людям, которые, живя в Москве, были в сношениях с тушинцами, признавшими Владислава, и получали от них письма и королевские листы в пользу королевича. Среди таких виднейших был, кажется, Иван Никитич Салтыков, один из старших племянников М.Гл. Салтыкова, впоследствии хорошо служивший Сигизмунду. Давно работая против Василия Шуйского и сходясь в желании лишить его власти, люди двух названных сторон преследовали разные цели.
Голицын хотел власти для самого себя. Ляпунов на Рязани мечтал о воцарении Скопина; когда же Скопин умер, он начал агитацию против Шуйских и всюду посылал грамоты, чтобы были с ним "в совете" и "чтоб ему мстити смерть царю Василию князь Михаила Васильевича". Позднейшая летопись уверяет, что он даже начал "ссылаться с Вором" в Калуге и что одно лишь стойкое сопротивление зарайского воеводы князя Дм.М. Пожарского, ставшего на сообщениях Калуги с Рязанью, заставило Ляпунова прервать сношения с казачьим "цариком" и обратило его в другую сторону. Тогда же стала "дума у него большая на царя Василья с боярином со князь В.В. Голицыным". После Клушинской битвы эта дума перешла в определенный умысел "как бы царя Василья ссадити". Подняв на Шуйских свой край, Пр. Ляпунов прислал в Москву какого-то Олешку Пешкова к Голицыну и к своему брату Захару Ляпунову с понуждением, чтоб Шуйского "с государства ссадить". Это понуждение заставило действовать Захара Ляпунова и его "советников". Если мы вспомним, как много рязанцев с семьями жило в Москве в продолжение всей осады 1608-1610 гг., то сообразим, что этих "советников" было очень значительное число и что они действовали в данном случае целым "городом". Дума Ляпуновых с князем В.В. Голицыным ведет к тому заключению, что рязанцы скорее всего имели в виду передать власть именно Голицыну, и, наоборот, нет ни малейшего основания думать, чтобы Ляпуновы были причастны к агитации в пользу королевича179. За Владислава были другие люди. Мы уже знаем, что договор 4 (14) февраля был немедленно по заключению послан Сигизмунду в Москву "к бояром". Тушинцы, заключившие этот договор, говорили, что они сносились по этому делу "с теми своими братьями, что были в столице". Наконец, Жолкевский свидетельствовал, что после Клушинской победы сам он много писал в Москву частных писем и подметных грамот, возбуждая Москву против Шуйских и подготовляя признание Владислава. Вместе с ним писали москвичам и русские люди, бывшие в лагере Жолкевского, именно Ив.Мих. Салтыков и Гр. Валуев. Сохранились даже некоторые документы из этой переписки, именно письмо из Москвы смоленских детей боярских к Жолкевскому и ответ на него гетмана. Все эти указания говорят о деятельном и систематическом воздействии на москвичей со стороны тех, кто стоял за воцарение Владислава. Мы не можем назвать имен главных лиц, хлопотавших в Москве об осуществлении унии с Речью Посполитою, потому что документы о них молчат. Одни только намеки современных писателей дают повод назвать в их числе "изменника Московскому государству" Ивана Никитича Салтыкова, да косвенные соображения заставляют к той же стороне отнести Филарета Никитича, который был одним из создателей кандидатуры Владислава в начале 1610 года, и князей Мстиславского и И.С. Куракина. Первого из этих бояр зачисляет в сторонники королевича Жолкевский, а второго при царе Михаиле Федоровиче официально считали "советником" польских и литовских людей и приверженцем Владислава. Эта сторона готова была действовать против царя Василия, опираясь на подходившие к Москве войска Сигизмунда180.
Ближайшим поводом к низложению Шуйского послужило приближение к Москве отрядов Вора. Его "правители" вошли в прямые сношения с жителями Москвы, предлагая им свергнуть Шуйских. Они говорили москвичам: "вы убо оставите своего царя Василия и мы такожде своего оставим, и изберем вкупе всею землею царя и станем обще на Литву". Такое преложение сулило внутренний мир и единение измученной смутами земщине; москвичи, не предвидя "обманки", увлеклись лукавым "советом", и 17 июля подняли мятеж. Вожаками мятежной толпы были Захар Ляпунов и какой-то Федор Хомутов, а с ними открыто стал против Шуйского и Иван Никит. Салтыков. Народное скопище с Красной площади перешло за черту города, за Арбатские ворота, и там, несмотря на противодействия патриарха, решило просить Шуйского, чтобы он "царство оставил". К царю Василию от народа был послан его свояк князь И.М. Воротынский с теми "заводчиками", которые руководили толпою. Они вывезли Шуйского из дворца на его старый боярский двор и арестовали его братьев. Правительство Шуйских пало, и многие из москвичей верили, что Вор так же легко будет свергнут казаками, как легко москвичами был "ссажен" царь Василий. Они отправились 18 июля за Москва-реку, за Серпуховские ворота, к Даниловскому монастырю на переговоры с ту- шинцами, но там узнали, что обмантуы: "воры" предлагали им признать царя Димитрия181. Тогда лишь поняли в Москве, что "Московскому государству с обеих сторон стало тесно" и что падение Шуйского не только не предупредило бедствий, но само еще стало тяжелым политическим осложнением. Под влиянием такого сознания патриарх Гермоген начал думать о восстановлении Шуйского и даже "молить весь народ, дабы паки возвести царя". В то же время и сам Шуйский принимал меры к тому, чтобы с помощью стрельцов вернуть себе власть. Все это заставило "заводчиков" мятежа 17 июля довершить начатое дело. Они силою постригли царя Василия в иноки и заточили его в Чудове монастыре. В то время шел слух, что это было сделано не по приказу патриарха и "утаясь бояр". Однако ни патриарх, ни бояре не могли противодействовать той силе, которая тогда господствовала в Москве и желала низвержения Шуйских. Если один из представителей этой силы, именно князь В.В. Голицын, не скрываясь, действовал против царя Василия и был лично в народном скопище 17 июля, то другой влиятельнейший враг Шуйских, Филарет, умел вести закрытую игру и, держась в стороне от площадной суеты, сохранял вид спокойного наблюдателя им самим вызванных событий182.
Свержение московского государя было последним ударом московскому государственному порядку. На деле этого порядка уже не существовало, в лице же царя Василия исчезал и его внешний символ. Страна имела лишь претендентов на власть, но не имела действительной власти. Западные окраины государства были в обладании иноземцев, юг давно отпал в "воровство"; под столицею стояли два вражеских войска, готовых ее осадить. Остальные области государства не знали, кого им слушать и кому служить. С распределением и свержением олигархического правительства княжат не оказывалось иного кружка, иной среды, к которым могло бы перейти руководство делами. Голицын действовал в личном интересе и не имел за собою определенной партии в боярстве. Романовская семья, во главе которой стоял еще не осмотревшийся в Москве после тушинского плена и связанный монашеским саном Филарет, не была готова к действию. Прочие тушинские "бояре" еще не прибыли в Москву. В Москве, словом, не было элементов, из которых можно было бы скоро образовать прочное правительство. Боярская дума, к которой переходило первенство, не могла, как увидим, стать политическою руководительницею московского общества, потому что, по общему строю московских отношений, сама нуждалась в руководителе.
Таким образом в 1610 году Смута достигла еще большей сложности, чем в 1608 году. Социальное междоусобие, приведшее тогда к победе политической реакции и общественного консерватизма в 1610 году разрешилось совсем иначе: реакционное правительство княжат было низвергнуто и самый кружок их распался, а консервативно настроенные слои московского населения хотя и на этот раз не были побеждены восставшим на старый порядок казачеством, однако не владели более положением дел в стране. Утратив политическую организацию, московское общество пока не находило руководящих сил в себе самом и становилось жертвою иноземных победителей, своевременно и удачно вмешавшихся в московские дела. Не свободная деятельность народной мысли, а гнет иноземной силы, казалось, должен был определить будущее политическое устройство Москвы.