Под руководством "всей земли" и ее "бояр" должна была действовать правильная центральная администрация. В опустевших и бездействовавших московских приказах, как мы знаем, уже с января 1611 года "не сидели" бояре и дьяки по той причине, что все дела в Москве вел Гонсевский с русскими "изменниками" на своем дворе, На смену этим столичным приказам в подмосковном ополчении явились свои приказы. Оки возникали постепенно, по мере того, как в ратном стане выяснилась необходимость упорядочить ту или иную отрасль ратного или земского хозяйства. Есть, например, отказная грамота, данная властями ополчения в июне, бесспорно ранее приговора 30 июня, и в ней указано уже на существование "в полках" Поместного приказа217. Между тем, приговор 30 июня говорит об учреждении этого самого приказа, как о деле еще предстоящем: "а в Поместном приказе для поместных дел посадити дворянина из больших дворян, а с ним дьяков, выбрав всею землею" (§ 16, 22). Очевидно, что здесь или повторено постановление, состоявшееся ранее, или же дело идет не об учреждении, а о реорганизации уже существовавшего ведомства. Так было, вероятно, и с другими приказами, в которых нуждалась подмосковная рать. Они открывались "в полках" по мере надобности, а приговор 30 июня их узаконил и вкратце определил их ведомство и ближайшие задачи. По некоторым намекам текста разбираемого памятника можно сделать тот вывод, что в разных "полках" земского ополчения были первоначально особые приказы для поместных, разрядных и иных дел. Эти приказы выдавали от себя грамоты за печатями отдельных воевод; грамоты с печатью, например, одного Ляпунова не составляют редкости среди актов, принадлежащих ополчению. Приговор же 30 июня образовал вместо многих однородных приказов "в полкех" одни, общие для всего войска, учреждения. В этом главным образом и состояло его новшество. "Ратные всякие большие дела ведать, - гласил приговор, - в большом в одном Разряде" (§ 21); "а поместныя и вотчинныя всякия дела ведати в одном Поместном приказе, а в иных полкех поместных дел не ведати и грамот поместных и вотчинных не давати, чтоб в поместных делах смуты не было" (§ 22); "а печать к грамотам о всяких делах устроить земскую и о больших о земских делах у грамот быти руке боярской" (§ 20). Таким же порядком были устроены для всей рати и всего государства одни общие приказы Большого Прихода и Четверти, в которых и должны были сосредоточиться все податные поступления с городов (§ 1, 20). "Меньшим воеводам" было воспрещено самовольно вмешиваться в дело взимания денежных сборов, как и вообще в дела местного управления (§ 20). Точно так же в одном общем для всей страны "Дворце" были сведены дела по управлению земельным фондом, предназначенным для обеспечения служилых людей, и "кормом" для казаков и стрельцов (§ 1,3, 6, 17). Наконец, для охраны внешнего порядка в лагере и во всем государстве, - для того чтобы про воров "сыскивати всякими мерами и от всякого воровства уни- мати и наказанье и смертную казнь чинити", - были устроены приказы Разбойный и Земский (§ 18). Так сложилось в рати центральное управление. Последние два из названных приказов ведали суд и полицию; Разряд и Поместный приказ - администрацию военную и земскую; Дворец, Боль- той Приход и Четверти - финансы и хозяйство. Этим были бы удовлетворены насущные нужды войска и населения при том, конечно, условии, если бы новая администрация могла достигнуть действительного правительственного авторитета. Далее будет видно, что это ей не удалось.
Причины такой неудачи лежали во внутренней разладице, которая подтачивала силы подмосковного ополчения. Постановления 30 июня, относившиеся к устройству самой законодательствовавшей рати, были направлены именно к тому, чтобы искоренить эту разладицу; но они не только остались без успеха, а напротив, даже ускорили кризис, окончательно разрушивший ополчение 1611 года. Рассказывая о делах подмосковной рати, современники указывают на два "нестроения", которые всего пуще раздражали и угнетали как ратных, так и земских людей. Первое нестроение заключалось в самоуправстве воевод, которые расхищали сами и другим дозволяли расхищать государственные земельные имущества - "городы и волости", поместные и дворцовые земли. Самоуправцы богатели, "ратные же люди под Москвою помираху с голоду". Второе нестроение заключалось в том, что "казакам даша волю велию, и быша по дорогам и по волостям грабежи великие". Недовольные беспорядком, ратные люди собрались и даже написали челобитную "боярам", чтобы эти нестроения исправить. Приговор 30 июня и предлагал ряд мер к исправлению именно этих нестроений.
Произвол воевод и злоупотребления при раздаче поместных и вотчинных земель касались самого основания ратного устройства.J Служилые люди, за редкими исключениями, обеспечивались только земельным владением и с потерею его утрачивали годность к службе. Поэтому они должны были с особою ревностью следить за порядком и справедливостью в устройстве земельного обеспечения всех тех, кто стоял за народное дело. С большим вниманием "совет всея земли" 30 июня разработал вопрос о правильном распределении земель между лицами, имевшими право на земельные дачи, и о конфискации земли у тех, кто казался "всей земле" изменником и вором. Было уже сказано, что самим своим боярам "вся земля" предоставила лишь нормальные боярские оклады, "как было при прежних российских прироженых государях" (§ 1). Указание на прирожденных государей прежней династии имело большой смысл, потому что в смутные годы Вор и Сигизмунд беззаботно увеличивали до небывалых размеров оклады тем московским людям, которые соглашались им служить, изменив своей законной власти. Совет "всея земли" в своем приговоре поспешил установить,- как общее правило, что оклады всех вообще служилых людей должно приурочить к старым московским окладам, "верстать с теми, которым давано на Москве за осадное сиденье и за раны по их мере". Тушинские же и королевские чрезмерные дачи подлежали конфискации (§ 2, 9). Точно так же подлежали конфискации и обращению во Дворец или в раздачу беспоместным людям все те лишки, какие были присвоены служилыми людьми без пожалования, самовольством, или же по ложному челобитью, обманным способом (§ 3, 11). Если таким образом незаконные стяжания возвращались государству, то, наоборот, всякая заслуга перед государством признавалась достойною воздаяния.
Все служилые люди, которые "ныне под Москвою в полкех служат'' и в то же время не обеспечены землею, имеют право получить поместья (§4, 10, 11, 14). Сохраняют право на свои поместные земли семьи тех служилых людей, которые попали в польский плен с князем В.В. Голицыным (§ 5) или умерли и побиты в Смуту (§ 7). Сохраняются за владельцами и выслуженные вотчины, какие были жалованы при царе Василье за осадное сиденье и за службу с князем М.В. Скопиным "за Московское государство" (§ 8). Тем казакам, которые давно служат Московскому государству, предложено, если они пожелают, "верстаться поместными и денежными оклады и служить с городы" (§ 17). Наконец, церковные земли оставляются нерушимо во владении патриарха, властей, церквей и монастырей, "а про ратных людей собирать с них корм в Дворец" (§ 6). Право на землю оставалось, однако, в силе лишь при условии участия в деле народного освобождения. Пребывание с литвою в Москве "воровством", как и неявка в полки без уважительной причины, "ленью и воровством", влекли за собою конфискацию земель (§ 12, 13). Так решался в рати земельный вопрос. Нетрудно заметить тенденцию, господствовавшую в этом решении. Нормальным и правильным считался тот порядок, какой действовал в Москве, а не в Тушине, в Калуге или королевском стане. Одна статья приговора откровенно выражает, что людям, которые "съезжали с Москвы и были в Тушине и Калуге", следует давать земли, "как давно на Москве", а не по тем окладам, "которые им учинены в таборах" (§ 9). В другой статье такое же соображение применяется и к людям, получившим поместья "на королевское и на королевичево Владиславово имя" (§ 2). Чувствуется, что в ту минуту, когда редактировались постановления приговора, распорядителями дел и хозяевами положения были те ратные люди, которые стояли за Ляпуновым и пришли под Москву не из "таборов", а после своих трудов "за Московское государство" с воеводами царя Василия. Этот чисто "земский" слой рати спешил в приговоре 30 июня узаконить старый московский служилый и земельный порядок. Поэтому-то "челобитная" ратных людей об исправлении нестроений в рати, по словам летописи, привлекла на свою сторону Ляпунова, "начальникам же двум, Трубецкому и Заруцкому, та их челобитная не люба бысть". Оба тушинских боярина видели в ней движение против их стороны218.
И к другому "нестроению" приговор 30 июня отнесся с тою же самою тенденцией. Это нестроение выражалось в казачьем своеволии. Из полков Заруцкого и Просовецкого казачьи станицы "человек по двести и по триста и больше" ездили по дорогам, въезжали "в села и в деревни и в городы на посады" и везде грабили и били людей. Поэтому движение по дорогам остановилось и население боялось сноситься с подмосковным лагерем. Ляпунов в Разряде "многажды говорил" другим воеводам, что необходимо принять меры против разбоев и не выпускать казаков из таборов, "чтоб под Москву всякие ратные люди и торговые люди ехали без опасенья, чтоб под Москвою ратным людям нужи не было". Заруцкий и Просовецкий увещевали казаков перед Разрядом, и казаки торжественно обещали своим воеводам не воровать и из-под Москвы не ездить. Но они не сдержали слова. Тогда пришлось прибегнуть к мерам иного порядка, и приговор 30 июня с некоторою подробностью остановился на общем определении положения казаков в земском ополчении. Прежде всего, из всей казаковавшей массы он выделил атаманов и казаков, которые "служат старо", т.е. которые давно и официально были признаваемы в этом звании и служили государству сотнями с городов или станицами с Поля. Этим старым казакам приговор предоставлял на выбор: или "верстаться поместными и денежными оклады и служить с городы" или же получать "хлебный корм с Дворца, а деньги из Болыпаго Приходу и из Четвертей, во всех полкех равно" (§ 17). В первом случае казаки стали бы "поместными" или "беломестными" и вошли бы особым чином в состав поместного служилого класса, слившись с уездными дворянами и детьми боярскими как по форме земельного владения, так и по роду службы. Во втором случае они остались бы вольными казаками на казенном жалованье. И то и другое поставило бы их в зависимость от государства и превратило бы из оппозиционного слоя в опору старого политического и общественного порядка. Словом, предположенная относительно старых казаков мера имела целью примирить их с существовавшим строем отношений, приняв на иждивение государства. Прочие элементы казачества даже не называются в приговоре казаками: они разумеются под общим выражением "хо- лопи боярские или какие люди не буди" (§ 18). Как они, так и старые казаки под одним наименованием "атаманов и казаков" лишаются права назначения на должности в местной администрации. "А с приставства из городов и из дворцовых сел и из черных волостей атаманов и казаков свесть", говорит приговор (§ 17): "а посылати по городом и в волости для кормов дворян добрых, а с ними для россылки детей боярских и казаков и стрельцов". Казак вне своего табора отдавался таким образом в полное подчинение дворянину, выходя в города и в волости не со своим атаманом и не в казачьей станице, а только в составе дворянского отряда. Для казачьих "полков", составлявших "великое войско" Заруцкого и Просовец- кого, это было стеснением и обидою. Мало того, в приговоре 30 июня было проведено в самой категорической ф